Грани «русской» революции. Как и кто создавал советскую власть. Тайное и явное

Проект большевиков зачитал Преображенский (354). Констатированы: отказ союзных стран от мира без аннексий и контрибуций, провал Временного правительства в деле достижения мира, попытка надеждами на дипломатию отвлечь народные массы, «проповедь наступления со стороны России неразрывно и явно для всего народа связана с фактической поддержкой империалистических целей войны и её затягиванием в интересах русской и “союзной” буржуазии».

Фактически большевики противопоставили себя не только Временному правительству, но и Съезду, который отверг их позицию: «Политика эта становится тем более губительной, что, ставя на карту миллионы жизней русских граждан и всё будущее трудящихся классов России во имя чуждых им целей, она уже привела к возрождению политики насилия в армии (расформирование полков, аресты за речи, предание суду и т. д.), внесла в её среду раздор, усилила контрреволюционные элементы за счет революционных, создала почву для бонапартизма и фактически свелась к борьбе всеми мерами против наиболее революционных и интернационалистических элементов армии». При этом они требовали, чтобы Съезд взял власть в свои руки.

Вторую большевистскую резолюцию – о мире без аннексий – зачитал Шаумян[88]. В ней констатировались претензии воюющих сторон на Эльзас-Лотарингию, Познань. Галицию, Хорватию, Боснию, Ирландию и т. д. и объявлялось о том, что большевики являются противниками сепаратного мира, который даст преимущество одной из империалистических сторон. Констатировалось, что «нельзя выйти простым отказом солдат одной страны от войны», а также, что возвращение к довоенным границам не будет означать мира «без аннексий». Вместо этого требовался глобальный пересмотр границ: «право каждой нации самостоятельно и свободно определить своё присоединение к тому или другому государству или решить о своём независимом государстве, должно быть применено не только к русской Польше, Эльзас-Лотарингии, Армении, занятым войсками воюющих государств, но и к Богемии, к Хорватии, Познани, так же как и [ко] всем колониям, к Египту, Марокко, Алжиру, Триполитании и т. д.». Подобное требование, очевидным образом превращало войну в вечную – такие условия никакими мирными переговорами невозможно было бы достигнуть. Но большевики упорно следовали своему догмату – их интересовала не судьба Отечества, а мировая революция. И поэтому в дальнейшем они продемонстрировали пересмотр границ только России – с воей политикой позволили расчленить её, в одних случаях предоставив частям Империи суверенитет, в других случаях – конфедеративную автономию. А пока они не рисковали за пределами своих партийных сборищ декларировать превращение войны империалистической в войну гражданскую и требовать поражения собственного правительства в войне.

Баллотировкой была принята резолюция большинства. Данные голосования не оглашались.

18 июня 1917 наступление началось, и Церетели, видевший свою миссию в беспрерывных речах с трибуны, не смог удержаться от искушения и выступил на Съезде в очередной раз. Он зачитал сообщение о положении на фронте, снабдив их восторженными комментариями, хотя за один день никаких существенных событий не произошло. Ясно было лишь одно: противник не собирается сдаваться и уступать, а кровь полилась рекой. Будучи крайне далекими от фронтовой жизни, Церетели и выступившие за ним в том же духе Чернов (102) и Скобелев (100), не могли понять, как они дискредитирует Временное правительство и Советы, предполагая, что теперь солдат умирает не за «империалистические интересы», как раньше, а за «всеобщий мир». В действительности фронт очень быстро исчерпал материальные и человеческие ресурсы для наступления, а тыл не дал ему необходимого для победы, предполагая именно этот «всеобщий мир» – каждый для себя. Понесенное Россией поражение лета 1917 г. при большевиках обернулось военной катастрофой:

всё, ради чего действительно стоило проливать кровь, было отнято у России – и это была плата за измену Вере, Царю и Отечеству.