Грани «русской» революции. Как и кто создавал советскую власть. Тайное и явное

Экономика

При обсуждении экономического положения страны Церетели (99) всё валил на «старый режим», при котором ни разрухи, ни продовольственных карточек, введенных Временным правительством в апреле 1917 г., не было. Данный вопрос оратору был знаком весьма поверхностно. Так, он объявил, что доход бюджета не превышает половины суммы расходов, которая составляет 16 миллиардов рублей. В дальнейшем, министры, которым были известны более близкие к реальности данные, привели иные цифры. Тем не менее Церетали был прав в другом: «никакая финансовая реформа, никакое коренное преобразование не может избавить население от необходимости напрячь все силы». Оставался вопрос: как и кому в условиях войны необходимо напрячь силы и каким образом побудить его к такому напряжения. Так, расчет на то, что напрячься должны крестьяне, явно не оправдался. К тому времени уже было понятно, что принудить крестьянина сдавать хлеб по твердым (низким) ценам и обеспечивать продовольственные карточки, невозможно. Иначе придется вернуться к «старому режиму» – Церетели это признал.

Заблуждение Церетели состояло в том, что для регулирования народного хозяйства надо принимать во внимание позиции «организованных групп» – то есть партий, профсоюзов, местных Советов и так далее. У него и в мыслях не было, что экономика может самонастраиваться в зависимости от того, какие законы принимаются. Все «левые», собравшиеся в Советах, уповали только на прямое регулирование, исключая собственно экономические методы. Взамен предлагалось «радикальное демократическое решение». Это означало максимальное налогообложение с условием, что оно не уничтожает источник налогов. На практике это означало именно уничтожение. Доходы предприятий предполагалось изымать примерно так же, как обобществленный (объявленный государственным достоянием) хлеб.

Вопрос о земле требовал спешного решения – в том числе и по причине угрозы голода. Но Временное правительство, как сказал Церетели, занято только подготовкой этого вопроса к созыву Учредительного собрания. То есть землю крестьянин в ближайшее время не должен был получить. Отчасти это можно объяснить тем, что раздача земли сразу ставила вопрос о состоянии армии – дезертирство, которое и без того было массовым, грозило в этом случае стать неостановимым и полностью разрушить фронт. Что и случилось позднее – при большевиках.

За пару месяцев, конечно же, невозможно провести коренных преобразований в экономике и финансах. Но хотя бы надо знать, что это за преобразования. Церетели не знал.

Другой министр, Скобелев (100) отвечал Ленину на предложение арестовать 50–100 капиталистов и выбить из них тайну их прибылей на военных заказах. Аресты Скобелева не страшат: «Мы решительно употребляли это оружие в первые дни революции и арестовывали собственными руками слуг старого режима, врагов революции». Но «отчетность промышленных предприятий может быть произведена и без тюремщика». Если же арестовывать, то что же дальше? «Что же предлагается поставить на место капиталистического производства?» Сразу в социализм? Скобелев напоминает, что по книгам прежнего Ленина Россия к замене капиталистического производства социалистическим ещё не созрела. «Очевидно, предлагается не социалистическое производство, а что-то другое с капиталистами на принудительных началах».

Скобелев сообщает, что даже если изъять все дивиденды у имущих классов, это не решит проблемы: эти средства составляют лишь пятую часть национального дохода. Что же сделало само Временное правительство? Чтобы избежать голода (причиной которого стало разрушение продовольственных рынков), ввели монополию на хлеб и твердые цены. Ответ деревни – отказ от продажи хлеба по этим ценам и требование: дайте нам взамен продукты промышленного производства по таким же фиксированным и регулированным твердым ценам. В дальнейшем большевики попытались просто отнять хлеб, и пролили море крови, чтобы понять: насилием можно хлеб отобрать, но не произвести.

Опасения Скобелева оправдались: прыгнуть в социализм без тотального разрушения хозяйства и террора не удалось. Тотальную разруху назвали режимом «военного коммунизма». Ленин после гражданской войны предложил НЭП – с капиталистами на поводке, а под занавес своей жизни, уже в полувменяемом состоянии стал писать о социализме как о «строе цивилизованных кооператоров». Концепции у большевиков не было – она менялась в любой момент времени. Но и у Временного правительства концепция отсутствовала. Были лишь общие суждения. А большевики через кровь и развал страны пришли к тотальному бюрократическому огосударствлению – крайне неэффективной форме хозяйствования.

Скобелев сравнивает предложения большевиков с игрой ва-банк. И это путь безнадежный. Сами же большевики в своих публикациях говорят: может быть, мы погибнем, но зато мы оставим миру великий пример. «Великий пример чего? – игры ва-банк, азартной игры».

От министра Чернова (102) также последовала критика предложений об арестах, которые оратор счел «сепаративным решением». Он резонно спросил: «Больше у нас от ареста капиталистов будет выходить паровозов из ремонта, меньше будет больных паровозов и вагонов, больше будет хлопка?» Вот локаут вполне может стать ответом на такие действия.

Таким же образом негоден рознично-сепаратный подход к решению аграрной проблемы, если её каждый на местах будет решать по своему усмотрению. Если пойти на это, то «по всей армии поднялся бы крик: землю уже делят» и «может быть сплошной побег с фронта». Что впоследствии и произошло.

Надо признать, что Временное правительство пыталось завершить выстраивание системы земского (местного) управления «снизу вверх» при одновременном формировании земских комитетов, которые должны будут заниматься земской реформой. Если система власти не сформирована, то решение вопроса о земле не могло быть «несепаратным». Но всё это оказывалось нереализуемым, поскольку центральная власть так и не окрепла, пока гражданская война не уничтожила практически всех, кто собирался проводить аграрную реформу. Она прошла, но с пролитием моря крови и предельно несправедливо: лишенными земли оказались все без исключения крестьяне, которых большевики просто загнали в колхозы, ставшие подобием концлагерей.

Пешехонов (100), занявший должность министра продовольствия лишь 9 дней назад – единственный из выступавших представителей правительства посвятил свою речь исключительно хозяйственным вопросам, где по-бухгалтерски преподнес собравшимся профанам самые элементарные истины по поводу баланса спроса и предложения и последствий установления твердых цен на хлеб.

Его обзор ситуации был хладнокровен, хотя, по его заявлению, «мы были уже, можно сказать, в продовольственной катастрофе». Март был удачнее февраля, но в апреле вновь началась большая задержка с поставками хлеба, связанная с распутицей, разливом рек и пасхальными праздниками.

Поставка хлеба упала до 5 млн пудов в неделю, тогда как потребность армии и городов составляла 17 млн пудов в день. Москва оказалась почти без хлеба, и Петроград ожидал исчерпания запасов со дня на день. В мае положение снова улучшилось, и армия снабжалась в достаточной мере. Петроград получил 15‐дневный запас хлеба. Но затруднения в подвозе создали проблемы во многих местностях, а также на Северном фронте. В перспективе – проблемы августа. Уже в конце июня уборочная страда опять снизит подвоз хлеба. Тем более что в некоторых местностях крестьяне уже съели свой хлеб и им нечего поставлять. Сокращение посевной площади не имело места, и лишь в Туркестане был почти полный неурожай.

Выступая на Съезде ещё раз в конце июня, Пешехонов поменял свои прогнозы. Оказалось, что за последние две недели положение ухудшилось. Определился ещё ряд местностей с довольно крупным недородом. Прежде всего – в нижнем Поволжье и Уральской области. Из-за расстройства железных дорог возникла проблема с доставкой хлеба. Единственный выход – водный транспорт. Но здесь новая проблема – вагоны стоят неразгруженными. Кроме того, плохие виды на урожай заставляют аграрные комитеты вовсе прекращать подачу хлеба, даже если его пока достаточно.

А пока Пешехонов говорил, что с начала войны не хватает круп, мяса и жира, других пищевых продуктов. Населению придется терпеть нужду и сокращать свои потребности. Но главный продукт – хлеб – в стране есть. Главное – разрешить проблему его подвоза по железным дорогам.

Обрисовав таким образом ситуацию с обеспечением продовольствием, министр перешел к вопросу о торговле. Прежнюю систему частной торговли он определил как скомпрометированную, поскольку купцы-посредники быстро повышают цены. Вместе со спекуляцией начинается взяточничество – подкуп на железных дорогах. Временное правительство полностью отменяет частную торговлю, вплоть до запрета покупать хлеб частным порядком. Потому что городское управление идет на всё для обеспечения хлебом – в том числе и соглашается на повышение цены и нанимает толкачей, чтобы протолкнуть свои вагоны на железных дорогах. Предполагается, что покупки хлеба должны быть только в соответствии с утвержденным планом. Поэтому весь хлеб объявлен государственной собственностью, а чтобы учесть этот хлеб и передать его в армию или нуждающимся местностям, учреждены продовольственные комитеты. К сожалению, комитеты быстро возникли только там, где был недостаток хлеба.

Далее следует простейшее политэкономическое рассуждение. Надо как-то принудить крестьянина отдать хлеб. «Ведь нельзя, товарищи, себе представить, что у многих миллионов крестьянского населения можно брать хлеб силою, ходить по домам и отбирать». Даже имея всю полноту власти, «взять хлеб, если население не пожелает отдать, этого ведь нельзя. Не найдется такой силы, которая могла бы этот хлеб взять». Пешехонов не мог себе представить, что взять можно, если приставить к виску крестьянина револьвер и по-бандитски разграбить его закрома. Он не мог себе представить, что хлеб можно отнять вообще весь – вплоть до того, что крестьянин умрет с голоду. Но это чуть позднее смогли себе представить большевики, собрав голодных рабочих в вооруженные банды, названные продотрядами.

Установив твердые цены, трудно было ожидать, что крестьяне с готовностью отдадут хлеб по этим ценам. Им в обмен должны быть предоставлены по таким же твердым ценам товары из города – железо, сеялки, молотилки, обувь, одежда и т. д. И при твердых ценах всё это придется перераспределять через продовольственные комитеты. Но это тотальное распределение – задача далеко не решенная. Потому что посредник повышает твердую государственную цену за фунт гвоздей с 20 коп. до 2 рублей. Будут продовольственные комитеты – гвозди начнут без посредников поступать в продовольственные комитеты. Но в целом продуктов у города не хватает. Выход один – увеличить производительность, которая за время революции упала. И хозяйственный аппарат, от которого эта производительность зависит «находится в расхлябанном состоянии». При этом революция привела к тому, что рабочие получили возможность потребовать себе лучших условий и в рабочем времени, и в зарплате. «Можно добиться повышения заработной платы, деньги падают в цене, а цена на продукты растет».