Грани «русской» революции. Как и кто создавал советскую власть. Тайное и явное

Чрезвычайная следственная комиссия

Одним из условий существования «левого» правительства и его опоры в «низах» – Советов – была дискредитация прежней государственной власти. Самодержавие должно было быть представлено не как «устаревший» вид правления, а как порочный и преступный. С этой целью уже 4 марта 1917 г. Указом Временного правительства была учреждена Чрезвычайная следственная комиссия (ЧСК), которая должна была привлечь к ответственности высших должностных лиц Российской империи и некие «темные силы», которые также попали под следствие. Председателем ЧСК был назначен Николай Муравьёв [71], получивший права товарища министра юстиции. Он-то и выступил на Съезде – возможно, для того, чтобы окончательно изнурить делегатов и отвлечь их от межпартийных дрязг. И это был единственный публичный отчет его комиссии.

Речь Муравьева была безумно затянутой и малосодержательной. Будучи адвокатом, он толком не знал, как должно работать следствие. Он даже не знал, сколько у него работает следователей. В своём выступлении он говорил о 25, но реально в ЧСК работало 55 профессионалов следствия, среди которых были и вовсе не лояльные к новой власти – лояльных в достаточном количестве найти не удалось.

На тот момент расследование только началось, а Муравьев уже знал, чем всё должно закончиться: «документальное доказывание одной тезы: почему не могла не быть русская революция, почему русская революция неизбежно должна была прийти и неизбежно должна была победить». «Наш материал, когда он будет опубликован, всецело, быть может, докажет и перед вами, и перед всем миром, что нет возврата к прошлому, что мечты о прошлом, если забредают в отдельные головы, разбиваются о тот материал, который постепенно стекался в нашу комиссию». Длинно и высокопарно Муравьев рассказывал Съезду, что Комиссия следует закону, действовавшему на момент совершения преступлений: «важно этих лиц старого режима ударить их же собственным оружием».

В речи Муравьева всплывает установка Комиссии на раскрытие каких-то особенных сил, которые пытались перехватить власть и даже совершить династический переворот – их докладчик называет «темные кучки», относя к ним Распутина и остатки Союза русского народа. Ничего внятного по этому поводу ни на Съезде, ни позднее, он сообщить не смог.

Как ни пыталась Комиссия остаться в стороне от запросов бульварных газет, она не смогла ничего сделать, чтобы позабавить публику – ей пришлось расследовать «то, чего не может быть». И сразу оказалось, что запросы создателей ЧСК без грубого искажения действительности удовлетворить невозможно: «многие из вас ожидают увидеть в результате работ следственной комиссии постановку процесса об измене в её грубой, поверхностной форме, в форме непосредственных сношений с Вильгельмом и с агентами Вильгельма во время войны. Товарищи, которые бы стали на эту точку зрения, они в значительной мере разочаровались бы в результате работ следственной комиссии». Взамен заведомо недоказуемого Муравьев предложил другую сенсацию, которую проще было подверстать под поставленную перед комиссией задачу: «Есть целые ведомства, которые ни одного дня не могли прожить без преступления. Есть целое ведомство, министерство внутренних дел, где никто из высших чинов этого самого ведомства не мог бы делать своей работы, не нарушая существовавших законов». И доказательства тому, по мнению Муравьева, собрать оказалось несложно: «эти преступления очень несложны в своем юридическом выводе», «это формула обычного злоупотребления властью, формула бездействия и еще чаще наиболее типичная формула превышения этой власти».

Не понимая толком природы самодержавной власти, Муравьев в качестве чудовищного правонарушения выставил делегирование Царем своих высших полномочий: «мы повсюду, на всем протяжении России читали телеграммы, подписанные Николаем II, – этими телеграммами распускалась Гос. Дума. Мы думали, что этот носитель верховной власти выступает в этом отношении против Государственной Думы. Ничуть не бывало. Оказывается, что ещё до того момента каждый раз за последние годы, – такова была практика, – как только начала существовать Государственная Дума, ещё до её функционирования в ту или иную сессию, оказывается, министры старого режима уже озабочивались получить бланки, подписи царя на тексте не заполненном, которыми этим министрам предоставлялось право распустить Государственную Думу». И этот упрек следует от тех, кто «распустил» Государство Российское – совершил не какой-то там должностной проступок, а насильственный государственный переворот! Причём в условиях войны! И не просто распустил, а уничтожил Государственную Думу, правительство и Царскую власть.

«Никакой закон не предоставляет этого права никакому монарху». Этот закон, несомненно, существовал и являлся стержнем самодержавной власти. Самодержец обладает безусловным правом наделять подданных полномочиями. В какой форме Он это делает, никого не касается – он может это делать также и в форме бланков со своей подписью, которая проставляется по Его воле. Это касается как роспуска Государственной Думы, так и решения вопросов о помиловании – делегирование полномочий не означает ни нарушения какого-либо закона, ни действий высших чиновников противно воле Государя. Муравьев в силу крайне слабой юридической подготовки не знал основ государственного права, пытаясь всё свести к уголовному законодательству – будто бы кто-то из чиновников произвольно присваивал чужие полномочия. Муравьев также не смог сослаться ни на какую норму закона, которая воспрещала бы сокращать волей Государя сессии Думы и принимать законы в период между её заседаниями. Оратор привел лишь три закона, принятых в таком порядке, – три из 384! Все три примера не получили от него никакого анализа – только констатацию, что любые налоги вредны, что закон об инородцах «кровав», что труд несовершеннолетних детей и женщин нельзя было дозволять. Реальность руководителя ЧСК не интересовала. Как марксист, он выстраивал свою фантазию, пытаясь сделать вид, что она имеет какие-то основания в праве.

Все обобщения Муравьева ничтожны: «боролись со свободой слова и печати» (то есть с революционной пропагандой с призывом разрушить государство), «стремились ввести предварительную цензуру» (что требовалось для пресечения развращения масс – и это было благое дело), «боролись с профессиональными союзами и собраниями» (которые вместо защиты профессиональной деятельности становились инструментом в руках революционеров). Все частности, представленные Муравьевым, ни в коей мере не затрагивали добросовестности самодержавного государственного устройства. А на фоне беззаконий, творимых большевиками и другими «леваками», самим Временным правительством – скорее оттеняли несомненную упорядоченность жизни в Империи, в сравнении с последующими режимами.

Один из домыслов по поводу деятельности Одесского градоначальника: «Тех, в которых хотели видеть политических преступников, тех стремились убить ночью при переводе из одного участка в другой». В доказательство – единственный эпизод, явно взятый из собственного воображения.

Представляя «Инструкцию по организации и ведению внутреннего наблюдения в жандармском и розыскном отделениях», Муравьев назвал её «хартией вольности департамента полиции» – имея в виду разрешенное беззаконие. Но в доказательство он привел совершенно разумно сформулированный фрагмент: «единственно вполне надежным средством, обеспечивающим осведомленность розыскных органов в революционной работе, является внутренняя агентура. Все стремления политического розыска должны быть направлены к выяснению центра революционных организаций и уничтожению в момент наибольшего проявления их деятельности. Поэтому не следует ради обнаружения какой-нибудь типографии или мертво лежащего на сохранении склада оружия срывать дело розыска». Дальнейшие рассуждения оратора по этому поводу не опирались на право и демонстрировали только его полную некомпетентность в области оперативной работы полиции.

Пример деятельности провокатора Малиновского, ставшего депутатом IV Думы, Муравьевым не проанализирован и представлен искаженно. Малиновский, будто бы, выращен департаментом полиции именно с целью кого-то «погубить». В то же время, это «погубление» было удачной операцией против революционеров-подпольщиков, не гнушавшихся террором. Разоблачение этих «несчастных» – это удача полицейского департамента, а вовсе не какое-то противозаконие. С подачи Малиновского были арестованы Бухарин, Орджоникидзе, Свердлов, Сталин. О подтасовках данных голосования за Малиновского как кандидата в депутаты Думы ничего не было сказано. Кроме того, большевики сами избрали Романа Малиновского в ЦК. Разоблачен он был не большевиками, а монархистами Пуришкевичем и Марковым-вторым – прямо на заседании Государственной Думы в 1914 году. После чего Малиновский сложил полномочия и уехал за границу, а с началом войны вступил в русскую армию, был ранен и попал в плен, где занимался большевистской пораженческой агитацией среди военнопленных. Вернулся в Россию, надеясь на оправдание – тем более что Ленин отказывался верить в его предательство (хотя, как доказано историками, доподлинно знал о его работе на «охранку»). Расстрелянный в ноябре 1918 г. (обвинителем был Крыленко (96)), Малиновский в 2021 г. реабилитирован Верховным Судом РФ как «необоснованно репрессированный».

Перлюстрация писем – дело, которое выглядит неблаговидным для всех, кто предполагает частную жизнь неприкосновенной. На это был расчет ЧСК. Но как только вопрос возникает по поводу организации преступной деятельности с помощью переписки, тут же он приобретает иное значение, и никаких преступлений полиции, если она направлена на пресечение беззакония, просто нет. Что отсутствует соответствующий закон, не означает, что нет других нормативных актов, каковыми и были акты полицейского департамента – они предусматривали перлюстрацию и были законными. По причине отсутствия закона у Муравьева не было никаких правовых аргументов, которые позволили бы считать действия полиции противоправными.

О руководстве выборами слова Муравьева были безосновательными, поскольку он сам объявил, что переписка полиции по этому поводу была уничтожена. В чём именно состояло «руководство выборами», оратор не сказал. И вообще как-то мельком затронул этот важнейший вопрос. Не было ли это руководство в пользу большевиков и подобных террористических организаций? Ведь Малиновский стал депутатом Думы!

Также вскользь на фоне уморительного словоблудия Муравьев коснулся Ленского дела. Абсурдно поставив в вину администрации приисков, что она подготовила к возможным жертвам столкновений места в больнице и даже священника – н а случай, если он потребуется для умирающих.

Перед Съездом Муравьев предпочел не отвечать на вопрос о «еврейских погромах» – в интересах следствия. Но до этого следствие так и не дошло. Что касается «ритуального дела» Бейлиса, то в дальнейшем ЧСК выявило пустяковые правонарушения – наблюдение за присяжными, препятствие явке в суд для некоторых свидетелей (уж защита в избытке представила свидетелей!) и финансирование одного поверенного и одного эксперта. По сравнению с масштабами журналистской и общественной истерии, с помощью которых воздействовали на присяжных, эти правонарушения совершенно ничтожны.