Грани «русской» революции. Как и кто создавал советскую власть. Тайное и явное

Всё началось с потасовки, устроенной большевистскими и левоэсеровскими депутатами, которые не дали открыть собрание старейшему депутату Швецову. Они буквально лезли в драку и тащили Швецова с трибуны. Воспользовавшись его растерянностью, Свердлов захватил руководство и объявил собрание открытым от имени ВЦИК. В своём вступительном слое он объявил, что власть должна принадлежать Советам. Сразу же вслед за этим Скворцов-Степанов (296) по указанию Ленина предложил исполнить «Интернационал», и в этом спектакле приняли участие все «левые» – вплоть до правых эсеров.

Большинством голосов избрали председателем Чернова – 244 голоса «за» и 151 «против» (при альтернативном голосовании за Спиридонову 160 голосов, за Чернова – 260). Расклад по голосам вполне понятен, но большинство в момент голосования – не большинство избранных депутатов. Кворума нет – в зале менее 400 человек. Чернов (102) произносит беззубую речь – угодную и большевикам, и их противникам.

Он призывает отныне идти «под красным знаменем социализма». И провозглашает конец гражданской войне, которая только начинается. Ни слова по существу, ни одного касания действительно важных для данного момента тем. Чернов всё ещё надеялся, что большевики образумятся и приступят к совместной работе. Но его уступки уже никому не были нужны. Бухарин в своём выступлении изводит собрание занудным сведением мелких счетов, Штейнберг (410) убеждает депутатов признать власть Советов. Что-то пытается сказать Церетели (99), но его уже совсем не слушают. Зал шумит, переругивается, председатель безрезультатно призывает к порядку… Это спектакль, где герои предшествующей краткой эпохи превращены в тряпичных кукол.

Доходит дело до голосования повестки дня. Эсеры в большинстве, и они отказываются включать в повестку большевистскую Декларацию ВЦИК, которая декларирует передачу власти Советам и самороспуск. Большевики и левые эсеры объявляют об уходе. Левоэсеровская фракция получает приз – включение её в состав ВЦИК. Ленин, уходя, предписывает охране воздержаться от насилия, Дыбенко отдает приказ Железнякову (372), что собрание пора разгонять. Тот отправляется в зал и довольно робко прерывает докладчика Чернова своим: «Караул устал». И позволяет Чернову быстро огласить проекты законов, которые были приняты без прений. Спектакль закончен. Депутаты разошлись, применять к ним насилие не понадобилось. На следующий день СНК принял декрет о роспуске Учредительного собрания, и депутатов просто не пустили в зал заседаний.

Пришло время ни на каком законе не основанного насилия. И Ленин радостно воспользовался тем, что рыхлое общество, еще не сплотившееся в нацию (чему могла бы способствовать победа в войне под руководством Царя), не имело аппарата легитимного насилия, кроме того, который оно только что поломало собственными руками. А большевики не стали спрашивать разрешения: их аппарат насилия сформировался из бандитских элементов сам собой – как только изуверам стали выписывать «мандаты» от лица «народной власти», в которой никакой народности, разумеется, не было и следа. Русские не готовы были убивать, а большевики (вместе с тут же ставшими «идейными» бандитами) готовы. Понятно, кто в таком случае должен был победить. А потом нанятые перья написали историю так, будто не было кровавого террора, а было только триумфальное шествие некоей «Советской власти», которая взялась ниоткуда – без всякого народа и без всякого закона.

Разогнав Директорию, созданную частью депутатов Учредительного собрания, Колчак был совершенно прав, заявив при этом, что после разгрома большевиков новое Учредительное собрание должно собраться, но не на партийной основе. Собственно, партийность и погубила народное представительство – как в Государственной Думе, так и в Учредительном Собрании. И в Советах. Далее «естественный отбор» среди «левых» просто выявил самых бесчестных, самых жестоких, которые не прекращали гражданской войны вплоть до полного истребления всех, кто когда-либо имел с ними хотя бы малейшие разногласия.