Операция "Молодожёны" или Задачка о чёрном квадрате

-4-

4.

- Что же вы не сказали, что вы практически герой? - полюбопытствовал полковник, усаживаясь на стул и небрежно роняя на стол перед собой папку.

- Что я не сказал? - Ромашов непонятливо заморгал.

- Ну вот же. Из вашей части пришел ответ на наш запрос, - полковник развязал тесемки, открыл папку, достал оттуда лист и пробежал глазами по тексту: - Красноармеец Ромашов Василий... ага... такого-то года рождения... так-так-так, пропавший без вести такого-то ноября... характеризуемый положительно... Вот! За личное мужество и отвагу в бою награжден мелью «За отвагу»! Начальник штаба дивизии, трам-там-там, дальше неважно.

Полковник отложил лист в сторону и внимательнейшим образом впился взглядом в хлопающего глазами агента-парашютиста.

- Вот. Вы награждены медалью «За отвагу».

- Я не знал... - наконец, выдавил Ромашов. - Я не знал о награде.

- Конечно не знали, - Летунов кивнул и снова взглянул в документ. - Приказ появился в тот день, когда вы попали в плен. А медаль «приехала» в часть и того позже.

- Зачем же вы спрашиваете, если знаете то, чего я и сам не знаю?

- Да я думал вы мне расскажете о том, за что вас наградили. Мне интересно вас послушать. Медаль «За отвагу» - это не конфетки-бараночки, она за красивые глазки не дается. Так расскажете за что?

Ромашов помедлил, задумавшись, и немного погодя покачал головой:

- Я не могу рассказать. Я не знаю за что.

- Ваша скромность делает вам честь, - Летунов улыбнулся и тут же улыбка сползла с его лица и оно стало непроницаемо каменным. - Или вы придуриваетесь?

Ромашов смутился такой резкой перемены и поспешил заверить:

- Нет-нет, я правда не знаю. Честное слово!

Детское восклицание про честное слово насмешило полковника, но внешне это никак не проявилось. Оставаясь мрачным, он достал из папки второй лист и официальным тоном зачитал:

- «Красноармеец Ромашов проявил личную отвагу и мужество. После тяжелого и кровопролитного боя с превосходящими силами противника близ деревни Игнатово, в котором погибло больше половины его роты, в том числе ротный и взводный командиры, товарищ Ромашов, видя, что дух его товарищей находится в упадке, а немцы готовят новое наступление, поднялся из окопа и с криком «Ура!» бросился в атаку. За ним последовали и его, оставшиеся в живых, сослуживцы. Товарищ Ромашов первым ворвался во вражеский окоп, убил двоих немцев, ранил офицера, захватил в плен радиста, обеспечив, тем самым, взятие стратегически важной высоты и закрепления Рабоче-Крестьянской Красной армии на новых позициях на данном участке фронта...». Было такое, Василий Федорович?

Выслушав, Ромашов кивнул:

- Было.

- Ну вот, а говорите не знаете за что вам медаль.

- Я не думал, что за это. Сколько такого было...

Полковник по-совиному склонил голову и скептически хмыкнул:

- Хотите сказать, что каждый день подвиги совершали?

Ромашов зарделся и зачастил, чуть запинаясь от волнения:

- Нет, конечно. Вы не так меня поняли! Просто на фронте каждый день такое месиво... Кто это считает? Сегодня я, завтра еще кто-то. Этого не запоминают... Выжил — и хорошо. Уже как медаль. Я очень удивился, когда вы сказали, что у меня медаль. Я не думал...

- Довольно, - полковник прервал его своим «старообрядчеким» жестом. - Дальше опять лирика. Все, что я хотел знать, я узнал.

Летунов еще несколько раз допрашивал Фролову и Ромашову, в том числе и перекрестно. Их показания ни в чем не противоречили друг другу, или, во всяком случае, казалось, что не противоречили. Говорили они одно и то же, весьма складно, не сбиваясь и не путаясь. Все расставленные полковником ловушки они проходили удачно, и не было похоже, что их слова — это заученный текст. Оба они выражали уверенную готовность сотрудничать с НКВД. Но если в честность слов и намерений Фроловой полковник скорее верил, то личность Ромашова вызывала в нем глухое раздражение, и все потому, что каким-то верхним чутьем чуял в нем подвох, но не мог ухватить этот подвох за хвост. Он не верил ни единому его слову и любую полученную от него информацию подвергал сомнению. Летунов сам себе не мог объяснить почему Ромашов вызывает в нем такую ярко выраженную профессионально критическую и человечески-отрицательную реакцию, и это злило его еще больше. Только ли в «обаянии честности» было дело, да и в нем ли вообще?

Отчет о задержанных диверсантах вместе с личными соображениями полковника относительно обоих шпионов срочной зашифрованной телеграммой полетел в Москву.

Через два дня вечером пришел ответ за подписью начальника Управления Особых отделов генерала Авакумова, повергший полковника в замешательство. Еще через день нарочным поступил конверт на имя Начальника Управления НКВД по Горьковской области с особыми инструкциями, изучив которые Летунов очень серьезно задумался. Спустя ночь был составлен план дальнейшей работы с Фроловой и Ромашовым.

Арестованных срочным тайным порядком перевезли из Арзамаса в Горький и поместили в одиночные камеры тюрьмы под особую охрану.

В назначенный день по Арзамасской дороге за город выехал неприметный кортеж. Две черных «Эмки» отмерили несколько десятков километров, прежде чем остановились на берегу Оки в тихой безлюдной рощице.

Точку первого выхода в эфир выбирал лично полковник Летунов, выросший в этих местах. Он первым вышел из машины, прогулялся вдоль высокого крутого склона, поковырял сапогом тающий снег, подышал чистым весенним воздухом и двумя пальцами в кожаной перчатке подал знак дожидающемуся в отдалении Короткову.

«Анну» и «Алешу» вывели. Достали рацию.

Наблюдая, как Лидия раскладывает перед собой блокнот и пару карандашей, стараясь, что бы они не свалились с постеленной прямо на снег плащ-палатки, Летунов напомнил ей:

- И без глупостей, Лидия Николаевна. Вам сохранили жизнь в обмен на ваше участие в радиоигре. У Москвы свои, особые планы на вас, хотя как по мне, вы оба заслуживаете пару пуль в голову. На вашу группу возлагаются большие надежды, но запомните вот что. Один неверный шаг, одна намеренная оплошность — и я пристрелю вас на месте. И сделаю это безо всяких колебаний. На то у меня имеются заверенные, опять же в верхах, полномочия. Ваш друг отправится вслед за вами с отставанием в пару секунд.

- Я поняла, товарищ полковник. Вы говорили это уже раз восемь.

- Ничего, повторение — мать учения. Вас это тоже касается, Василий Федорович, - обратился Летунов к стоящему тут же Ромашову, скованному наручниками. - Дернетесь - пристрелю как бешеную собаку.

Ромашов кивнул. Его губы едва заметно дрогнули в улыбке. Он явно нашел в словах Летунова что-то смешное. Это отчего-то разозлило полковника и он рявкнул охране:

- Смотреть за ним в оба!

Два бойца, державшие Ромашова на прицеле, придвинулись ближе.

- Коротков, время?

- Без десяти пять, товарищ полковник.

- Ждем.

Летунов присел на заляпанное дорожной грязью крыло «эмки».

- Испачкаетесь, товарищ полковник, - предупредил Коротков.

- Испачкаюсь — отмоюсь. Это не та грязь, которая не отмывается.

Время тянулось медленно. Молчать становилось все неприятнее — нагнеталось волнение. Лидия сидела на плащ палатке и дышала на озябшие пальцы. На нею нависали с автоматами на изготовку двое бойцов охраны.

- Дайте ей варежки, - попросил Ромашов.

- Не надо, - вскинулась на него Лидия. - Мне не холодно.

- Коротков, дай ей свои перчатки, - приказал полковник.

- Какая забота! - проворчал лейтенант, отдавая перчатки и угрюмо косясь на невозмутимо молчавшего Ромашова. - Прям молодожены.

- Не бурчи, - похлопал его по плечу полковник. - Лидии Николаевне нужны целые и невредимые, уверенные руки... Как же они вас просмотрели, как?

- Что?

Летунов досадливо покачал головой:

- Я недоумеваю, Лидия Николаевна, как этот ваш хваленый фон Бонке проморгал в вас с Василием Федоровичем людей, которые пойдут сдаваться в контрразведку сразу по прилету. Он что, дурак? Как не понял кто перед ним? Как он вообще вас двоих до дела допустил? Вас ладно, но как Ромашова допустил? На что он надеялся? Или вы мне что-то недогововариваете, а, Лидия Николаевна?

- Мы все вам рассказали.

- Вы, Лидия Николаевна, может быть и все. Но вы же не можете поручиться за своего спутника? Ведь вы же, если верить вашим показаниям, даже не любовники, вы даже примерно не представляете, что у него в голове и с какой целью он привел вас сдаваться НКВД, едва вы ступили на землю. Может быть, у него особые инструкции на этот счет? А вы ему верите.

- Он не приводил меня, я сама пришла, - осторожно оспорила Лидия, наморщила лоб и с сомнением посмотрела на Ромашова. - Мы оба решили сдаться и сделали бы это в любом случае, даже если бы прилетели по отдельности и вообще были бы друг с другом не знакомы.

- Вы, может быть, да, пришли бы. А Ромашов? Вы не можете знать как поступил бы он. Отвечайте только за себя, мой вам совет.

Ромашов, наблюдая Лидино замешательство, страдальчески кривил рот, потом устало опустил веки, болезненно зажмурился и вздохнул, обращаясь по очереди к каждому из участников дискуссии:

- Мне нечего скрывать, Лида. Я говорил уже, что рассказал вам все, товарищ полковник, что мне известно.

- Да-да, вы говорили, - «вспомнил» полковник и перевел тему: - Кстати, Василий Федорович, а почему «Алеша»?

- Фон Бонке говорил, что я напоминаю ему Алешу Карамазова. Наверное, поэтому.

- Смешно. Достоевского, значит, почитывает немецкий офицер, поглядите на него! До слезы ребенка, небось, не дошел еще. Впрочем, ладно. А «Анна» в честь кого? В честь Анны Карениной, а, Лидия Николаевна?

- Я не знаю.

- Странно, что вы просто разведчик, «Анна», - брехающим смехом рассмеялся полковник. - С таким именем можно было идти в диверсанты. Что ж вас поезда не взяли подрывать? Очень забавно получилось бы, правда, Коротков?

- Время, товарищ полковник, - объявил лейтенант.

Летунов тут же поднялся с крыла, мгновенно собрался, повел плечами. Вся смешливость слетела с него молниеносно, будто и не было.

- Заводите свой телефункен, Лидия Николаевна. Момент истины настал. Сейчас и поймем в какие степи и как надолго мы с вами поедем, дорогие молодожены...

Вскоре после первого успешного выхода рации Лидии в эфир и установления устойчивого контакта с немецкой стороной, перевербованные агенты абвера «Анна» и «Алёша» в официальных документах советской контрразведки получили кличку «Молодожены».

***

ОТ СОВЕТСКОГО ИНФОРМБЮРО.

«В течение 14 марта на фронте каких-либо существенных изменений не произошло.

За 13 марта уничтожено 23 немецких самолета. Наши потери — 11 самолетов.

На одном из участков Западного фронта противник в течение суток трижды переходил в контратаки. Наши бойцы во главе с командирами Бахметьевым и Марковым подпускали немцев на близкое расстояние, а затем огнем всех видов оружия отражали контратаки врага. Потеряв свыше 300 челоек убитыми, немцы были вынцждены отойти. В этом бою отличился находившийся в дозоре красноармеец тов. Клячко. На него напали 30 вражеских автоматчиков. Красноармеец Клячко смело вступил в бой и метким огнем уничтожил 7 немецких солдат.