Дамнар: Неведение

Глава 10. Водяница

— Да не утаит человек праведный от суда, коли уличил ближнего своего в ведьмовстве, колдовстве или чародействе, даже если будь это его сын или дочь. Ибо нет в их телах души, в сердце совести, а в разуме благого умысла, — Эйлерт зычным монотонным говором зачитывал проповедь, стараясь заглушить частые раскаты грома, от которых, казалось, тряслись стены костела.

Народу в тот день было предостаточно. Считай, вся деревня собралась. Гроза пришла стремительно, и молнии сверкали совсем близко. Слишком уж хорошо помнили жители, чем обернулась разгулявшаяся стихия в прошлый раз. Где ещё защиту искать, как не в церкви?

Пока старый монах перелистывал страницу, из зала послышался сиплый насмешливый голос:

— Что ж ты, батюшка, нас поучаешь, да сам своему учению не следуешь?

Эйлерт возмутился, окинул взглядом свой приход. У самых дверей, небрежно опершись о балку стоял мужик. Захаживал редко. Со своего помоста старик не мог разглядеть выражение лица, но сердце ёкнуло, предчувствуя беду.

— Поясни, добрый человек, замечание свое. Перед вами все мои дела и мысли открыты, — Эйлерт говорил нарочито громко и твердо, искренне не понимая причины такого укора.

— Так это… Ведьму ж приютил, — мужик с невинным видом развел руками.

Люди начали перешептываться. По деревне слухи всегда быстро расходятся. То, что девка, считай, живет у старого монаха, как Траян вернулся, ни для кого секретом не было. Зато было поводом для разного рода сплетен.

Эйлерт машинально бросил взгляд на Есению, у которой от ужаса округлились глаза.

— Дядька, почто напраслину возводишь? — обиженным срывающимся голосом прошептала Еся, чувствуя, как земля начинает уходить из-под ног, и холодеют пальцы, положила принесенные из подсобки свечки к кануну.

Монах разозлился. Зная подоплеку их отношений, ничего хорошего девочке этот разговор не судил.

— Не сметь в доме божьем судилище устраивать! Не для того мы здесь все находимся. Да и нет доказательств, что девочка со злыми силами спуталась.

Траян недобро хохотнул.

— Так где ж нам ещё судилище устраивать? К кощуну идти что-ли, чтоб рассудил? Уж не с его ли псом она из лесу давеча приходила? Он всё ластился, да игрался с ней? Не это ли доказательство?

Деревенские зароптали. Многие действительно видели, как она из лесу вместе с большой собакой выходила.

— Траян, уймись! — Всемир подал голос, топнув об пол своим неизменным посошком. — Ты сам с Волками дружбу водишь, да и пёс тот шебутной. Много с кем играть пытался. Видать, нрав у него такой.

Хоть староста и заступился, но народ уже было не остановить. Слишком много бед произошло с тех пор, как выскочила к ним тварь из иного мира. Страх, растерянность и беспомощность перед судьбой требовали выхода. Гроза, бушевавшая прямо над церквушкой, тоже способствовала тревожному настроению деревенских жителей. И Траян, видя, что его слово всерьез восприняли, всё не унимался.

— Да, я Волк теперь! — с вызовом, подбоченившись ответил он старосте. Затем, окинув взглядом приход, многозначительно произнес. — И думается мне, что по её вине с нами вся эта беда приключилась.

Раскат грома совпал с людским гомоном, нарастающим как снежный ком, и эхом отражающийся от стен здания.

Эйлерт, видя, что Еся бела как мел, велел ей выйти из общего зала. Побоялся, вдруг на неё кто накинется. Но она лишь мотнула головой, и осталась стоять, судорожно вцепившись в канун, боюсь что силы её вовсе покинут. С ужасом вглядывалась в такие знакомые с детства лица, искаженные суеверным страхом и ненавистью.

— Она что-ли за руку к вам чудовище привела? Что за фантазии? Ты не в пьяной ли горячке, мил человек? — перекрикивая рокот обеспокоенной толпы предположил Эйлерт, в надежде, что так оно и окажется.

— А может и привела, — огрызнулся Траян с издевкой. — Кто свидетель? Та тварь противная на неё тоже кидалась, а у девки ни царапинки, хоть здоровых мужиков умертвила перед этим, — Есения до головокружения завертела головой. От вранья дядьки её покинул дар речи. Разумеется, никто толком и не помнил, что у Есении руки были все изранены, когда её приволокли за волосы, как и остальных, к колодцу. Но толпа не обращала на её тихие попытки оправдаться никакого внимания. Траян же увлеченно продолжал, наслаждаясь её беспомощностью:

— А кощун-то говорить с нами когда начал? Как к ней подошёл, и кровь сына моего названого испил, — Траяну тоже пришлось сильно повышать голос, поскольку толпа уже почти бесновалась. Если Ярек тут, то девка где-то рядом, ни у кого сомнения не возникало. И то, что князь Яреку руку прокусил, а после этого речь держал — тоже все отлично помнили.

— Так его ж испил, а не её! — Всемир начал понимать, чего хочет добиться дядька. У него давно подозрения были, что девку тот извести желает, да всё никак не сподобится. Да своими руками, видать, боязно — решил толпу натравить.

— Парня, конечно, жалко. Приворожила, видать, ещё в детстве. Столько девок красных на деревне, а он всё с ней ходит, всё равно что собачка на поводке. Хоть и знает, что как от жены ему проку от девки не будет, — деланно сокрушаясь Траян разве что слезу не пустил. А вот Еся уже не выдержала, спрятала лицо в ладонях и разрыдалась. Но слезы у разъяренной толпы уже вызывали не жалось, а были лишь подтверждением тому, что дядька вывел её на чистую воду.

— Это почему ещё не будет? — Эйлерт, не ожидая такого поворота разговора, растерялся.

— А потому, что медведь её в младенчестве подрал знатно. Чудом выжила. Да вот сдается мне, что медведь был непростой, может, кощуна посланник. Он сначала брата моего, её отца, на смерть задрал, — глаза Траяна сверкнули в ярости, по мышцам пробежала рябь, но он спохватился, погасил кровь, и не стал оборачиваться. — А её, наверное, с собой хотел утащить, да не вышло. Вот и пришли нелюди за ней, когда кощун вновь сил набрался, да и нас с собой прихватили под горячую руку, — видя, что Всемир и Эйлерт вновь хотят что-то возразить, почти прокричал:

— Говорю вам! Одни беды от этой девахи! Ведьма, как пить дать, ведьма! — раскат грома и человеческий гневный гул почти перекрыли его слова, но нужный Траяну эффект был достигнут.

Народ уже никого не слышал. Некоторые повскакивали со своих мест. Все вспоминали неприглядные случаи, которые на их памяти случались, вскоре после встречи с девочкой. И ведь находили! У одних корова издохла, правда и так хворала неделю, но ведь не поправилась же! У вторых какой-то год морковь не взошла. У третьего собака пропала. Четвертого любимый кисет потерялся. Многое припомнили… Неважно им было тогда, имела ли девочка к этому хоть какое-то отношение. Найти виноватого, особенно в ситуации которой они и были — отдушина, и Траян это просчитал. А непогода пришлась как нельзя кстати.

Есения в ужасе пятилась к священнику, ища защиты. Она не узнавала своих земляков. Да, бывало, что её стыдили или ругали, но ведьмой никто не называл. И в голову закралась болезненная мысль: «А вдруг правда? И от меня эти беды?»

Для дядьки же устроенная склока звучала музыкой. Столько лет он вынашивал в себе эти мысли, сдерживался, запивая горечь потери крепким вином…

— Батюшка, надо ли ещё доказательств? Али проверку ей какую устроить? Водой или же огнем? — Траян злорадно улыбнулся в удовлетворении, наслаждаясь триумфом и поддержкой беснующийся в волнении толпы.

Когда дрожащая и всхлипывающая Еся зашла Эйлерту за спину, он стукнул кулаком по столу, сердито хмурясь. Он видел ведьм. Настоящих. Тех, что с духами союз заключали и плотью людской питались. Такие всегда наказания избегали. На костер или в омут чаще всего отправляли безобидных ворожей да гадалок, а то и просто девок, лицом и станом зависть вызывающих.

— Как не стыдно, люди добрые! Сироту со свету сжить хотите? Неужто в вас не осталось добродетели?

Новый оглушительный раскат грома поделил толпу на два лагеря. Селяне восприняли его как послание высших сил. Только вот одни считали, что гнев богов направлен на ведьму, а другие — на то что люди от страха забыли о совести и милосердии.

Траяна это разделение мнений лишь раззадорило. Увы, на девицу пока еще никто не шел, хоть кулаками трясли многие. Разошедшись, подливал масла в огонь:

— Слышите, как небо ярится? Не хотите сами судить — дайте небесам решить, жить ли ведьме. Пущай пойдет прогуляется слегка. Целехонька останется к утру — видать ошиблись мы, — дядька развел руками.

В помещении было невыносимо душно от ладанки, пота и дыхания десятков людей. Огни от чаш, висящих на стенах, плясали перед глазами Есении, повторяя движения разозленных селян. Воздух становился тягучим, как болотная вода, тяжелым и плотным, забивал её горло, препятствуя дыханию. Ненависть и суеверный страх в глазах людей, до покрасневших в бешенстве глаз и брызгов слюны орущих друг на друга земляков, чуть ли не с кулаками готовыми наброситься на соседа, до боли сжали сердце.

— И пойду! — неожиданно для самой себя подала голос Еся. — Нечего вам из-за меня ссориться!

— Куда пойдешь, глупая? — Всемир пытался её урезонить. — Стихия не на шутку разгулялась.

Девушка еще раз окинула взглядом поутихшую на мгновения толпу. Перед глазами всё расплывалось от слез, но она медлила стереть их рукавом. Боялась, что кроме Эйлерта и Всемира все земляки будут смотреть на неё зверем, даже те, кто вроде пытался за неё заступиться.

— В замок пойду, коли рядом меня видеть не хотите.

Толпа вновь разразилась бранью и криками. Есения, не выдержав, побежала к выходу, боясь встретиться взглядом с кем-либо. Эйлерт хотел схватить за руку, остановить девочку, но промахнулся. Стариковская реакция уже не та.

В ушах звенело от злых фраз, летящих ей вслед, ранящих, сильнее если бы её в самом деле поколотили. В висках пульсировала кровь, глаза не разбирали дороги.

— Ведьма к кощуну пойдет?!

— Туда ей и дорога!

— Авось небеса справедливы окажутся — не дойдет!

Траян лишь усмехнулся, услужливо приоткрывая ей дверь, мечтая, чтобы этот день стал для племянницы последним.

Стоило Есении выскочить на крыльцо из спертого клейкого воздуха, пропитанного ненавистью и злобой, как её ослепила молния. Она на миг остановилась, жадно глотая свежий весенний воздух, обдирающий горло. Спиной, из все ещё приоткрытой двери церквушки, Есения отчетливо ощущала исходящий оттуда жар, как из преисподней. Хор голосов проклинающих и гонящих её в бездну, поглотил раскатистый гром, выводя девушку из оцепенения. Всё ещё лишенная зрения, Есения сделала шаг вперед, готовая потерять сознание.

Ливень накрыл её отрезвляющим потоком. Земля и небо в середине весны ещё не успели прогреться. Поток ледяных капель смывал слёзы, и за считанные мгновения пропитывал скромное одеяние до последней нитки. Промозглый ветер грозил сбить её с ног, и будто нарочно старался поскорее заморозить.

Цветные пятна уже перестали плясать перед глазами, но лучше видно не стало. Тучи, застилающие небосвод были настолько черны и плотны, что ни единый лучик не мог пробиться, чтобы осветить убитой горем девушке путь. Ливень почти полностью убирал из обзора и без того трудноразличимую в темноте дорожку, ведущую к замку.