Простая милость

— Мертвец, — проговорила она и покачала головой. — Известно, кем он был?

— Он называл себя Шкипером, — сказал Джейк.

— Откуда ты знаешь?

Джейк бросил на меня взгляд, исполненный немой мольбы о помощи, но не успел я ответить, как Ариэль сказала:

— Вы, ребята, что-то недоговариваете.

— Их было двое, — выпалил Джейк, и было видно, с каким облегчением он исторгнул из себя правду.

— Двое? — Ариэль перевела взгляд с Джейка на меня. — А кто второй?

Благодаря Джейку правда вся была перед нами, как лужица блевотины. Я больше не видел причины лгать, особенно перед Ариэлью.

— Индеец, — ответил я. — Приятель покойника. — И рассказал все, как было.

Она слушала, и ее голубые глаза с поволокой останавливались то на мне, то на Джейке.

— Да, ребята, вам грозят большие неприятности, — проронила она наконец.

— Ви-ви-видишь, — прошипел мне Джейк.

— Не бойся, Джейк, — сказала Ариэль и похлопала его по ноге. — Я сохраню вашу тайну. Но слушайтесь папу, ребята. Он беспокоится о вас. И мы все беспокоимся.

— Рассказать кому-нибудь об индейце? — спросил Джейк.

Ариэль задумалась.

— Этот индеец показался вам страшным или опасным?

— Он трогал Джейка за ногу, — сказал я.

— Мне не было страшно, — заметил Джейк. — Не думаю, чтобы он собирался чем-нибудь нам вредить.

— Ну тогда, считаю, можно об этом не распространяться. — Ариэль поднялась с кровати. — Но пообещайте мне, что больше не будете околачиваться у железной дороги.

— Обещаем, — сказал Джейк.

Ариэль ждала, чтобы и я присоединился к разговору, и укоризненно смотрела на меня, пока я не дал ей такое же обещание. Она отошла к двери, потом жеманно обернулась, широко взмахнула рукой и промолвила:

— Я ухожу в театр.

Последнее слово она произнесла как «тэатр».

— В театр под открытым небом, — добавила она, обернула вокруг шеи воображаемый палантин и манерно вышла из спальни.

Тем вечером отец не готовил гамбургеров и молочных коктейлей. Его вызвали в похоронное бюро ван дер Вааля, куда до дальнейших распоряжений доставили мертвое тело и где они с Ван дер Ваалем и шерифом обсуждали похороны незнакомца. Он не возвращался домой допоздна. Тем временем мать разогрела томатный суп «Кэмпбелл», сделала сэндвичи с сыром «Вельвита», мы поужинали и уселись смотреть «Есть оружие — будут путешествия». Изображение на экране было размытое, потому что в такой отдаленной местности прием слабый, но мы с Джейком все равно каждую субботу упрямо смотрели этот сериал. Ариэль с какими-то своими подругами отправилась на кинопоказ под открытым небом, и мать сказала ей:

— К двенадцати чтобы вернулась.

Ариэль нежно поцеловала ее в лоб и ответила:

— Да, мамочка.

Мы приняли субботнюю ванну и улеглись в постели еще до того, как вернулся отец, но когда он пришел домой, я еще не спал и слышал разговор родителей на кухне, которая располагалась прямо под нашей спальней. В полу имелась вентиляционная решетка, и голоса были слышны так отчетливо, словно родители находились в той же комнате, что и я. Они и понятия не имели, что я негласно участвую в каждом разговоре, который происходят между ними на кухне. В тот вечер они несколько минут обсуждали похоронную службу по мертвецу, которую отец согласился провести. Потом заговорили об Ариэль.

— Она уехала с Карлом? — спросил отец.

— Нет, — ответила мать. — Просто с компанией своих подружек. Я велела ей вернуться к двенадцати, потому что знаю, что ты будешь волноваться.

— Когда она поступит в Джуллиард, я вмешиваться не стану — пусть пропадает допоздна, сколько хочет. Но покуда она здесь, под нашим кровом, пусть возвращается домой до двенадцати, — сказал отец.

— Не нужно мне это без конца повторять, Натан.

— В последнее время она какая-то другая, — сказал отец. — Ты заметила?

— В каком смысле другая?

— У меня такое чувство, будто что-то творится у нее в душе, и она готова об этом сказать, но не говорит.

— Если ее что-нибудь волнует, она расскажет мне, Натан. Она мне все рассказывает.

— Хорошо, — ответил отец.

— Когда похороны того скитальца? — спросила мать.

Она объяснила нам, что слово «скиталец» звучит мягче, нежели «бродяга» или «бездомный», поэтому все мы стали употреблять это выражение, когда говорили о покойнике.

— В понедельник.

— Хочешь, чтобы я спела?

— На похоронах будем только я, Гас и Ван дер Вааль. Думаю, музыки не нужно. Достаточно нескольких надлежащих слов.

Стулья шаркнули по линолеуму, родители вышли из-за стола, и я больше не мог их слышать.

Я задумался о покойнике и понял, что хотел бы присутствовать на его похоронах. Я повернулся на другой бок, закрыл глаза и вспомнил о Бобби Коуле, лежавшем в гробу, подумал о покойнике, который тоже будет лежать в гробу, и провалился в мрачный, беспокойный сон.

Среди ночи я проснулся — на улице хлопнула автомобильная дверца и раздался смех Ариэли. В спальне родителей, через коридор от нашей, загорелся тусклый свет. Машина уехала, и спустя несколько мгновений я услышал, как пискнули петли входной двери. Свет в спальне родителей погас, дверь в нее с тихим вздохом затворилась. Ариэль взошла по лестнице, и я уснул.

Позже я проснулся от громового раската. Подошел к окну и увидел, что с севера на долину наползает грозовой шторм. Дождь должен был обойти нас стороной, но я отлично видел серебряные стрелы молний, выкованные на громадной наковальне грозовых облаков. Я спустился вниз, вышел в переднюю дверь и уселся на пороге. Прохладный ветер, от которого я успел отвыкнуть за последние дни, дышал прямо в лицо, и я наблюдал за бурей, словно за приближением свирепого и красивого хищного зверя.

Отдаленный гром напоминал артиллерийскую канонаду. Я подумал об отце и о том, что он рассказывал нам с Джейком про войну, — этими воспоминаниями он делился с нами гораздо охотнее, нежели чем-то иным. Мне хотелось расспросить его о многом — не понимаю, что меня удерживало. Наш отец ничем этого не показывал, но я знал, что его задевает молчание, которым мы отвечали на откровенность, стоившую ему таких усилий. Мне хотелось расспросить его о смерти: о том, больно ли умирать, и о том, что ждет меня и всех остальных после кончины. Только не надо всей этой чепухи про райские врата, папа. Смерть занимала меня всерьез. Когда мы с отцом и братом стояли в грязном гараже, мне представилась возможность поговорить об этом, но я ее упустил.

Сидя на пороге, я вдруг увидел, как кто-то выбежал из-за дома, пересек двор и устремился по Тейлор-стрит по направлению к Высотам. На Равнинах не было уличных фонарей, но я не нуждался в освещении, чтобы понять, кто это.

Я поднялся, чтобы вернуться в спальню, и напоследок взглянул на то, как молния пронзает холмы, которые окружали и защищали нашу долину.

Этим летом рядом с нами произошло уже две смерти. Я не мог и догадываться, что до его окончания смертей предстояло еще три.

И следующая станет самой горестной.