Простая милость

29

Наутро к нам заявился шериф. Мы завтракали — все, кроме матери, которая еще лежала в постели. Отец пошел открывать. Я поднялся из-за стола и встал в дверном проеме, слушая их разговор и едва дыша.

— Прошлым вечером возле дома Брандтов произошел акт вандализма, Натан. Кто-то при помощи баллончика с краской написал у них на воротах "убийца". Вандал оказался не слишком грамотным — пропустил букву и написал "убица". Но его намерение понятно.

— Досадно, — сказал отец.

— Полагаю, ни вы, ни ваша семья об этом ничего не знаете.

— Ничего. Откуда?

— Я не особо настаиваю, но должен спросить. По правде говоря, это может быть кто угодно в городе. Отношение к Брандтам в последнее время довольно кислое. Кстати, я слышал, что вчера вечером Рут чуть не погибла.

— Ничего подобного. Она просто пошла прогуляться и никому не сказала, куда. Она слегка припозднилась, и мы немного забеспокоились.

— Вот как, — сказал шериф. — Значит, я неправильно понял.

Потом он посмотрел мимо отца внутрь дома — точно так же он смотрел мимо меня несколько дней назад. Его взгляд наткнулся на меня, замершего в дверном проеме, и остановился, так что я понял — он не сомневается, кто этот вандал.

— На этом все, шериф?

— Да, пожалуй. Просто я подумал, что вам следует знать.

Он вышел, сел в свою машину и уехал, и когда я сел за стол, Джейк посмотрел на меня точно так же, как шериф. Отец вернулся на свое место, Джейк ничего не сказал, и мы закончили завтрак.

Позже, в нашей комнате, Джейк сказал:

— "Убица"? Даже правильно написать не мог?

— Ты о чем?

— Сам знаешь.

— Не знаю.

— А я удивился, почему ты лёг спать в пижаме, а проснулся в трусах и в майке. Ты ночью ходил к Брандтам, верно?

— Ты сумасшедший.

— Нет. — Он сел на кровать и посмотрел на меня. Он не был ни сердит, ни взволнован. — Почему ты меня не взял?

— Не хотел, чтобы ты вляпался в неприятности. Послушай, Джейк, я там был, но не я написал это слово.

— Что ты сделал?

— Мама попросила положить конверт на лобовое стекло машины Карла.

— Что в нем было?

— Не знаю. Она взяла с меня обещание, что я не буду его открывать.

— А кто сделал надпись на воротах?

— Не знаю. Когда я пришел, она уже была.

Я собирался рассказать Джейку всю историю, когда услышал злобное рычание автомобильного мотора. Высунулся в окно и увидел, что к нашему дому подъехал на своей спортивной машине Карл Брандт. Мы с Джейком спустились вниз. Мать наконец встала и теперь ела тосты и пила кофе. Отец ушел в церковь, но, должно быть, увидел машину Карла, поскольку поспешно вернулся домой.

Карл постучался в переднюю дверь, я открыл. Когда он вошел, папа остановился позади него на ступеньках крыльца. Карл выглядел, будто мертвец. Он стоял, опустив плечи и потупив глаза, и от него исходил настоящий дух отчаяния. Мать вышла из кухни с чашкой кофе в руке. Она, кажется, совсем не удивилась. Темные глаза Карла ненадолго задержались на каждом из нас, и наконец остановились на матери. В руке он держал знакомый конверт. Они не обменялись ни словом, но моя мать вышла вперед, поставила чашку на столик и направилась в гостиную. Карл последовал за ней. Мы втроем наблюдали — перед нами как будто разыгрывалась какая-то молчаливая игра. Мать открыла конверт, достала оттуда ноты, села за пианино, поставила ноты на пюпитр. Пальцы ее коснулись клавиш, полилась знакомая мелодия, и мать запела.

Зазвучала "Незабываемая", знаменитая композиция Нэта Кинга Коула. Играла мать великолепно, а пела так, словно мягкая перина приглашала отдохнуть истомленной душе. Эту самую песню Карл и Ариэль пели дуэтом весной на выпускном вечере, сорвав бурные овации. Все мы были там, и когда я услышал их пение, то понял — теперь я точно знаю, что такое любовь.

Карл Брандт стоял, положив руку на пианино, и я подумал, что если бы ему не было обо что опереться, он бы упал. Он всегда казался мне старым, зрелым и умудренным, но теперь он напоминал ребенка и как будто собирался заплакать.

Когда мать закончила, он прошептал:

— Я не убивал Ариэль. Я бы никогда не мог причинить Ариэли никакого зла.

— Я никогда и не думал, что это ты, — произнес отец.

Карл повернулся к нему и сказал:

— А весь город думает, что это я. Я даже не могу выйти из дома. Все смотрят на меня, как на чудовище.

Мать, сидевшая на табурете за пианино, посмотрела на Карла и сказала:

— Моя дочь забеременела от тебя.

— Это не я, — ответил Карл. — Клянусь, не я.

— Ты хочешь сказать, что моя дочь спала, с кем попало?

— Нет. Но я с ней не спал.

— Своим приятелям ты рассказывал совсем другое.

— Это были просто разговоры, миссис Драм.

— Гнусные, мерзкие разговоры.

— Знаю. Знаю. Лучше бы я об этом не говорил. Но все парни об этом говорят.

— Тогда все парни должны стыдиться самих себя.

— Я не убивал ее. Богом клянусь, я не трогал ее.

На переднем крыльце раздался топот шагов, в дверь замолотили кулаками. Сквозь москитную сетку на нас смотрели мрачные лица мистера и миссис Бравдт.

Отец впустил их, миссис Бравдт бросилась к сыну, встала между ним и моей матерью и сказала:

— Тебе здесь нечего делать.

— Я должен был с ними поговорить, — произнес Карл.

— Ничего ты не был должен. Ты не обязан ни перед кем отчитываться.

— Обязан, Джулия.

Миссис Бравдт резко повернулась к моей матери:

— Он непричастен к смерти вашей дочери.

— А к ее беременности?

— И к ней тоже.

— Он рассказывал две разные истории, Джулия.

Моя мать выглядела такой спокойной, такой твердой, словно холодное железо.

— Карл, ступай домой и жди нас, — сказала миссис Бравдт сыну. — Мы сами разберемся.

— Но им нужно понять! — взмолился он.

— Говорю тебе, мы сами разберемся.

— Иди домой, сынок, — сказал Аксель Брандт. Его голос звучал устало, и в нем слышалось отчаяние, близкое к отчаянию Карла.

Карл, съежившись, медленно пересек гостиную, и я увидел его таким же, каким, должно быть, видели его шериф и Дойл, когда называли его мальчишкой Брандтом. Он подошел к входной двери, замер, и я подумал, что сейчас он обернется и скажет что-нибудь еще. Но он быстро опомнился и вышел. Через минуту я услышал удаляющийся шум его машины.

Джулия Брандт переключила все внимание на мою мать.

— Ты хочешь мне что-то сказать, Рут?

— Всего один вопрос. Чего вы боитесь?

— С чего ты взяла, будто мы боимся?

— Потому что вы прятались. Натан и я пытались поговорить с тобой, Акселем и Карлом, но вы отказались увидеться с нами. Почему?

— Наш адвокат, — произнес Аксель Брандт, — он посоветовал нам ни с кем не разговаривать.

— Учитывая обстоятельства, — сказал отец, — думаю, вы могли бы по крайней мере согласиться на встречу с нами.

— Я хотел, но… — Мистер Брандт не договорил. Вместо этого он бросил обвинительный взгляд на жену.

— Я не видела причины, — сказала Джулия Брандт. — Карл не причинял зла вашей дочери. И забеременела она не от него. Несмотря на все домыслы, он никогда не собирался на ней жениться.

— Откуда ты все это знаешь, Джулия? — Мать поднялась с табурета. — Тебе известны все действия и все мысли Карла?

— Я знаю своего сына.

— Я думала, что знаю свою дочь.

— Все мы знали о твоей дочери, разве нет?

— Прошу прощения?

— Она давно положила глаз на Карла. Думаешь, для чего она забеременела?

— Джулия… — с ужасом вымолвил мистер Брандт.

— Это нужно сказать, Аксель. Ариэль забеременела, чтобы принудить Карла к браку, которого он не хотел. И никто из нас не хотел. Честно говоря, Рут, мы бы никогда не допустили подобного союза.

— Джулия, ты можешь просто заткнуться?! — рявкнул мистер Брандт.

— И почему ты была против, Джулия? — тихо спросила моя мать.

— С какой семьей породнился бы Карл? Посмотри на риски, — ответила миссис Брандт. — Просто посмотри на своих детей, Рут. Дочка — с заячьей губой. Сын — заика. Другой сын — дикарь, сущий индеец. Что за детей произвела бы на свет Ариэль?

— Натан, Рут, извините, — сказал Аксель Брандт. Прошел через гостиную и схватил жену за руку. — Джулия, я отвезу тебя домой.

— Минуточку, Аксель, — с пугающим спокойствием сказала моя мать. — Джулия, это теперь ты на коне. А я помню время, когда ты была дочерью пьянчуги, который чинил чужие автомобили. И весь город знал, что ты положила глаз на Акселя, и все мы предвидели твое замужество и рождение сына, поэтому не тебе рассуждать о беременности Ариэли.

— Я не намерена всего этого выслушивать, — сказала Джулия Брандт и отвернулась от моей матери.

— Что бы ты ни скрывала, Джулия, я все узнаю, — бросила ей вдогонку моя мать.

Аксель Брандт пробормотал еще какие-то извинения и вышел в переднюю дверь вслед за женой.

После их ухода наступила тишина — такая, наверное, спускается на поле битвы, когда смолкают пушки. Все мы стояли, глядя на входную дверь.

Наконец моя мать громко произнесла:

— Мы должны поблагодарить того, кто вспугнул Брандтов.

Отец повернулся к ней:

— Вспугнул? Рут, они не перепелки, которых мы надеемся подстрелить.

— Нет, но они взрослые люди и должны понести ответственность.

— Ответственность за что? Мы ничего не знаем наверняка.

— Разве ты не чувствуешь, Натан? Они явно что-то скрывают, что-то знают и не говорят.

— Единственное, что я чувствую — это сильную тревогу из-за того, как относятся к Брандтам жители этого города.

— Это потому что ты вырос не здесь. Брандты всегда избегали ответственности за свои проступки, и весь город об этом знает. Но теперь им это не удастся.

Отец выглядел глубоко опечаленным.

— Как я могу помочь тебе избавиться от этой злости, Рут?

— Полагаю, ты можешь помолиться за меня, Натан. Разве не это получается у тебя лучше всего?

— Рут, Бог не…

— Если еще раз заговоришь о Боге, — клянусь, я уйду.

Отец испуганно взглянул на нее, как будто она ударила его кулаком в лицо. Он растерянно протянул к ней руки.

— Тогда я не знаю, что делать, Рут. Для меня Бог превыше всего.

Мать прошла мимо него к телефону, подняла трубку и набрала номер.

— Папа, — сказала она. — Это Рут. Могу ли я на какое-то время остаться у тебя и Лиз? Нет, ненадолго… на какое-то время. Нет, папа, все нормально. И еще — хорошо бы за мной заехать, чем скорее, тем лучше.

Она повесила трубку, и в гостиной наступила тишина.