Простая милость

26

Отец покинул церковь и вернулся домой. Не найдя нас, он вышел на веранду. Задул юго-западный ветер, нагоняя густые тучи цвета копоти. Отец видел, как мы выходили с церковной парковки под этим гнетущим небом, и с беспокойством взглянул на нас.

— Мы искали Гаса, — соврал я с удивительной легкостью. Джейк не пытался мне противоречить.

— Я съезжу к Эмилю Брандту, — сказал отец.

— Можно нам тоже?

— Вы оба остаетесь. — Сразу стало ясно, что возражать бесполезно. — Подождите Лиз. Она скоро приедет и приготовит вам поесть.

— Ты вернешься к обеду? — спросил я. — А мама?

— Не знаю, — резко ответил он. — Посмотрим.

Он поспешил к "паккарду", задом выехал с подъездной аллеи и умчался по Тайлер-стрит. Как только он уехал, я спрыгнул с крыльца и направился к реке. Не спрашивая, куда мы идем, Джейк побежал следом.

Под чугунно-черным небом река Миннесота потемнела, словно старая кровь. Я бежал вдоль кромки воды, продираясь сквозь кустарник, не обращая внимания на вязкую грязь и по возможности стараясь держаться песчаных отмелей, на которых можно было прибавить ходу. Позади я слышал отчаянное сопение Джейка и где-то в глубине души понимал, что он изо всех сил пытается не отставать, но мысли мои были заняты чем-то гораздо более важным, к тому же Джейк не жаловался.

Мы выбрались на узкую тропку, которая вела мимо тополей, через железнодорожные пути и вверх по склону, к старой ферме Эмиля и Лизы Брандтов. У калитки в деревянной изгороди, окружавшей владение Брандтов, мы остановились. Джейк согнулся, переводя дыхание, и я испугался, что его вырвет. Когда он отдышался, я подумал, что он будет, как обычно, упрекать меня, но вместо этого он спросил:

— Что теперь?

Обо многом произошедшем я узнавал благодаря хитрости, благодаря решеткам отопления и вентиляционным каналам, а также моему любопытству и способности слиться со стеной, словно тень, или притаиться за дверью, словно муха. Я хотел знать все, что знали взрослые, и что они думали, и считал совершенно неправильным пребывать в неведении, будто дитя. Я был уже не ребенок, да и Джейк тоже.

Я взглянул на огород, возделанный Лизой Бравдт и расширенный с нашей помощью. Позади большого открытого двора стоял дом. Мысль у меня была такая: побыстрее прошмыгнуть к дому, тихонько обойти его и спрятаться под открытым окном гостиной, откуда мы наверняка услышим все, о чем там говорят. Если быть порасторопнее и поосторожнее, то в успехе можно было не сомневаться.

Я снял щеколду и уже собирался войти в калитку, когда задняя дверь дома открылась, и оттуда вихрем вылетела Лиза Бравдт. Она была одета в джинсы и футболку, а ее руки гневно взмывали в воздух, жестами выражая слова, которые она не могла произнести. Она поспешила через двор к садовому сараю — настолько охваченная яростью, что не заметила нас, — и скрылась внутри.

— Что нам делать? — шепнул Джейк.

Я посмотрел на дом и решил, что если мы рванем к нему немедленно, то успеем раньше, чем Лиза выйдет из сарая.

— Вперед, — сказал я и побежал.

Это оказалось не самым лучшим планом, пришедшим мне в голову.

До границы огорода оставалось всего несколько широких шагов, когда за спиной у нас раздался зловещий вопль. Такой жуткий, что я с радостью припустил бы еще быстрее, но Джейк остановился как вкопанный и обернулся. Я тоже с неохотой обернулся, готовый лицом к лицу встретиться с ужасным призраком — Лизой Брандт. В правой руке она держала садовую вилку с кривыми зубьями и угрожающе размахивала ею в нашу сторону, так что казалось, будто у нее выросли когти. Я не сомневался, что она готова ринуться в бой.

Однако, увидев Джейка, Лиза мгновенно переменилась. Она кинулась к нему, принялась жестикулировать и тараторить какие-то маловразумительные слова. Она махала своей садовой вилкой в сторону дома, я смотрел на нее и не понимал, что она собирается делать: нападать на кого-то или расплакаться?

Наконец она расплакалась. В первый и последний раз я видел Лизу Брандт в слезах. И в первый и последний раз я видел кое-что еще. Лиза Брандт, которая приходила в бешенство, когда до нее дотрагивались, теперь плакала в объятиях моего брата.

— Она расстроена тем, что после смерти Ариэли Эмиль не обращает на нее внимания, — пояснил Джейк. — Он постоянно уходил к нам, а сегодня мама целый день у него, и Лизе кажется, будто она лишилась и своего брата, и своего дома.

Я ничего не разобрал из ее тирады, но Джейк каким-то образом понял все.

Наконец Лиза вырвалась из его объятий, словно бы осознав, что дала слабину, и Джейк спросил:

— Ты собиралась работать в саду? Мы можем помочь?

Она протянула ему садовую вилку, и, хотя по-прежнему не улыбалась, выглядела уже гораздо счастливее.

Я стоял под угрюмым небом, смотрел в сторону дома и понимал — все мои надежды услышать, что происходит внутри, рухнули. Я последовал за Лизой в садовый сарай, где она сняла со стены тяпку и вручила Джейку, а он передал мне. Сама она взяла лопатку, и мы втроем направились в огород.

Мы только начали работать, когда передняя дверь дома открылась. Мгновение спустя мои родители появились из-за угла и вышли в огород.

— Кажется, я велел вам сидеть дома, — сказал отец. Он отнюдь не обрадовался, но и не рассердился.

Я не сумел ничего выдумать на ходу, поэтому сказал правду:

— Мы хотели знать, что происходит.

Лиза Брандт стояла на коленях, яростно вскапывая землю лопаткой и демонстративно игнорируя моих родителей.

— Идем домой, — сказал отец. — Там и поговорим.

Джейк подошел к Лизе, но она не обратила на него внимания. Он положил садовую вилку на землю рядом с ней, я положил тяпку, и мы проследовали за родителями к "паккарду", припаркованному у передней калитки. Эмиль Брандт стоял на веранде и, несмотря на слепоту, повернул голову нам вслед, как будто следил за каждым движением. Выражение и цвет его лица словно бы отражали грозное небо. Я понял, что ему обо всем рассказали, и ненавидел его за это. То, что отец отказывался рассказывать Джейку и мне, знал Эмиль Брандт, и почему-то это показалось мне предательством.

Возвращались в полном молчании. Перед домом я увидел дедушкин "бьюик". Дедушка стоял на крыльце вместе с Лиз, оба выглядели обеспокоенными.

— Мы волновались, что никого нет дома! — воскликнул он.

— Зайдемте в дом, — сказал отец. — Нам всем нужно кое о чем поговорить.

— Ненавижу Брандтов, — сказал я, лежа вечером в постели.

Тучи принесли очередную летнюю грозу. Мы закрыли окна от дождя, и в спальне стало жарко и душно. Джейк целый вечер почти ничего не говорил. Услышав о беременности Ариэли, дедушка пришел в неистовство и сказал, что если Карл Брандт попадется ему в руки, то он этому молодчику шею свернет. Он несколько раз крепко выругался — такое бывало с ним в гневе, отец напомнил ему о нас с Джейком, на что дедушка сказал:

— Черт побери, Натан, они больше не дети, и пора бы им услышать, как говорят взрослые мужчины.

И повторил свою угрозу в отношении Карла Брандта в еще более грубых выражениях. Лиз коснулась его руки, но дедушка отстранился, встал с кресла и принялся расхаживать широкими шагами, сотрясая половицы.

— Кто-нибудь уже говорил с Карлом? — тихо спросила Лиз.

— Шериф, — ответил отец.

— Что он сказал?

— Не знаю.

— Может быть, прежде чем осуждать его, нам следует послушать, что он скажет? — кротко предложила Лиз.

— Брандты всегда брали все, что хотели, — проговорила моя мать. — И отбрасывали, когда оно им надоедало. С чего Карлу быть другим?

— Я собираюсь поговорить с Карлом и его родителями, — сказал отец.

— Мы собираемся, — поправила мать.

— Господи, я тоже хочу в этом поучаствовать! — воскликнул дед.

— Нет, — ответил отец. — Это останется между Брандтами, Рут и мной.

— И шерифом, — добавил я.

Они посмотрели на меня, как на посланца с другой планеты. После этого, как тяжело мне ни было, я не проронил ни слова.

Перед сном к нам в комнату вошел отец, и между нами состоялся разговор.

— Может быть, он ее изнасиловал? — сказал я, используя выражение, которое бог знает откуда взял.

— Нет, это исключено, Фрэнк. Влюбленные люди иногда принимают неправильные решения, вот и все.

— Так вот почему Карл убил ее? Он просто принял неправильное решение?

— Мы не знаем, причастен ли он к смерти Ариэли.

— Не знаем? Этот ребенок сильно усложнил бы жизнь Карла, — возразил я, почти дословно повторив то, что сказал шериф в тот же день в кабинете у отца.

— Фрэнк, ты знаешь Карла. Как ты думаешь, он способен совершить такое с Ариэль?

— Обрюхатить ее?

— Больше не говори такого. Ты знаешь, о чем я.

— Боже мой, не знаю.

Отец мог бы взъесться на меня за то, что я поминаю Господа всуе, но он спокойно сидел на моей кровати и пытался меня урезонить.

— Большинство людей, Фрэнк, неспособны на убийство. Это невероятно сложно.

— Ты убивал людей.

Я думал, отец возразит, что тогда была война и другая ситуация, но он этого не сказал.

— Если бы только я мог отменить содеянное, — ответил он. Эти слова он произнес с такой грустной убежденностью, что у меня пропала охота вдаваться в расспросы об убийствах, на которые Гас намекал однажды в подпитии, и про которые снова заговорил несколько дней назад в сумраке церкви.

— Тебе всегда нравился Карл, — напомнил мне отец. — И всем нам нравился. Он был приличным юношей.

— Видимо, не всегда, — сказал я. Именно этой фразой мать ответила на почти такое же утверждение отца, когда они спорили внизу, в гостиной.

— Мне хотелось бы попросить вас вот о чем. Вас обоих, — сказал он, глядя в сторону безмолвного Джейка. — Не выносите никаких суждений, пока мы с матерью не поговорим с Карлом и его родителями. Никому ничего не говорите, даже если на вас будут давить. Порочащие слухи только усугубят трагедию. Понимаете?

— Да, сэр, — немедленно ответил Джейк.

— Фрэнк?

— Понимаю.

— И сделаешь, как я прошу?

Я на мгновение задумался, прежде чем дать такое обещание, но наконец сказал:

— Да, сэр.

Отец поднялся, но перед самым уходом промолвил:

— Ребята, мы все блуждаем во тьме. Честно говоря, я знаю не лучше вас, что правильно, а что нет. Одно я знаю точно — мы должны верить в Бога. Вот выход из всего этого — Бог нас выведет. Я верю в это безоговорочно. Надеюсь, и вы тоже.

Когда отец ушел, я сказал, глядя в потолок:

— Ненавижу Брандтов.

Джейк не ответил. Я лежал, слушал, как дождь хлещет в оконное стекло, и задавался вопросом, правда ли, так трудно убить человека, потому что в ту минуту я чувствовал, что мог бы.