Простая милость

10

Утром в воскресенье Джейк пожаловался на неважное самочувствие и спросил, можно ли ему остаться дома. Прогулять церковь всегда было моей заветной мечтой. От одной мысли о том, что вместо трех богослужений можно слоняться по дому в пижаме, у меня текли слюнки. Если бы такая просьба исходила от меня, мать бы непременно что-нибудь заподозрила, но брат никогда не притворялся. Она потрогала лоб Джейка тыльной стороной ладони, потом поставила ему градусник. Температуры не было. Осторожно пощупала ему шею, но никакой припухлости не обнаружила. Когда она спросила, что именно с ним не так, он тоскливо взглянул на нее и ответил, что просто паршиво себя чувствует. Мать поговорила с отцом, и они решили, что ему лучше остаться в постели. После службы в Кэдбери мы должны были проведать Джейка, а потом пойти на богослужение в Нью-Бремене.

В церкви в Кэдбери я сидел рядом с Питером Клементом. Он пришел с матерью, которая пела в хоре. От синяка, которым он щеголял в тот день, когда мы побывали у него дома, осталось одно воспоминание, и никто из нас ни словом об этом не обмолвился. После службы, когда прихожане общались между собой, мы кидали камушки в телефонный столб, к которому кто-то прикрепил афишу цирка, гастролировавшего в Манкейто, и говорили о «Близнецах». Наконец Ариэль окликнула меня, и мы отправились обратно в Нью-Бремен.

Когда мы подъехали к дому, Джейк стоял на веранде, рядом с ним стоял Гас. Они сразу же бросились нам навстречу, и было ясно — что-то случилось.

— Тебе лучше поехать в больницу, Капитан, — сказал Гас. — Сегодня утром Эмиль Брандт пытался покончить с собой.

Подробности я узнал от Джейка. Мы с ним остались дома, а отец, мать и Ариэль уехали в больницу.

Дело было так. Джейк лежал в постели и пытался заснуть. Не прошло и пятнадцати минут после нашего отъезда, как раздался яростный стук в переднюю дверь. Он встал, спустился вниз и увидел Лизу Брандт. Джейк сказал, что лицо у нее было словно из фильма ужасов — перекошенное и жуткое. Она что-то бормотала и размахивала руками. Он вышел на улицу и попытался ее успокоить, хотя у него самого сердце выскакивало из груди, поскольку он понимал — о чем бы она ни пыталась ему сообщить, это будет нечто ужасное. Лиза положила ладони ему на голову и сжала так сильно, что он испугался, как бы у него глаза не вылезли из орбит. Наконец, спустя несколько минут, он понял: Эмиль в беде. Эмиль умирает.

Он кинулся прямиком в церковь, Лиза следом за ним. Когда они спустились в подвал, Гас сидел в туалете. Он выругался на них и захлопнул дверь, а Джейк заколотил в нее и стал кричать, что Эмиль Брандт умирает и им нужна помощь Гаса. Гас тут же выскочил, бросился вместе с ними в дом, к телефону, позвонил в скорую и велел им тащить задницы к Эмилю Брандту. Потом все трое сели на мотоцикл — Джейк позади Гаса, Лиза в коляску — и помчались на ферму. Когда они подъехали, скорая уже стояла у калитки.

Один из фельдшеров сказал Гасу, что Брандт, похоже, выпил целый пузырек снотворных таблеток. Ему делали промывание желудка. Лизу не допускали в спальню. но она попыталась протолкнуться, и фельдшер, разговаривавший с Гасом, задержал ее. Едва он к ней прикоснулся, она впала в неистовство, как будто его руки жгли огнем. Лиза отскочила назад, забилась в угол гостиной и принялась безудержно вопить. Фельдшер снова потянулся к ней, но Джейк сказал ему, чтобы он ее не трогал — она терпеть не может, когда ее трогают чужие люди. Он сказал фельдшеру, чтобы тот подождал, и она в конце концов успокоится. Брандта вынесли на носилках, и Лиза вскрикнула у себя в углу, а его погрузили в машину и увезли в больницу. Когда Лиза успокоилась, как и предсказывал Джейк, он растолковал ей, что случилось, и, хотя она по-прежнему была вне себя из-за брата, кричать перестала.

Кто-то позвонил Акселю Брандту. Он приехал через несколько минут после того, как скорая увезла Эмиля. Гас все ему объяснил, тот подозвал к себе сестру и сказал Гасу, что они едут в больницу. Когда они ушли, в доме стало тихо и пусто, как будто через него пронеслось торнадо и высосало весь воздух. Ни Гас, ни Джейк не захотели там задерживаться. Они на мотоцикле вернулись домой и стали дожидаться нас, чтобы обо всем рассказать.

Отец поручил Гасу объяснить ситуацию Альберту Гризвольду, диакону, который обычно приходил пораньше, чтобы помочь в подготовке богослужения. Он был членом городского совета и своим тупоумием мог поразить любого. Когда Гас изложил ему суть дела и растолковал, что ему поручено провести службу, я видел, как тот просто раздулся от гордости. Его жена пела в хоре и хорошо играла на органе, и моя мать распорядилась через Гаса, чтобы Лоррейн Гризвольд руководила в тот день музыкальной частью богослужения.

Какую бы хворь ни подцепил Джейк, события того утра совершенно его исцелили, и когда родители ушли, он оделся в воскресный костюм и собрался в церковь.

Некоторое время я обдумывал заманчивую возможность прогулять службу. Кто заметит во всей этой суматохе? Но в сложившихся обстоятельствах мне показалось, что наше с Джейком присутствие будет чем-то важным, поэтому, скрепя сердце, я приготовился к долгому и нудному времяпрепровождению. Джейк в одночасье оказался знаменитостью. К его ужасу, на него сразу набросились с расспросами. Он пытался отвечать, но слушатели мучились от его заикания не меньше, чем он сам, поэтому он умоляюще взглянул на меня. Я с радостью поспешил на помощь и выставил его в своем рассказе настоящим героем — получалось, что лишь благодаря быстрым действиям Джейка удалось спасти от смерти нашего самого известного горожанина, чуть было не наложившего на себя руки.

Люди выглядели ошеломленными.

— Он пытался наложить на себя руки? Покончить с собой?

— Именно так, — сказал я. — Приди Джейк на несколько минут позже, мистер Брандт был бы уже мертв.

Глаза слушателей исполнились изумления как из-за невообразимого поступка Брандта, так и из-за отважных действий юного Джейка.

Я думал, что, выставив брата героем, я тем самым восстановлю его доверие, которое изрядно пошатнулось после моего рассказа о покойнике, где Джейк превратился в расплывчатую и незначительную фигуру. Но не тут-то было. Когда я рассказывал и пересказывал события того утра, всякий раз немного преувеличивая роль Джейка, взгляд его становился все мрачнее и мрачнее. Наконец он схватил меня за рукав, вытащил из церкви и пробормотал, заикаясь:

— П-п-п-прекрати.

— Чего ты? — спросил я.

— Просто с-с-с-скажи п-п-п-правду.

— Я и говорю.

— Черт побери, ты порешь чушь!

Солнце остановилось. Земля перестала вращаться. Я остолбенел, уставившись на Джейка, пораженный богохульством, которое было произнесено прямо на ступенях церкви, к тому же столь отчетливо и громко, без всякой запинки, что это услышали все, кто находился внутри. Я почувствовал, как взгляды всей отцовской паствы устремились на нас, и волна порицания окатила нас с головой. Глаза Джейка расширились от страха и стыда за содеянное, он смотрел мне в лицо, и я понимал, что он боится взглянуть на собравшихся в церкви людей, которые потрясенно молчали.

И тут я засмеялся. Господи, я засмеялся. Просто не мог удержаться — так все это было неожиданно и невероятно. Джейк кинулся домой, а я развернулся и вошел в церковный полумрак, по-прежнему улыбаясь. Ощущая на себе укоризненные взгляды прихожан, я просидел всю долгую службу, во время которой Альберт Гризвольд произносил нескончаемую импровизированную проповедь о необходимости воздействовать на благочестивые чувства сегодняшней молодежи. Когда все завершилось, я вернулся домой и застал Джейка наверху, в нашей комнате.

Я попросил прощения.

Он угрюмо смотрел в потолок и не отвечал.

— Ладно тебе, Джейк. Ничего не произошло.

— Все слышали.

— Ну и что?

— Они расскажут папе.

— Ему нет никакого дела.

— Нет, есть. Это было ужасно. Это все ты в-в-в-виноват.

— Не злись на меня. Я просто пытался помочь.

— Мне не ну-ну-ну-нужно твоей помощи.

Я услышал, как прямо возле нашей комнаты скрипнули половицы, выглянул наружу и увидел Гаса, прислонившегося к дверному косяку и мрачно глядевшего на Джейка.

— «Черт побери, ты порешь чушь!» — повторил он греховные слова Джейка. — «Черт побери, ты порешь чушь!» И прямо у церковных врат. — Его губы сложились в тонкую линию, похожую на маленькую розгу, и он повторил: — «Черт побери, ты порешь чушь!»

Он покачал головой, его лицо пересекла широкая ухмылка, и он вдруг расхохотался в голос.

— Джейки, я не припомню, когда еще в церкви бывало так весело. Нет, сэр, не припомню. Ты влепил их благочестию славную пощечину. «Черт побери, ты порешь чушь!»

Настроение Джейка не особо улучшилось.

— Папа разозлится, — сказал он.

— Я поговорю с твоим папой, — сказал Гас. — И запомни, Джейк, в жизни будет много всего, из-за чего ты будешь чувствовать себя неловко. Прибереги свое раскаяние для более важных случаев, ладно?

Гас развернулся и зашагал вниз по лестнице, не переставая смеяться. Когда он ушел, то его душевная беззаботность словно бы отчасти передалась Джейку, и мой брат стал напоминать человека, которого сначала приговорили к смертной казни, а потом помиловали.

К вечеру отец вернулся из больницы и сразу направился к Джейку. Он застал нас обоих в нашей комнате. Джейк читал комиксы, а я — книгу под названием «Я — легенда», о которой мне рассказывал Дэнни О’Киф. Когда-то мой отец совершил приобретение, которое нанесло значительный урон его и без того худосочному банковскому счету. Он подписался на 54-томную книжную серию «Великие книги западной цивилизации», выпущенную «Британской энциклопедией». Серия включала в себя сочинения Гомера и Эсхила, Софокла и Платона, Аристотеля и Фомы Аквинского. Данте и Чосера, Шекспира и Фрейда. В ней были представлены лучшие произведения величайших европейских умов за последние два-три тысячелетия. Когда тем вечером отец вошел в нашу комнату и увидел, что мы читаем комиксы и дешевую беллетристику, он, наверное, очень огорчился, но ничего не сказал.

— Мне нужна твоя помощь, сынок, — обратился он к Джейку.

Джейк отложил комикс и приподнялся на кровати.

— В чем именно? — спросил он.

— Лиза Брандт. Она не хочет уходить из больницы без Эмиля, а они собираются оставить его у себя на некоторое время. Она не хочет слушаться ни его, ни Акселя, и никакие доводы на нее не действуют. Эмиль предположил, что она послушается тебя, особенно если ты останешься при ней до его возвращения. Что скажешь?

— Хорошо. — Джейк спрыгнул с кровати.

— Можно мне тоже пойти? — спросил я.

Отец кивнул и велел мне поторопиться.

Окружная больница долины Миннесоты располагалась в новом здании из великолепного красного кирпича, построенном на холме над Нью-Бременом. Его строительство в значительной мере профинансировала семья Брандтов. Палата Эмиля находилась на втором этаже, и в вестибюле для посетителей собралось немало народу. Здесь были все близкие родственники Эмиля: его брат Аксель, жена Акселя Джулия, его племянник Карл, который сидел радом с Ариэлью и заботливо обнимал ее за плечи. Пришло несколько человек из маленького колледжа на холме, в котором Эмиля считали звездой музыкального факультета. Моя мать, одетая в воскресное платье, сидела на подоконнике и с задумчивым видом курила сигарету. Единственным человеком, которого я ожидал здесь увидеть, но не увидел, была Лиза.