Простая милость

11

Джейк все-таки уговорил Лизу уйти из палаты. Он, отец и Аксель отвезли ее домой на «кадиллаке» мистера Брандта. Мать уехала на «паккарде» вместе со мной и Ариэлью. Карл на своей спортивной машине доставил свою мать в их большое поместье. Эмиль остался один — вкушать покой, который, по общему мнению, был ему необходим.

Поскольку Ариэль и Джейк были в доме Эмиля Брандта частыми гостями, было решено, что они останутся с Лизой, пока ее брат не вернется из больницы. Мать сказала, что соберет для них сумки. Когда все разошлись, я на некоторое время задержался, чтобы подольше побыть вместе с Джейком и Ариэлью.

На окнах в доме Эмиля Брандта висели шторы, но внутри стены были совершенно голыми. Слепой, вероятно, не заботился о внешнем облике своего жилища, а Лиза Брандт оставалась для меня загадкой — я не знал, что о ней и подумать. Мебели было мало и та разрозненная. По словам Ариэли, из-за слепоты мистера Брандта перестановок тут не делали никогда. Не было ни книжных полок, ни книг. Зато какое изобилие цветов! — в каждой комнате стояли горшки с прекрасными растениями. Центральное место в доме было отведено роялю, который занимал почти целую комнату — вероятно, бывшую столовую. Ариэль сказала мне, что именно за ним Эмиль занимался и сочинял музыку. Рядом с роялем стоял дорогой на вид катушечный магнитофон, которым, по словам Ариэли, Брандт тоже пользовался при сочинении музыки, поскольку записывать ноты на бумаге он не мог. В гостиной стояла превосходная акустическая система с огромными динамиками, и целую стену занимали полки с пластинками. Я оглядел скромную обстановку дома и представил, как приятны на ощупь мягкие кресла, как разливается по комнатам цветочное благоухание, как рояль и стереосистема наполняют дом музыкой — и понял, что Эмиль Брандт создал для себя мир целиком из тех ощущений, которые еще оставались ему подвластны.

Кухня отличалась от всего дома. Это была территория Лизы. Все здесь выглядело солидно, опрятно и красочно. Широкая раздвижная дверь в задней стене вела на террасу, с которой открывался вид на сад и на реку.

Был почти вечер, когда мы наконец освоились в доме, и Лиза Брандт принялась готовить ужин. Ариэль предложила ей свою помощь, глядя прямо в лицо и отчетливо артикулируя, чтобы Лиза могла прочесть у нее по губам. Но та помотала головой, знаками велела Ариэли уходить и кивком подозвала Джейка. Ели мы за кухонным столом, и еда оказалась гораздо вкуснее, чем у нашей матери. Жареная курица, картофельное пюре с подливой, морковь в масле, запеченная тыква — все было просто восхитительным. Я подумал, что, несмотря на слепоту, Эмиль Брандт был счастливым человеком. После ужина Ариэль хотела помыть посуду, но Лиза снова отказалась и приняла помощь только от Джейка.

Солнце уже садилось, когда Лиза надела джинсы и знаками сообщила Джейку, что нужно еще поработать в саду. Джейк согласился — но, по-моему, без особого рвения. Он спросил, можно ли взять меня, и после минутного раздумья Лиза кивнула. Ариэль осталась в доме, и из окон донеслись звуки рояля. Я был почти уверен, что она играет одно из сочинений Эмиля Брандта — в минорной тональности, грустное и прекрасное. Лиза вынесла из большого сарая кирку, лопату и лом и распределила орудия между нами троими. Мне досталась кирка, Джейку — лопата, себе оставила лом. Женщина привела нас к недавно вскопанному куску земли вдоль задней изгороди. Очевидно, она расширяла свой огород, но столкнулась с препятствием — почти посередине нового участка обнаружился валун размером с призовую тыкву. Камень глубоко сидел в глиняном пласте — похоже, еще с тех времен, когда ледниковая река Уоррен принесла его сюда из Дакоты. С минуту мы простояли, разглядывая его со всех сторон.

Я поднял руку, чтобы привлечь внимание Лизы.

— Может быть, просто сажать вокруг него? — предложил я, тщательно выговаривая слова, чтобы она могла читать у меня по губам.

Она гневно мотнула головой, указала мне на кирку и велела долбить.

— Тогда ладно, — сказал я. — Встаньте подальше.

Я поднял кирку и принялся крошить глину вокруг валуна. Лиза и Джейк отошли назад и предоставили мне работать одному. Я обкопал камень со всех сторон, тогда ко мне подключился Джейк с лопатой и убрал большие комья глины. Так мы проработали полтора часа, Лиза стояла поблизости и наблюдала. Я начинал негодовать — ведь она ничего не делала, лишь покачивала головой, как будто наши труды не вызывали у нее одобрения. Только я собирался громко возмутиться, как она похлопала Джейка по плечу и знаками велела нам отойти. Из груды камней с восточной стороны сарая она достала один, размером и формой напоминавший хлебную буханку и положила его в шести дюймах от валуна. Подсунув лом плоским концом под большой камень, а маленький используя в качестве опоры для рычага, она поднатужилась и рванула валун вверх. Лицо ее пересекли решительные морщины. Я взглянул на ее обнаженные руки и подивился, какие они мускулистые, какие длинные и толстые вены ветвятся у нее под кожей. Мы с Джейком побросали инструменты, встали на колени по бокам от камня, схватили его и изо всех сил потянули вверх. Наконец камень, освобожденный от цепких объятий глины, поддался. Он оказался очень тяжелым, и мы с Джейком медленно перекатили эту огромную каменную тыкву через двор к сараю, присовокупив к другим камням и валунам, которые Лиза Брандт извлекла у себя на огороде. Когда камень водворился на новое место, Джейк подпрыгнул и издал победный клич. Лиза взяла лом в одну руку, другую торжественно вскинула к небу и испустила протяжный, сдавленный, какой-то нечеловеческий стон. Услышь я такое ночью, один, — обмер бы с перепугу. Но, спохватившись, я тоже присоединился к ликованию.

И тут я допустил ошибку.

В порыве воодушевления я сначала приятельски хлопнул по плечу Джейка, а потом — Лизу. В мгновение ока она развернулась, потрясая ломом, и если бы я не успел проворно отскочить подальше, эта штуковина раскроила бы мне череп. Заходящее солнце метнуло сквозь ветви вяза длинный багровый луч, озаривший лицо Лизы демоническим светом. Ее глаза приобрели дикое выражение, она разинула рот и оглушительно завизжала.

Я в отчаянии взглянул на Джейка и заорал, перекрывая визг:

— Что нам делать?!

— Тут ничего не поделаешь, — прокричал он в ответ. Джейк выглядел таким огорченным, как будто несчастье Лизы Брандт касалось его напрямую. — Просто оставь ее в покое, и она перестанет.

Я принялся отчаянно умолять:

— Прости меня, Лиза. Я ничего плохого не хотел.

Но она меня не слушала. Я зажал уши руками и отошел.

Ариэль выбежала из дома и закричала:

— Что случилось?!

— Ничего, — ответил Джейк. — Фрэнк до нее дотронулся, вот и все. Просто случайность. Она скоро успокоится. Все будет хорошо.

— Пойду-ка я отсюда, — сказал я.

— Иди. Иди! — Джейк замахал на меня, чтобы я поскорее убрался.

В задней изгороди была калитка, и я толкнулся в нее. За ней длинной нитью бежала тропинка, ведущая вниз по холму к железнодорожным путям, пролегавшим между фермой Брандта и рекой. Я стремился убежать подальше от воплей, но они преследовали меня неотступно — и на склоне холма, и на железнодорожных путях, и среди тополей, пока я не скользнул вниз по берегу реки, оказавшись на песчаной отмели. Жуткие звуки наконец затихли в отдалении. Мое сердце бешено колотилось, не только после быстрого бега, но и от душераздирающих криков. Стало ясно, почему Аксель и Джулия Брандт услали Лизу в такое место, — отсюда ее было не услышать почти никому в Нью-Бремене.

В блаженной вечерней тишине я шагал вдоль реки в сторону дома. Черные крачки ловили в вечернем воздухе насекомых, выписывая над водой крутые виражи. Облака в небе окрасились в цвет перьев фламинго. Я подошел к первым домам на Равнинах и услышал, как за тополями перекликаются Дэнни О’Киф и другие ребята, но не пошел к ним. Через пересохшую илистую пойму я направился к песчаной отмели, поросшей камышом, где дедушка Дэнни соорудил себе убежище. Из высоких зарослей тростника раздался шорох, как будто кто-то пробирался мне навстречу. Я нырнул в камыши и залег, стараясь быть незаметным. Спустя несколько мгновений футах в десяти от меня медленно прошел человек. Я узнал Уоррена Редстоуна. Он проплелся в сторону дома Дэнни, поднялся на берег и скрылся. Я немного подождал, чтобы убедиться, что он отошел достаточно далеко, поднялся на ноги и продолжил путь сквозь камыши, стараясь двигаться еще тише, чем дедушка Дэнни. И не напрасно — когда я подошел к прогалине, на которой Уоррен Редстоун выстроил свой шалашик, я увидел темную фигуру, притаившуюся под его сводами. Подкравшись поближе, я снова залег среди камышей и принялся наблюдать.

Человек стоял на четвереньках, передняя его часть находилась в шалаше, а задняя — снаружи. Некоторое время он шарил внутри, потом попятился назад и выпрямился. Было довольно темно, он стоял ко мне спиной, и я не мог разглядеть, кто это. Мне показалось, он что-то разглядывал у себя в руках. Мужчина снова опустился на колени, заполз в шалаш, и вдруг темноту прорезал луч фонарика. Я по-прежнему не мог разглядеть, что делает этот человек, но через пару минут он вылез обратно, поднялся и отряхнул песок с ладоней и колен. Потом отломил несколько тростинок, сложил из них тощий веник и принялся заметать следы, пятясь задом к камышам. Потянулся к поясу, и через мгновение на песке снова заиграл луч фонарика — человек явно проверял, не осталось ли каких-то доказательств его присутствия.

В свете фонарика я разглядел его лицо. Это был приятель Гаса, офицер Дойл.

Когда я покинул свое укрытие, была уже ночь. Я подошел к шалашу и заглянул внутрь, но темнота была почти непроглядная, и то, что так заинтриговало Дойла, осталось для меня скрытым. Я думал было по примеру Дойла замести свои следы, но решил, что незачем, и направился домой под гортанные серенады лягушек.