Клоака. Станция потери

Седьмая остановка — Перегон между станциями

Слов не осталось. Мыслей никаких.

Чувство какой-то апатии медленно распространяется по телу. Сажусь на сиденье, чтобы потерявшие силы ноги не подвели меня в самый неподходящий момент. Почему я этого раньше не заметила? Возможно, среди нас я была единственным человеком, который знал обо всех наземных станциях нашего метро, и мог раньше остальных заметить то, что та станция отличалась от тех, к которым мы привыкли.

Так где же были мои глаза, когда они все выходили из вагона?

Один за одним… Друг за другом…

У меня было столько времени, чтобы оглядеться и заметить эти странности, окутавшие станцию. Где указатели? Где разметки? Где эти чертовы скамейки, прикрученные к земле огромными болтами-шурупами?

Там ничего не было. Ничегошеньки. И я была единственной, кто это понял. Единственной, кто мог заметить это прежде, чем двери вновь закрылись…

— Нина…

Что теперь будет с остальными?

С силой зажмуриваюсь, да так, что глаза начинают щипать из-за туши на ресницах. Открываю глаза, и передо мной начинают летать яркие круги. Взгляд не сразу фокусируется, но это меня сейчас особо не напрягает. В голове против воли всплывают образы моих ушедших попутчиков.

Где они сейчас? Смогли ли выйти со станции? Куда они теперь пойдут? Что их ждет в городе? Что с самим городом и с остальными людьми? Что произошло за то время, пока мы медленно передвигались по темным, холодным туннелям метро? Что за монстры там жили? А вдруг… А вдруг это не из-за зомби отключился свет, а из-за Бездны? А если она не только в метро, но и на улицах?

Что, если она уже «поглотила» их?

Я буду виноватой в их смерти?..

Нет, нет, нет. Я ни в чем не виновата. Меня не за что винить. Выходить из вагона или остаться — их выбор, не мой. И я позвала их. Громко позвала. Раз Сергей услышал, то услышали и остальные. Да, я поздно все поняла и поздно позвала их вернуться, но… Но я ничего не могла с этим поделать. Я ни в чем перед ними не виновата.

— Нина.

И это называется никаких мыслей? Да у меня мыслей в голове сейчас больше, чем в те дни, когда они реально должны были задерживаться в моей черепушке дольше, чем на несколько минут.

— Нина!

Врачу надоедает мой игнор и он повышает голос.

— Я слышу…

Семен раздраженно вздыхает и поднимает глаза к потолку, словно вопрошает у кого-то «За что мне все это?». Кажется, своим игнорированием я его разозлила.

Он остался со мной, когда я откровенно затупила у выхода. Этой задержкой я спасла ему жизнь, ведь так? Так что я не должна чувствовать себя виноватой, но меня не покидает чувство, будто он и правда злится на меня. По-настоящему.

Как же меня бесит это чувство.

— Нина, все хорошо, — говорит Семен, садясь рядом со мной.

Он кладет руку мне на плечо и ободряюще сжимает его своими пальцами.

Я что, выгляжу настолько расстроенной, что он решает меня утешить? Или это не способ утешения, а простая поддержка? Интересно, он пытается выглядеть непринужденным или правда особо не волнуется по поводу того, что с нами произошло?

— Почему машинист не открывает нам дверь?

Этот вопрос я задаю вслух, но на оставшегося со мной попутчика не смотрю, повернув голову в самое начало вагона.

Тихоня.

Вот кто меня интересует. По законам всех жанров, он тот, кто в курсе происходящего. Возможно, он…виновник случившихся событий? Сидит сейчас, наблюдает за нами со стороны и ухмыляется. Помню, в одном ужастике главный злодей тоже все время находился в комнате с героями, трупом валяясь у них под ногами, и наблюдал за их действиями со стороны.

Тихоня на труп не похож, а вот мы с Семеном вполне похожи на последних пассажиров вагона номер четыре.

— Я бы и сам хотел это знать, — говорит Врач, убрав руку с моего плеча.

Теперь мне кажется, будто от меня оторвали тяжелый кусок. Неудивительно. Все же у мужчин хватка сильнее, чем у женщин. Хочется усмехнуться от моих прошлых мыслей. Семен не слабее Сергея. Одна ладонь по ощущениям весит несколько килограммов.

Если Тихоня, в самом деле, виновен во всем, что с нами произошло, то как он это сделал? И, что самое важно, что именно он сделал?

— Машинист сказал, что следующая станция «конечная»?

— Вроде бы… Было много помех…

Конечная. Последняя. Та, дальше которой пассажирам ехать нельзя. Но какая именно конечная? Оборачиваюсь и вновь смотрю на карту. Какую станцию мы только что проехали? На какую конечную мне на карте смотреть? Их на каждой ветке по две штуки!

Изначально мы ехали снизу вверх, в центр. Так что территориально мы должны находиться в верхней части карты, но… Дмитрий сказал, что, возможно, нас пустили по запасному пути. Или это сказал не он? Не помню… Но кто-то ведь это сказал, да? Или это была я? Голова уже совсем не работает и отказывается анализировать ситуацию, в которой я оказалась.

Думай, Нина, думай. Нельзя расквашиваться. Нужно взять себя в руки и… И что-то делать. Думать. Да, единственное, что я сейчас могу сделать, это подумать. Хорошо так подумать.

Мы все еще едем по улице, но даже если бы снаружи было светло, я бы не смогла сориентироваться. В ночной темноте я вижу только нечеткие очертания предметов: здания, деревья, дорога. Машин, кажется, и правда нет. В окнах свет не горит. По улицам никто не ходит.

Но все-таки снаружи слишком темно, чтобы что-то утверждать наверняка.

— Станции, которую мы проехали, нет, — говорю я.

И смотрю на Семена так, словно не знаю, каков будет его вопрос.

— Что это значит?

— То и значит.

Звучит грубо, но как по-другому объяснить мои слова? Что значит слово «нет»? То и значит. Нет. Совсем нет. Вообще нет.

Однажды я видела такую надпись на ларьке у автобусной остановки в жаркий день, после успешно сданного зачета. Летняя сессия. Учиться не хочется еще сильнее, чем прежде, но надо добить учебный год, чтобы два месяца отдыхать со спокойной душой. Я всего лишь хотела купить какой-нибудь холодной воды, как перед моим носом окошко ларька закрылось с приклеенной на наружную сторону дверцы запиской: «Холодной воды нет. Совсем нет. Вообще нет. Никакой нет. И не будет. Даже через десять минут. Даже через час».

Видимо в тот день продавщице надоело говорить как заведенной одно и то же людям, измученным жаждой и июньским солнцепеком. Она решила и свои нервы спасти, и силы покупателей понапрасну не тратить.

— Откуда ты знаешь, что такой станции нет?

Врач спрашивает об этом с легким недоверием в голосе и я, в принципе, все понимаю. Без фактов мое утверждение звучит не убедительно.

— Недавно я с подругами ходила на экскурсию по метрополитену. Мы попали на день, когда рассказывали о наземных станциях. И…мы были на каждой из них.

Замолкаю, чтобы выдержать драматическую паузу.

— И я все их помню. Станцию, которую мы проехали, мы не посещали.

— Точно?

— Точно, — говорю я, кивая.

Тихоня издевается над нами своим молчанием. Он сидит на своем месте, его рюкзак, непонятно чем забитый, стоит рядом с ним, и мне кажется, что он в любой момент может перевернуться под тяжестью собственного веса. Что там внутри? Спальник? Палатка? Консервы на случай апокалипсиса? Страшное оружие?..

— Он Вам странным не кажется? — шепчу я.

Семен оборачивается к нашему «другу» и принимается внимательно его разглядывать. Долго так. Пристально. Но вместо того, чтобы ответить на мой вопрос, он говорит:

— Нам с тобой нужно сойти с поезда.

— А?

Сойти?.. Как он себе это представляет?

— Пока мы еще едем по улице, да еще и так медленно, нужно сойти с него. Сергей был кое в чем прав…

— В чем же?

— На улице у нас будет больше шансов сбежать.

Сбежать? Куда? И от кого?

Что лучше: выбраться из движущегося поезда, но оказаться на улице, «переполненной зомби», или доехать до конечной, с которой выбраться, возможно, и не удастся? Вдруг те твари уже там, дожидаются нас? Считают последние минуты до того, как мы, их полуночные супчики с костями и мышцами, приедем на их стол-платформу. Или же Бездна поглотит нас, как только мы покинем освещенный вагон?

Так что? Улица или конечная станция?

— Вы сказали «сойти». Не «остановить». Предлагаете…

Он же шутит, да?

— Просто спрыгнуть?

— Здесь невысоко, Нина, — произносит Семен таким тоном, будто этот факт должен был меня ободрить и успокоить.

Он что, распрощался со здравым смыслом? Даже если мы медленно едем… Даже если ему удастся открыть двери… Даже если я найду в себе силы выпрыгнуть из вагона, то…куда, черт возьми, прыгать?! На авось? Вдруг повезет, и я не переломаю себе ноги, неудачно приземлившись…на проезжую часть под нами?!

— В этих поездах двери можно открыть самостоятельно, — говорит он а после, немного подумав, добавляет: — Хотя о чем это я? Ты и Сергей уже открывали их, верно?

— Да, — отвечаю я и встаю с сиденья следом за поднявшимся на ноги Врачом.

Он направляется к потайной дверце в стене, а я преданно, хвостиком следую за ним, удивляясь и даже восхищаясь тем, как быстро Семен отыскал заветную аварийную кнопку. Вот она разница между нами и им, взрослым человеком. Он сразу понял, где должна находиться нужная кнопка-рычаг, а мы кучу времени потратили на то, чтобы обшарить целый вагон.

— Вы, правда, хотите спрыгнуть? — спрашиваю я, все еще не веря в то, что вскоре должна буду выпрыгнуть из движущегося поезда.

Я не вижу, чем именно Семен открыл эту металлическую дверцу, но открыл он ее быстрее, чем Сергей.

Чтобы увидеть, что же такого тайного там находится, я подхожу к Семену чуть ли не вплотную и, встав на мыски, заглядываю через его плечо.

Внутри было всего две кнопки из прозрачного пластика и один черный рычажок. Никаких подписей, никаких инструкций. Даже на внутренней части дверцы.

— Благодаря этому рычагу можно перезапустить систему электроснабжения вагонов, — говорит Семен. — Зря, конечно, подобное вынесли из кабины машиниста, но… С другой стороны, благодаря этому пассажиры в чрезвычайной ситуации смогут сами о себе позаботиться. Эта кнопка — открывает двери с одной стороны, эта — с другой.

— Откуда Вы это знаете? — не перестаю удивляться я его познаниям в столь узкопрофильной теме. — Там же ничего не написано…

— Все мужчины моего возраста в той или иной степени в детстве изучали строение машин, — подмигнув, отвечает мне Семен. — За прошедшие десятилетия техника, конечно, изменилась, но суть у нее осталась той же.

— Ясно.

Я в машинах вообще не разбираюсь.

Только сейчас я замечаю на правой руке Семена широкий, с серебристым напылением браслет, полностью опоясывающий его запястье. И на нем что-то нацарапано… Именно «нацарапано», а не «выгравировано». Какие-то засечки. Или же узоры… С такого ракурса не видно.

— Нравится? — спрашивает Врач, закатывая рукав своего пальто так, чтобы я смогла разглядеть его аксессуар.

Признаться, выглядит он странно. Если быть точнее, то он совершенно не сочетается со стилем Семена. Как седло на корове… Ах, вот как придумали эту фразу. Точно, по-другому и не скажешь.

— Какая-то памятная вещь? — вопросом на вопрос отвечаю я.