Клоака. Станция потери

Восьмые оковы — Путь к поверхности

Я всегда спокойно относилась к людям, которые оказывались правы в своих убеждениях. Даже если это означало то, что я ошиблась. Ну ошиблась и ошиблась. Что ж теперь? Удавиться и не жить? Или с брызгающей во все стороны слюной доказывать свою правоту? Особенно в том случае, когда тебе уже присвоили статус проигравшего?

Нет, конечно, нет. Проигрывать надо с достоинством. И с еще большим достоинством нужно удивленно хлопать глазками и восклицать: «Что, правда? Не так?.. А я-то думала…». И пусть все решат, что ты немножечко ошиблась. С кем, в конце концов, не бывает?

С таким вот кредо я спокойно существовала все свои двадцать два года и, пожалуй, сейчас я впервые захотела придушить того, кто сказал мне правду.

То есть Семена.

Я не знаю, как долго мы уже поднимаемся, или сколько нам еще осталось, но подъем наверх занимает и еще займет у нас много времени. Боясь потратить заряд в фонариках, да и привлечь чье-нибудь ненужное внимание — хоть Семен и говорил, что тут относительно безопасно — мы с Беллой идем в кромешной темноте, доверяя лишь своим обострившимся чувствам и спавшим до этого момента инстинктам.

— У меня уже ноги болят, — жалуется идущая позади меня Белла. — И здесь жарко. Почему здесь так жарко?

— Не знаю, — отвечаю я.

Чем выше мы поднимаемся, тем и в самом деле становится душнее. Словно кто-то медленно отключает нам подачу кислорода.

— Это невозможно, — говорит Белла, комментируя сказанные мной вслух мысли. — То есть, я хочу сказать, что это уже просто перебор будет. Тебе так не кажется?

— Мне много чего кажется, — нервно произношу я.

Например, мне кажется, что в этой темноте кто-то есть. Или, что хуже, что-то есть. Еще мне кажется, что если мы все-таки дойдем до конца этой чертовой лестницы, то упремся в тупик, и нам придется возвращаться обратно. Потому что окажется, что выход находился не наверху, а где-нибудь посередине. Еще мне кажется, что там, наверху, нас кто-нибудь дожидается, и как только мы туда дойдем, нас поволокут обратно в лагерь.

Но уже на каком-нибудь лифте. Чтобы сэкономить время.

А это уже зарождающаяся паранойя.

И если я продолжу думать о том, что мне еще может казаться, то я запаникую и стану дерзкой девчонкой. А у меня за спиной уже есть одна такая и двух дерзких девчонок это…помещение может не выдержать.

— А мне вот кажется, — начинает Белла, даже не представляя, о чем я сейчас думаю, — что если на секунду включить фонарик, то ничего с ним не случится.

Бунтарка.

Я слышу тихий щелчок, а затем вокруг становится светлее. Во всяком случае настолько, чтобы мы смогли увидеть друг друга.

— Я знала, что она винтовая, — голосом победителя в споре произносит Белла, подходя к краю лестницы.

Оперевшись о перила, она слегка перевешивается, вглядываясь в тянущуюся по спирали вниз бездну.

— Но этот фонарик слишком слабый… Хоть вниз свети, хоть вверх…

Да, с такой мощностью конца-края этой лестницы нам не увидеть.

— Посвети вокруг.

Белла молча выполняет мою просьбу.

Увидев лишь очертания места, в котором мы очутились, в моей голове моментально был выстроен образ дворцовой башни. В такой, куда в девчачьих сказках заточали принцесс. И из которых этих самых принцесс спасали невесть откуда и за каким фигом куда-то скачущие на белошерстных конях принцы. Перед спасением, разумеется, зарубив вполне себе мирного дракошку.

У меня дома есть детская книжка с картинками. Как раз на такую тематику. И в ней так красиво нарисована башня, внутри которой винтовая лестница, чирикающие птицы, нечаянно залетевшие в башню, и вьюнок, оплетающий ступени, что когда я при недавней уборке пролистывала эту книжку, то подумала: «Не такая уж это и темница».

Это место похоже на то, с картинок. Только вьюнка с птицами нет. И редких окошек в стене, создающих хоть какой-то естественный свет.

— Нам ведь до самого верха топать? — спрашивает Белла.

Я неуверенно киваю.

— Тогда вперед! Я хочу домой!

А я-то как хочу.

После этого, по моим внутренним часам, мы поднимаемся еще минут сорок. Я бросаю считать ступеньки на четыреста восемьдесят девятой или на четыреста девяносто второй. Ноги побаливают уже и у меня. А вот Белла, в приподнятом настроении, обогнала меня и, забыв или же нарочно не выключив фонарик, переступала через одну ступеньку, периодически опираясь на колени. Желание выбраться отсюда пересиливало чувство усталости.

— Я что-то вижу! — кричит Белла, заметно обогнав меня. — Дверь! Это дверь!

Никогда бы не подумала, что выход на свободу будет выглядеть так жалко и убого. Тем, кто строил Клоаку и все то, что ее окружало, следовало продумывать дизайны до мельчайших подробностей. Железная дверь, уже проржавевшая и пахнущая гнилыми тряпками, на первый взгляд доживала свои последние дни. Белла всовывает мне в руки фонарик, а сама, ухватившись за приваренную к двери длинную, вертикальную ручку, пытается отварить последнюю преграду, отделявшую нас от, как мне хочется верить, туннеля метро.

— Не стой столбом! Помоги мне!..

— С-сейчас…

Я засовываю фонарик в карман. В другом продолжает лежать пистолет. Ухватившись руками за ручку, я изо всех сил дергаю дверь на себя. Белла делает то же самое. Но ничего не происходит.

— Может, она на кодовом замке? — предполагает Белла. — Посвети.

На этот раз все вокруг подсвечиваю я. Но ни экранчика, ни замка с кнопками ни на стене, ни на самой двери нет.

— Давай попытаемся еще раз, — предлагаю я, снова сжимая пальцы на ручке. — Вместе.

Где-то на четвертый толчок дверь начинает поддаваться. На седьмой она скрипит. На девятый чуть приоткрывается. Теперь я понимаю, почему все подстрекатели были мужчинами. Чтобы открыть эту дверь, нужно приложить целую уйму сил и нервов.

— Почти получилось! — радуется Белла.

И в этот момент я слышу оглушающий свист.

— Отойди!

— Это…поезд?!

Он самый.

Мы с Беллой отходим от двери на пару шагов назад. Пол под ногами дрожит. Сквозняк, поднятый проезжающими мимо нас вагонами, обдувает лицо и спутывает волосы.

— Мы… Мы сделали это!

В порыве счастья Белла бросается мне на шею.

Ладно… Что там Семен говорил?..

«Ты выйдешь в самый первый туннель, где мы остановились. Помнишь, что там тогда произошло?»

Теперь помню.

«Первый раз мы остановились в туннеле, когда в вагоне было полно людей. Там мы, подстрекатели, выходим и идем пешком до станции. Садимся в наш поезд, который уже курсирует по линии, и делаем свое дело. Тебе нужно будет только дойти по туннелю до станции и попросить о помощи».

Что ж… Хоть в направлении мы теперь уверены.

— Так, Белла, возьми себя в руки, — произношу я, освобождаясь от ее объятий. — И соберись с мыслями. Мы выходим в туннель и идем направо. Семен говорил, что так они — подстрекатели, работают. Идут по туннелю до станции, а на ней уже подсаживаются в нужный им поезд и похищают людей.

Белла на мой монолог лишь кивает головой.

— Прекрати это делать и скажи, что поняла меня.

— Я поняла. Но пойдем мы не направо, а налево.

— А?

Чего?

— Теперь ты меня послушай, — приступает она к своим объяснениям. — Что там наш доктор тебе рассказывал?

Я повторяю все еще раз.

— Он так старался, а ты ничего не поняла, — с толикой сарказма произносит она. — Сама подумай. Да, подстрекатели выходят в этот туннель, но!.. Они идут направо, на станцию и садятся на нужный им поезд.

— Я уже два раза сама это сказала. Нет нужды повторять.

— Еще как есть, — перебивает меня Белла. — Я думаю, что поезд тут не просто так останавливается. Думай своей крашеной головой, зачем останавливать поезд в туннеле, если на него некому подсаживаться?

Эм…

— Без понятия.

— Нина, чтоб тебя!.. Не тупи!

Мне показалось, или Белла топнула ногой?

— Они останавливаются, чтобы изменить маршрут!

Изменить маршрут?..

Она имеет в виду «поменять пути»? Развести их, как это делается с поездами на поверхности?

— Если пойдем направо, то можем заплутать, если выберем не тот туннель. Нужно идти налево, в нормальное метро.

— А в этом есть смысл, — тихо шепчу я, обдумывая умозаключения Беллы. — Да ты гений.

Оказывается.

— Не суди людей по внешности и шмоткам, — говорит Белла, хлопая меня по плечу. — А теперь давай откроем эту дверь. И… Подождем следующего поезда… Не хочу быть задавленной.

Так мы и поступаем.

Второй поезд проезжает через минуту. Следующий через три. А точнее через сто восемьдесят три секунды. Примерно…

— Как думаешь, мы успеем добежать до платформы?

— Вряд ли.

Я перешагиваю порог и оказываюсь в темном туннеле. Свечу в одну сторону, потом в другую.

Какая протяженность у одного туннеля? А кто ж его знает!

— Налево, значит?

— Определенно налево, — говорит Белла, подталкивая меня вперед.

— Не толкайся!.. — возмущаюсь я, опустив луч фонарика себе под ноги. — Здесь запнуться и что-нибудь себе сломать можно за секунду.

— Так не запинайся, — спокойно произносит Белла. — И на всякий случай ничего не трогай. Я в каком-то фильме видела, что эти железки, по которым поезда едят, под напряжением.

Я даже могу сказать в каком фильме это было. И под напряжением там были не эти рельсы, Черноволосая.

Меня успокаивает то, что расстояния от стенки туннеля до начала путей, а значит и до поезда, достаточно для того, чтобы спастись в тот самый момент, когда поезд будет проноситься мимо нас.

Я говорю об этом Белле.

— Хочешь, чтобы я прикасалась к этим проводам? — спрашивает она, указывая на кабели, висящие на стене. — Я даже никогда не пробовала гвозди в розетку совать…

Оно заметно.

— А ты хочешь чтобы я… Вот так глупо?..

— Я хочу дойти до станции, но успеть это за три минуты?..

Свист вновь повторяется, и мы возвращаемся обратно за дверь.

Мимо нас мелькают желтые окошки, за которыми стоят и сидят внутри вагона люди, спешащие куда-то по своим делам. Они даже не догадываются о том, что сейчас, в этот самый момент, за ними из темноты наблюдают другие люди.

Жуть.

Никогда больше не буду ездить на метро.

Как только поезд проезжает, уносясь в глубину туннеля, мы с Беллой срываемся на бег. Как-то запоздало я думаю о том, что дверь, ведущую к винтовой лестнице, а значит и к Клоаке, стоило бы закрыть. Так, на всякий случай. Но потом я начинаю думать о том, сколько сил и времени мы затратили на то, чтобы ее открыть, и мысли об этой двери из моей головы тот час же исчезают.

К черту ее.

У нас три минуты. Всего три минуты. И этого катастрофически мало для того, чтобы задумываться о последствиях оставленной нараспашку двери в «обитель вседозволенности».

Я судорожно отсчитываю про себя бегущие вперед нас секунды. Единственным источником света во всем туннеле оказывается наш фонарик. Его белый свет хаотично расстилается от силы на метр — полтора перед нами. Крупицы пыли блестят в его луче, но это лишь никому ненужное замечание.

Сорок два. Сорок три.

— Мы не успеем!.. — кричит Белла.

Я собираюсь предложить ей не тратить понапрасну силы, крича о том, что мне и так понятно, как вдруг, неожиданно для самой себя, я запинаюсь о лежащее не рельсах…нечто и падаю. Подбородок моментально обжигает режущей болью. Я содрала кожу. Липкая кровь сразу же бежит по шее вниз, затекая за ворот футболки, но… Плевала я на это.