Клоака. Станция потери

Нулевая остановка — Отправление

Прибывающий на станцию поезд оживляет сонную платформу. По мраморным плитам скользит сквозняк, гул, вырывающийся из темного туннеля, оглушает сильнее, чем орущая во все горло «подруга», обвиняющая меня если и не в семи смертных грехах, то точно в том, что я испортила ей вечер, плавно перетекший в наступающую через пару часов ночь.

— Это ты!

В этот момент светодиодное табло над туннелем показывает 00:56.

Цифры в нем горят красным светом, но никто не обращает на табло внимания. Зачем оно вообще нужно? У каждого уже давно есть собственные часы: в телефонах, планшетах, в наручных украшениях. Зачем щуриться и всматриваться в светящиеся цифры, когда задачу узнать время для современного человека и задачей-то не назовешь?

Все нужные для этого приспособления находятся или под рукой, или на руке.

Удобно.

На другом табло цифры сменяют друг друга в обратном порядке.

Одна минута. 59 секунд. 58 секунд. 57 секунд.

Скоро прибудет поезд.

— Это ты виновата! — кричит Элька, и от злости ее лицо покрывается пурпурными пятнами, скрыть которые не могут ни слой тоналки, ни два слоя дорогущей пудры.

— Нина!

В моей груди, как в варящемся на огне котелке, закипает собственная порция злости. Да кто она такая, чтобы претензии мне высказывать? Да еще и прилюдно!

Я стискиваю зубы и пытаюсь не дать эмоциям вырваться на всеобщее обозрение, но… Лицо Эльки меня так выбешивает, что боюсь еще немного и я выскажу подруженции все, что о ней думаю.

Пополню, так сказать, ее словарный запас новыми терминами.

Нашу ссору стараются игнорировать и те, кто спешит с работы домой, и те, кто работает в метрополитене. Я уверена, что подобные сцены последние видят чаще остальных пассажиров и уже никак на них не реагируют. Ссорящиеся люди всегда орут друг на друга, выпускают накопившиеся эмоции и расходятся по разным сторонам платформы, даже если ехать им нужно в одном направлении.

Никто никого за волосы не таскает, на рельсы не толкает. Такое только в кино увидеть можно, да в постановочных видеороликах из Интернета.

— Ты уже совсем из ума выжила!

Мимо нас неторопливо проходит полицейский патруль.

Мужчина постарше недовольно оглядывает нас с ног до головы и, убеждаясь в том, что опасности для окружающих мы не представляем, вновь погружается в свою работу: разглядывает лица потенциально-проблемных пассажиров.

Парни помоложе, возможно только поступившие на службу, тихо посмеиваются над тем, какой кавардак был на наших головах. Да, смешно. Посмотрела бы я на вас, лысоголовые, как бы выглядели при таком сквозняке ваши прически, будь на ваших головах достаточно волос для их создания.

Тоже мне, красавцы года нашлись.

— Это ты виновата! Все и всегда происходит из-за твоего мерзкого характера, правильная ты наша! — порция очередного гнева выливается на меня как выброшенные из окна помои.

— С каких это пор быть правильной плохо? — праведно возмущаюсь я.

Нет, ну что такого в том, что бы быть нормальным человеком, а не бухающим с утра до ночи отморозком на квартире у незнакомых и аморальных личностей?

— Да так всегда было, Нина! Если тебе что-то не нравится — молчи! Из-за твоего упрямства мы тоже всегда отхватываем! Да? — вопрошает она у третьей составляющей нашей «дружной, девичьей компании».

Втягивать в нашу ссору Шурку бессмысленно и низко, Элька.

— Я… Я д-думаю, что вам нужно у-успокоиться, — заикаясь, мямлит Шурка.

В отличие от нас она была совершенно невзрачной: маленькой, бледной, вечно заикающейся и какой-то неправильно пухленькой. Полнота ей совершенно не шла. Тем более с ростом в метр с кепкой. А если принимать во внимание тот факт, что она хвостиком вечно ходила за Элей: высокой, спортивной и, черт бы ее побрал, рыжей, то ее «неправильность» была заметнее куда больше.

— Вы сейчас н-наговорите друг другу гадостей, а завтра…

— Не будет никакого завтра! — становясь еще злее, выкрикнула наша «поцелованная солнцем». — Мне надоело из-за тебя краснеть, Нина! Если не изменишься, то о нашей дружбе можешь забыть!

30 секунд до прибытия поезда. 29 секунд. 28 секунд.

На часах 00:57.

— Вот так вот просто? — растеряв весь свой запал, выдаю я удивленно.

Нет, серьезно?

— Именно. В жизни все просто, пока ты не начинаешь открывать рот и учить остальных, как им жить, — уже спокойнее произносит Эля, разворачиваясь и уходя в противоположную сторону платформы. — Саша, идем! Пусть узнает, каково это быть одной, без нас.

Да ты!..

— Да кому ты нужна?! — выкрикиваю я, чувствуя, как мои щеки наливаются кровью. — Будь скромнее! Я как-то и без твоей дружбы прекрасно справлялась!

Не хотела ведь я выглядеть со стороны истеричкой, но… Не сдержалась.

Я понимаю, что все обвинения Эли вполне обоснованы. Все мои беды и неумение заводить долгосрочные знакомства были только от того, что мне не повезло родиться в интеллигентной семье и получить воспитание, которого большинству моих сверстников так не хватало.

Я — правильная.

И перекроить себя под стать моде не могу просто физически.

— Нина, п-пожалуйста…

Я смотрю на Шурку и думаю о том, что какая же она все-таки глупая! Нет, не так. Наивная. Вот правильное слово, которым можно охарактеризовать Шурку. Она такая наивная, что от ее наивности к горлу подкатывается тошнотворный комок.

— А ты чего все это время молчала? — сквозь зубы спрашиваю у нее. — Разве я не была права?

— Б-была… — опуская взгляд, мямлит Шурка, произнося то, что я хотела услышать.

— Так какого черта ты не встала на мою сторону?!

Хотя бы раз!

— Я… Я просто не хочу ни с кем ссориться, — говорит она, придерживаясь своей обыденной позиции.

— Ну конечно… — выдыхаю я, прикрывая глаза. — И как я могла об этом забыть?

Поезд прибывает на станцию. Отойдите от края платформы за ограничительную линию. Повторяю: поезд прибывает…

— Ты никогда ни с кем не хочешь ссориться, — говорю я, повышая голос и заводя прядь парящих из-за сквозняка волос за ухо. — Интересно, если тебя бить будут, ты хоть попробуешь себя защитить? Или будешь улыбаться, чтобы никого не обидеть?

— Э-это не так…

От образовавшегося на станции шума закладывает уши.

— Знаешь, — говорю я, — я от вас двоих устала так же, как вы от меня.

— Нина…

Шурка смотрит на меня жалобно, как брошенный под дождем щеночек. И от этого вида мое раздражение в груди только сильнее распаляется.

— Запомни кое-что, подружка. В конечном итоге, когда я для всех вас плохая, я же оказываюсь правой. Помнишь, как для Эли в прошлый раз закончилось ее приключение?

Помнишь, с какого дна нам пришлось ее вытаскивать, чтобы ее собственные родители не обрили на лысо ее рыжую голову и не отправили в какой-нибудь монастырь. Подальше от приличных мест и людей.

— П-помню, — закусывая пухлую губу, произносит Шурка. — Ты предупреждала, что так будет.

— Я предупреждала, что так будет. Эля ошиблась, втянув нас в неприятности. А ты ни с кем не хотела ссориться.

Во время вот таких вот конфликтов самое главное вовремя уйти. Эффектно развернуться и, что еще важнее, не споткнувшись, гордо удалиться, оставляя оппонента позади себя. Но делать этого я не хочу, потому что ни в чем не виновата! Шурка же опускает взгляд, понимая, что разговаривать со мной сейчас бесполезно, и пробормотав «Я тебе напишу», бежит к Эле.

Что ж, скатертью дорожка!..

Поезд останавливается на станции, потоки холодного воздуха почти сбивают меня с ног, и платформа мигом пустеет. Ни Эли, ни Шурки, никого кроме меня.

Из динамиков внутри вагона до меня доносится записанный в какой-то студии мужской голос, он предупреждает пассажиров о том, что двери вскоре закроются и всем нужно быть осторожнее. Глупое предостережение. Больно, конечно, когда эти дверь бьют тебя в плечи, но не смертельно.

Поезд отправляется в путь.

Время 0:59.

Следующий поезд будет последним.

Время 1:00.

Метро закрыто.

В голове никаких мыслей, поэтому когда поезд показывается из туннеля, я не слышу предупреждений главной по станции о том, что пассажирам следует держаться подальше от края платформы. Может она решила, что для меня одной нет смысла об этом говорить? Обидно как-то… Я что, недостойна этого?

Ну и пофиг. Захожу в вагон, надеясь отыскать хотя бы одно свободное место, но все сиденья заняты. И это в час ночи!

Чувствую себя паршиво, но не только их-за этой несправедливости. Еще из-за Шурки, из-за того, что ей сказала. Все-таки она не такая уж и плохая девчонка. Вполне себе нормальная. Но тут же перед моим лицом всплывает образ Эльки, и я быстро прекращаю самобичевание. Это я осталась одна и поеду домой в гордом — или же горделивом — одиночестве. Эля и Шурка еду вместе, им несколько станция проехать нужно и они окажутся на улице, где Эля сразу же выкурит какую-то супер модную тонкую сигарету с тошнотворно-приторным запахом клубники.

Словно детские духи из набора «Моя принцесса».

Осторожно, двери закрываются!

Вытягиваю из кармана наушники и пытаюсь вдеть их в уши.

Один только плеер и остается мне верен на протяжении уже нескольких лет. Старенький, чуть меньше ладони, бело-серебристого оттенка, уже потертый, истертый, местами исцарапанный ключами от квартиры, держащий заряд уже не так долго, как во времена моей школьной жизни, но все еще работающий и вызывающий в душе теплые волны ностальгии.

Моя память помнила, какая песня за какой звучала, хотя я, спроси меня об этом же хоть кто-то, никогда бы не смогла верно воспроизвести их порядок.

Осторожно, двери закрываются! Следующая станция…

А какая там следующая остановка мне не так уж и важно. Все равно ехать до конечной, потому можно не заморачиваться и не отслеживать свою дорогу.

Сесть бы только, а там уж как-нибудь доеду.