Клоака. Станция потери

Четвертые оковы — Сбор

И вот чего, спрашивается, на попе мне ровно не сиделось?

У меня ведь и жетонов для побега было предостаточно. И место безопасное и теплое подле Семена мне было обеспечено. Ходи за «врачом», носи его чемоданчик с микстурками и клизмами и бед не знай. Но не-ет. Я не захотела сидеть под землей девяносто суток. Я самонадеянно решила, что смогу всех обхитрить, и в конечном итоге выбраться из этой канализационной ямы на поверхность, сделав вид, что ничегошеньки плохого со мной не произошло.

Идиотка.

Вот просто слов других нет.

Какая же я идиотка!

Я насчитываю, по меньшей мере, еще семь взрывов. Звук от них доносится со стороны выстроенного по периметру лагеря забора. Кто-то специально проделывал в нем дыры, и я даже знаю, зачем это было сделано. Нет, не для того, чтобы находящиеся внутри лагеря люди сбежали. Совсем не для этого. Те, кто жил внутри огороженной территории, в теории, всегда могли выйти за пределы лагеря сами. А вот те, кто обитает в Клоаке, внутрь попасть могли только одним способом.

И кто-то им этот способ обеспечил в количестве семи штук.

Как минимум семи штук.

Свет в «небесных» панелях начинает медленно погасать. В Клоаке смеркается. Я чувствую едкий запах гари, а еще тошнотворную аммиачную вонь. Глаза слезятся, к горлу подкатывает горьковатый комок. Сейчас я во всей красе осознаю название этого места. Канализация. Помойная яма.

Да на свалках, наверное, воняет меньше, чем здесь и сейчас.

Люди в лагере носятся от одного здания к другому, кричат, вопят, а те душегубы, кому повезло оказаться в сложившейся ситуации с автоматами в руках, палят во все стороны, особо не прицеливаясь и не переживая о том, кто станет их мишенями. И тут у меня назревает вопрос: что сейчас представляет большую опасность? Душегубы или заполоняющие лагерь «горожане»?

— Эй, ты ведь понимаешь, что помереть вот так совсем уж тупо! — шипит Белла, прижимая ладони к своим ушам.

— Понимаю, — отзываюсь я, осторожно выглядывая из-за обшарпанного угла какого-то двухэтажного здания. — Еще как понимаю.

За эту короткую «вылазку» я насчитываю трех «горожан» и двух душегубов-мазил. Они стоят метрах в десяти от места, где мы прячемся, и нас не замечают. Впрочем, они в этом не виноваты, у этих мужиков сейчас есть проблема поважнее, чем две девицы, сбежавшие от местной сутенерши. Но скажите мне кто-нибудь, тут автоматы раздают всем подряд или только за красивые глазки? Они же не умеют стрелять! Беспорядочно водят своими автоматами то вверх, то вниз, то вправо, то влево, тратя патроны и ни разу не попав по вонючим целям!

Если честно, то шансов на победу у «горожан» куда больше, чем у душегубов.

Бах-бах! Бах-бах!

Бах!

А-а-а!..

«Горожане» — три. Душегубы — один. Девицы — два.

Я прячусь обратно.

— Если я сегодня помру, то стану призраком и буду преследовать тебя до конца твоей никчемной жизни! — продолжает шипеть Белла, не рискуя выкрикивать свою угрозу в полный голос.

— Значит, ты предполагаешь, что мне выжить все-таки удастся? — спрашиваю я у нее, прижавшись спиной к стене.

Бах-бах! Бах-бах!

Бах!

— Ты, гадина, живучая, — беззлобно обзывается Белла, — точно тут не помрешь.

Бах!

— Сочту за комплимент.

Бах!

Криков стихли. И я уж подумала, что у горе-мазилы наконец-то появился глазомер, но предчувствие, сжавшее сердце в тиски, заставляет меня усиленно думать над тем, что я услышала. А точнее, что именно я услышала. Звуки выстрелов, прогремевших сейчас, отличаются от тех, которые я слышала за минуты до этого. Потому что это был грохот не от автоматной очереди, а от пистолетной. И не от очереди уже, а от одиночных выстрелов.

Я снова выглядываю из-за угла.

Бах!

Кажется, я ойкаю. Белла хватает меня за руку и дергает вниз. Мы обе оседаем на землю. Поднимаю вверх взгляд, наблюдая за тем, как и без того обшарпанный угол стал обшарпанней на целую дырку. Я даже вижу, как вниз струится бетонно-штукатурный порошок.

— Нина… — шепчет Белла, и я обарачиваюсь к ней, наблюдая за стремительно бледнеющим лицом моей компаньонки. — П-первой, если что, помираю я. Не хочу оставаться здесь одна.

— Да не помрешь ты.

Поднимаюсь на ноги.

Страх отступает на второй план, выдвинув на пьедестал почета гордую злость. Перед глазами стоит стрелявший в меня придурок. Я шагаю вперед, выходя из своего временного убежища, и тут же мое сердце стремительно падает куда-то вниз. Рядом со мной, буквально из воздуха, материализовывается фигура знакомого мне человека. Костя оттягивает вниз скрывающую его нос и рот тряпку. Лицо у него злющее-презлющее. Его взгляд метается по моему лицу, словно проверяя его на отсутствие лишней дырки.

— Ты чуть не подстрелил меня! — выкрикиваю я, тыча пальцем в его грудь.

— Я чуть не подстрелил тебя! — выкрикивает он в таком же тоне, одновременно со мной.

— Так это я виновата?!

— А кто еще?! Какого черта ты вообще отсюда высунулась?!

— А какого черта ты не смотришь куда стреляешь?!

— Скажи спасибо, что не смотрел, — уже тише произносит Костя. — Иначе бы не промахнулся.

— Ну спасибо, что не попал в меня, — бурчу я, смотря ему в глаза.

Костя кладет руку мне на плечо и коротко кивает, словно в знак запоздалого приветствия.

— Я рад, что мы снова встретились.

Я криво улыбаюсь ему, потому что тоже рада этой внезапной встрече.

— А я-то как рада тому, что рядом со мной не валяются человеческие мозги, — бубнит Белла, поднявшаяся на ноги. — Спасибо, что промахнулся, милый.

«Милый» она произносит с таким отвращением, что я чуть было не засмеялась. Отделавшись от накатившегося на нее испуга, Белла возвращает себе свою стервозность.

— Не за что, — отвечает ей Костя, лишь мимолетно взглянув на Беллу. — Я иду за братом, а ты с подружкой беги к тому выходу, куда тебя отвел Митяй при нашей последней встрече. Помнишь, где это было?

— Помню, но ты не…

— Я — за братом. Ты — за пределы лагеря, — перебивает меня Костя, вновь натягивая ткань на нос. — Пока шел сюда, видел Сергея с какой-то девушкой. Я сказал ему бежать в сторону моего убежища.

При упоминании Спортсмена и Маши — я уверена в том, что вместе с Сергеем была именно Маша — у меня на сердце становится теплее. Если они выбрались за пределы лагеря, то нам остается лишь присоединиться к ним и продолжить наш побег. Была в этом плане лишь одна, некстати появившаяся загвоздка.

— Ты один Сашу не вызволишь, — говорю я, а в голове крутится лишь одно обзывательство.

Идиотка.

Идиотка.

Законченная идиотка! Вали отсюда, пока какие-нибудь князья не объявились.

— Я с балластом за спиной его не вызволю, — грубо отвечает мне Костя.

Или это мои предыдущие слова можно было посчитать грубостью? Кто я такая, чтобы говорить о его способностях? Он тут один два года выживал, умеет обращаться с оружием, да и лагерь знает лучше многих, а я тут со своим «ты один Сашу не вызволишь».

Ему самого себя для этой операции вполне хватит.

— Кость, в лагере полно «горожан»…

— Благодаря мне.

— Скоро окончательно стемнеет, — говорю я, смотря наверх.

Там, на «небе», продолжают тускнеть световые панели.

— Вот именно, — говорит Костя, и я чувствую себя загнанной в угол. — Как выберешься отсюда, беги в мое убежище. К нему дорогу найти сможешь?

— Смогу.

— Отлично.

Костя перезаряжает свой пистолет и вкладывает его мне в руки.

— С предохранителя снят, так что в дуло — не смотреть, на своих — не направлять. Вопросы?

— Эти взрывы ты устроил?

— Да.

— Нашел Сашин рюкзак?

Чуть помедлив, Костя кивает.

Значит, и в самом деле рюкзачок был набит ценными вещичками.

— Нина, пошли, — говорит Белла, дергая меня за руку. — Пока никого по близости нет.

Как же я ненавижу разрываться между двумя людьми. С одной стороны нужно бежать. Именно этого ведь я и добивалась все это время. Побега. Нашего побега. Именно это я и обещала Белле, когда пришла в «Рай» в первый раз. Я, она, Маша и Сергей. Вчетвером мы должны сбежать из Клоаки.

Должны.

И сбежим.

Точка.

С другой же стороны… Как я могу оставить Костю? Даже если сейчас за тюрьмой никто не смотрит. Даже если Князь и Дмитрий заняты другими, более важными вещами… В лагере сейчас такая суматоха, что на парочку сбежавших людей никто даже внимания не обратит, но… Оставлять его одного?

— Переждем эту ночь, а «утром» продолжим убегать. В моем убежище безопасно,— говорит Костя. — Я догоню вас раньше, чем вы до него доберетесь.

— Уверен?

— В том, что бегаю быстрее тебя? Да.

Костя усмехнулся. Я это точно знаю.

Пожелав друг другу удачи, мы расходимся в разные стороны. Костя советует нам оптимальный и безопасный маршрут до нужной дыры в заборе, и мне остается лишь надеяться на то, что никто и ничто нам по дороге не встретится. К счастью и везению, вернувшемуся ко мне, так и происходит.

За пределы лагеря мы выходим минут через десять. Нам, конечно, встречались на пути и «горожане», и душегубы, но никто из них не соизволил ни съесть нас, ни чем-нибудь помочь, ни пристрелить.

Какое расточительство.

— Думаешь, они уже добрались до убежища твоего дружка? — спрашивает у меня Белла, когда мы останавливаемся для небольшой передышки.

Темнеет быстрее, чем я рассчитывала, а до убежища Кости остается минут двадцать быстрым шагом. Если все душегубы из ближайших районов захотят навестить лагерь — хорошо. Наш путь в таком случае чист. Но если кто-нибудь из них отстал и теперь шатается по улицам?

Я сжимаю в ладони Костин пистолет. Смогу ли я попасть в «горожанина» до того, как он затискает меня в своих объятиях или я буду такой же мазилой, как и те душегубы?

— Нина?

— Я на это надеюсь, — гвоорю я, посмотрев в ту сторону, где располагался лагерь. — Нам теперь нельзя разделяться.

Если кто-то отстанет, его придется бросить. Для того, чтобы сбежать из Клоаки, у нас есть от силы сутки. Но на самом деле времени намного, намного меньше. Если мы переждем ночь в Костином убежище, то с «рассветом» должны будем пойти к стене и, как сказал Семен, найти «аварийный» выход.

Он всегда есть. И везде.

Слава различному роду безопасности.

— Я отдышалась, — произносит Белла, издав напоследок шумный выдох. — А ты?

— Тоже. Идем.

В городе властвует удушающая тишина. Кажется, что только наши шаркающие шаги создают на улице хоть какой-то шум, неприятно режущий слух. И от этого становится не по себе. В Клоаке нет птиц, способных чирикать, сидя на деревьях. Нет и того, что смогло бы имитировать их пение. Вдоль дорог стоят фонари, между ними провисают под собственным весом провода, но характерного потрескивания они не издают.

Ток по проводам не бежит, поэтому и треску взяться не откуда.

Мы передвигаемся короткими перебежками. От одного дома к другому. От одного угла ко второму, третьему, четвертому. Иногда я умудряюсь заглядывать в темные витрины магазинчиков, располагающихся на первых этажах зданий. Это были преимущественно гастрономы и продуктовые, но я сомневаюсь в том, что внутри них еще можно найти еду или воду.