Клоака. Станция потери

— Только вверх, до самого конца. Ни на что не отвлекайся. Ничего не бойся, — дает он мне последние наставления, каждое из которых заканчивается поцелуем, длящемся дольше, чем предыдущий. — И продолжай врать даже тогда, когда все будут говорить о том, что твои слова — ложь.

Семен ушел, оставляя меня одну.

Вскоре после его ухода в комнату приходит Госпожа. Первым делом она глядит на по-прежнему застеленную кровать. Потом на меня, на мою шею, лицо, руки. Она меня не проверяет. Казалось, что ей и так известно о том, что здесь произошло.

— Возвращайся в комнату и не смей выходить из нее до утра, — приказывает она мне, и я не вижу причин ей не повиноваться.

Ночь проходит спокойно. Относительно. Разбушевавшиеся за вечер фантазии и эмоции не дали мне спокойно проспать до звона будильника, то и дело будя меня образами полуголого Семена. Просыпаясь, я ощущала на себе его руки, губы, дыхание. Мне казалось, что рядом со мной в постели все время кто-то был. Я вновь ощущаю себя подростком в период полового созревания, когда мне впервые начали сниться такие сны. Правда тогда моими партнерами были неизвестные мне парни, которых я в жизни даже ни разу не видела, а теперь все было куда красочнее и запоминающееся.

Утром так же ничего серьезного не происходит. Душ, завтрак, разговоры с Беллой. После обеда нас выпускают погулять.

На улице тепло. Даже слишком. Система сменила в программе сезон. В Клоаке теперь властвует настоящая весна. На деревьях, растущих в «райском саду» — так девушки называют двор — набухли жирные почки. Со дня на день они должны распуститься зеленой листвой и, возможно, мелкими цветочками, если эти деревья плодовые.

Я прислоняюсь к стене дома, наблюдая за охранявшими нас надзирателями. Белла стоит рядом. Я рассказала ей о нашем скором побеге. Я верю в то, что у нас получится. Белла же, услышав мои планы, ничего не сказала. То ли не верит, что мы сможем сбежать, то ли не хочет сглазить.

Я продолжаю осмотр двора, подмечая про себя неутешительный факт: мы не сможем этот двор покинуть. Вокруг нас возведен двухметровый, бетонный забор. Будто тот, кто его строил, не хотел, чтобы отсюда сбежали. Или наоборот попали сюда. Что странно, если вспомнить обстановку внутри «Рая». Вряд ли помещения украсили так после того, как Клоака лишилась своего финансирования. Значит, столь богатая обстановка внутри дома была и раньше.

Теперь вопрос: что это было за здание?

Оно не использовалось как жилой дом. Отдельных квартир со всеми удобствами внутри нет, но и бараки золотом не обделывают. Если это отель, то почему снаружи такая страшненькая отделка? Если музей, то чего? Галерея? Где картины? Да и зачем в галерее комнаты с кроватями?

Непонятно.

— Я еще тогда в поезде поняла, что ты законченная альтруистка, — вдруг прерывает молчание Белла.

О, знакомое чувство.

— Зачем ты осталась в лагере, если могла давным-давно сбежать?

— В смысле? — спрашиваю я, ощущая пробежавший по позвоночнику холодок. — Я не понимаю.

— Все ты понимаешь. — Белла большим пальцем указывает на свою грудь. — Если ты смогла окрутить нашего доктора, то почему до сих пор не попросила его вывезти тебя отсюда?

Надеюсь, что она не замечает вздох облегчения, против воли вырвавшийся из моего горла. Я испугалась, решив, что она знает о жетонах, а Белла, оказывается, говорит о Семене и наших с ним играх во влюбленных.

— Это… Не совсем то, как выглядит, — произношу я, дотронувшись до своей шеи.

Щеки моментально начинают пылать.

— Ну да, — выдыхает Белла, шваркнув носком кроссовок по земле. — Если он и в самом деле нам поможет, и я вернусь домой, то плевать на все. Я просто обо всем забуду и стану жить как раньше.

А смогу ли забыть я? Это место. Этих людей. Тварей, живущих в туннелях. Смогу ли я вновь спуститься в подземку и проехать хотя бы несколько станций, не боясь опять оказаться здесь?

Би-ип!

Не смогу. Если я выберусь отсюда, то никогда больше не спущусь в метро.

— Прогулка окончена, дамы! — выкрикивает один из надзирателей, будто мы и правда заключенные, которым позволили подышать свежим воздухом. — Пора домой!

Все же жить за пределами «Рая» лучше. Там есть хотя бы искусственная видимость свободы.

Мы возвращаемся в свои комнаты. Я ложусь на кровать, намереваясь немного отдохнуть и обдумать то, что произошло со мной за последние сутки, но стоит мне только лечь, как голова тяжелеет, руки и ноги перестают ощущаться частью остального тела, а создание отключается.

Впоследствии я просыпаюсь от оглушающего грохота, поначалу не понимая, что происходит. Открываю глаза, уставившись на непрезентабельного вида потолок. Сердце в груди колотится в бешеном ритме, гулом отдаваясь в ушах. Я буквально слышу свое сердцебиение. Крики, доносившиеся из коридора, только добавляют страха.

Поднявшись с кровати, я наскоро обуваюсь и, вдев руки в свою родную грязную парку, выбегаю из комнаты в коридор. Мысли в голове начинают проясняться, и я понимаю, что время пришло! Либо сейчас, либо уже, вероятно, никогда.

Не зная, где Белла, я бегу к той комнате, в которой она вероятнее всего должна была находиться, надеясь на то, что она окажется именно там, а не где-нибудь еще. Потому что тратить время всеобщей суматохи и хаоса на ее поиски мне совершенно не хочется. И мне везет. Удача вновь поворачивается ко мне своим красивым лицом, потому что искать Беллу мне не приходится, она отыскивается сама уже спустя минуту моего нахождения в коридоре.

— Это он, — говорю я, беря ее за руку.

— Кто?

— Наш шанс сбежать.

Я оглядываю Беллу с ног до головы. Она одета в платье благородного черного цвета, облегающее ее талию и бедра и выгодно подчеркивающее ее грудь и выпирающие ключицы. На ногах у нее красуются бордового оттенка туфли на тонкой шпильке. К волосам, как и к макияжу, она еще не успела притронуться, но мне ясно одно: в таком виде из Беллы бегун никакой. И неважно, как умело она может бегать по распродажам в торговом центре, обутая в босоножки на размер меньше, чем того требует полнота ее ступни, зато требует красота и мода. Она отсюда в таком виде не сбежит.

— Сможешь найти нормальные шмотки? Или хотя бы обувь? — спрашиваю я у нее и добавляю: — Нам придется карабкаться вверх. Несколько часов.

На секунду зрачки в ее глазах расширяются, но Белла берет себя в руки и, не задавая лишних вопросов, направляется в местную гримерку. Там должны были быть ее вещи, в которые она была одета сегодня во время прогулки. Чьи-то джинсы и майку она натягивает за секунду, стоит только сбросить платье на пол. Чуть больше времени требуется для того, чтобы вдеть в кроссовки ноги.

— Мы будем бежать. Долго, — говорю я, оглядываясь.

Я подхожу к столу, на котором валяется косметическое барахло, и выдвигаю ящики один за другим. Чего только в них нет: от упаковок с чулками до средств контрацепции. Откуда это все взялось? Вряд ли те, кто доезжает до Клоаки, возит с собой такие вещи в нужном для «Рая» количестве.

— Нашла, — произношу я, забирая из ящика целых два фонарика.

Как удачно!

Щелк. Щелк.

Оба исправно работают. Один я засовываю в карман парки, другой протягиваю Белле. Она уже накинула на себя ту самую кожанку, в которую была одета при нашей первой встрече.

— Зачем? — спрашивает она, но фонарик все же берет.

— Нам понадобится свет.

Когда мы возвращаемся в коридор, то понимаем, что в здании кроме нас вряд ли кто-то остался. А если кто-то в нем и есть, то, скорее всего, они заперлись в комнатах и притаились, желая лишь одного, чтобы беда обошла их стороной. Остальные же куда-то разбежались, с улицы доносятся лишь тихие вскрики. Белла лучше меня ориентируется в здании, поэтому она берет на себя роль навигатора, а я послушно следую за ней.

Внутри меня зарождается страх быть пойманной, но я убеждаю себя в том, что нам нужно только покинуть «Рай», а дальше уже будет легче. В самом лагере нас бы никто и не признал его «работницами». Лишь бы никому не попасться на глаза. Но стоит мне об этом подумать, как кто-то сзади хватает меня за волосы и тянет назад. Белла от неожиданности вскрикивает, а я, прикусив губу, стараюсь не закрывать глаза от пронзившей голову боли.

— Я знала, что от тебя будут проблемы, — произносит Госпожа, и я слышу, как у моего уха что-то щелкает. — Нужно было еще ночью тебя прирезать.

Я начинаю брыкаться, осознав, что в руках у этой сумасшедшей самый настоящий нож.

— Отпусти!

— Не дергайся! — сквозь зубы проговаривает она. — Только хуже буд… Ай!..

Госпожа разжимает пальцы. Я падаю на колени, а она заваливается назад.

— Вставай! Нина, вставай, — велит мне Белла, бросившая в Госпожу свой фонарик.

Я поднимаюсь на ноги, упираясь одним коленом о пол. Белла подхватывает меня под руку, а Госпожа, не собирающаяся отпускать нас так просто, хватает меня за лодыжку.

— Вы никуда не пойдете, — гневается она, прижимая свободную руку к глазу. Синеватый отек ей обеспечен. — Я вас выброшу на всеобщее пользование!

Только в том случае, если сможешь нас поймать и связать.

Извернувшись, я умудряюсь попасть локтем ей по носу, из ноздрей Госпожи прыскает кровь. Взвизгнув и матерясь, она отпускает меня, инстинктивно прижимая ладони к поврежденному участку на лице. Я слышу проклятия в свой адрес, меня только что заклеймили до седьмого колена.

Тоже мне угроза.

— Нина, вставай!

Встаю, но бежать еще рано. Главная ошибка тех, кто бежит — оставлять своих преследователей в живых. Убить Госпожу я вряд ли смогу, но вот избавиться от нее другим способом… Что ж…пожалуй, на это моей смелости хватит, главное не перестараться. Не хочу марать руки о кого-то вроде нее.

Я сжимаю лежавший в кармане фонарик, и когда Госпожа вновь пытается дотронуться до меня, пересилив пронзивший ее тело приступ боли, я со всей силой и злостью, какие только нахожу в себе, ударяю ее по голове тупой стороной фонарика.

За то, что раздела меня.

За то, что заставила думать, будто я стану чьей-то игрушкой на ночь.

За то, что делает все это с другими девушками!

Запоздало я понимаю, что от такого удара фонарик мог сломаться. Но у меня хватает ума забрать с собой тот, который Белла швырнула в Госпожу, чтобы помочь мне освободиться от ее цепких пальцев.

— Нина, бежим же!

— Д-да…

Взглянув на лежавшую без сознания Госпожу и бегу следом за Беллой. Как только мы выбегаем через главную дверь и оказываемся на улице, вновь раздается грохот. Люди опять кричат, а я вспоминаю слова персонажа из старого фильма, который за свою жизнь просмотрела уже, наверное, сотню раз, выучив каждую фразу наизусть.

«Эту музыку я знаю».