Вооруженные силы на Юге России

* * *

Только что успели мы подобрать трупы, как из Керчи приехал ординарец с приказанием атаковать село Аджимушкай и занять его западную часть. Приказание это было для всех довольно неожиданно. Мы построились в цепь, двинулись в сторону Аджимушкая и скоро заняли крутые возвышенности, отделявшие нас от села. Здесь нам было приказано остановиться и ждать распоряжения о дальнейшем наступлении.

Мы не знали, что в этот день предполагались решительные действия против каменоломщиков. С занимаемых нами холмов открылась картина значительного передвижения войск, концентрирующихся на северной стороне Керченского залива, вдоль железнодорожной ветки, соединяющей город с Брянскими заводами. Видно было, как из города подходит пехота и кавалерия. Два бронепоезда проехали по ветке и стали ближе к Брянскому заводу под возвышающимся над всей местностью так называемым Царским курганом. В бинокль можно было рассмотреть, как ввозили орудие на этот известный своими скифскими раскопками курган, расположенный на юго-востоке от Аджимушкая.

Военные действия начались с артиллерийской подготовки, в которой приняли участие и стоявшие на рейде английские миноносцы. Снаряды падали там и здесь в селе, рвались и поднимали столбы дыма и пыли. Потом все стихло и по дорогам, ведущим от города к селу, поехали наши броневики, издали потрескивая пулеметами. За ними из-за насыпи железнодорожной ветки потянулась довольно длинная, охватывающая всю южную часть цепь пехоты. Чем ближе подходила цепь к южной части села, тем жарче и жарче становилась отдаленная трескотня винтовок. По-видимому, затеялся довольно жаркий бой за обладание южной частью села, результат которого для нас был неясен. В это время к нам прискакал казак с приказанием двигаться вперед. Мы построились в цепь, но цепь эта была до смешного мала по сравнению с лежащими перед нами пространствами. Западный бок села растянулся версты на две. Левее нас, к северу, далеко тянулись выступающие перед деревней сады. Прямо перед нами лежал центр села с церковью посередине. Правее нас, на юг, строения и дома выходили прямо в поле и далеко тянулись по направлению к городу и заливу. На крайнем конце их и шел бой. Наша цепь была столь мала, что могла атаковать самую незначительную часть западной границы Аджимушкая. Нам приказано было держать направление центра села, прямо на церковь. Выгода такого движения заключалась в том, что мы ударяли в тыл защищающим южную часть села красным, но зато, при приближении к центру деревни, слева мы имели линию выступающих в поле садов, угрожающих нашему флангу и даже нашему тылу.

Мы шли по засеянным пшеницей полям, все ближе и ближе подвигаясь к линии домов и строений. Усталость моя, несмотря на бессонную ночь и пустой желудок, как-то прошла. Нельзя сказать, чтобы было очень страшно, хотя в уме моем постоянно мелькала картина первого дня прошлой Пасхи: неприятельская цепь, идущая по полю, зловещая тишина у нас и потом внезапный огонь пулеметов. Теперь роли переменились. На сколько шагов они нас подпустят и какой устроят прием? Деревня против нас зловеще молчала, только изредка раздавались отдельные выстрелы и жужжали одинокие пули. Одна ударила рикошетом, видно о камень, около самой цепи, и жалобно запела.

— Что профессор, хорошо поет, — кричали, смеясь, мне. — Сопрано!..

Расстояние между нами и первыми строениями становилось все уже и уже. Мы поравнялись с небольшим сельским кладбищем, расположенным среди полей, перед деревней. Вот мы миновали его, и перед нами впереди большой, высокий каменный забор усадьбы, выступающей в поле. Это большая усадьба сельской школы. Цепь наша как раз настолько велика, чтобы охватить эту усадьбу. Откуда-то раздаются немногочисленные винтовочные выстрелы, не причиняющие нам никакого вреда. Вот мы уже шагах в ста от забора.

— Ура! — кричит кто-то. — Бегом марш!..

Мы подбегаем к забору и не встречаем сопротивления. Мы заняли школу без боя.

Сельская школа с усадьбой была целым небольшим поместьем, в котором помещались, кроме школьных зданий, дом учителя, большой сад и огороды. Все это и найдено было нами в состоянии полного развала и запустения. Школа, по-видимому, уже подвергалась артиллерийскому обстрелу, и крыши зданий были пробиты снарядами. Имущество было вывезено, сад и огород опустошены.

В этой-то школьной усадьбе мы провели три дня и три ночи, превратив ее в базу для военных действий против каменоломщиков. Прямо против школы, через улицу, за небольшим рядом домов, возвышалась сельская церковь — центральное место селения. Первое время на колокольне стоял неприятельский пулемет, который нас обстреливал. Около церкви находились главные ходы в расположенные под селом аджимушкайские каменоломни, за обладание которыми и велся первоначальный бой. Помимо этих главных ходов, по всей деревне имелось бесчисленное количество второстепенных, расположения которых никто не знал. Жители Аджимушкая занимались ломкой камня и проделывали ходы в подземелья из хаты, а не через улицу. Таким образом, не было способов закрыть выходы из каменоломни и запереть там противника, как лису в норе. В любое время, особенно ночью, противник мог выйти из подземелья, в любом направлении и в любое время мог уйти под землю, становясь таким образом неуловимым. Помню, в юности читал я у Виктора Гюго, как в Бретани революционные войска боролись с роялистами, также обитавшими где-то под землею. Я думал тогда, что все это сочинено романистом. Но теперь наяву, своими глазами видел я эту совершенно сказочную войну в подземельях.

К половине того дня, когда мы заняли школу, картина борьбы с каменоломщиками была приблизительно такова. Наши войска, пехота и кубанские казаки, постепенно заняли всю южную и юго-восточную часть селения вплоть до церкви и до главных входов в подземелья. Противник ушел под землю и забаррикадировал изнутри главные входы, против которых кубанские казаки выставили несколько пулеметов. Здесь шла все время не очень жаркая перестрелка между нашими и между каменоломщиками, которые обстреливали наших из-под земли. Заняв школу, мы выдвинули наши дозоры вперед к церкви на связь с казаками и подошли к церковной ограде и к главным входам в каменоломни. Однако совершенно незанятой оказалась северная часть Аджимушкая. У нас не хватило сил для полного окружения деревни и для обложения всей местности, под которой обитал противник. Кроме того, не было гарантии в том, что в занятой части села противник вдруг откуда-нибудь не выйдет из-под земли из каких-то неведомых ходов и не ударит нам в тыл. Словом, положение было не твердым и сомнительным. Приходившие к нам казаки говорили, что ни разу еще за все время Великой войны не были они в таком неверном положении, в котором сейчас находятся.

— Стоим с пулеметами против ходов, — говорили они, — а кто знает, может, враг пулеметы голыми руками сзади возьмет.

Оно так в конце концов и вышло.

Я ходил к церкви смотреть главные ходы в каменоломни. Приближаться к ним было очень опасно, как только высунешь голову из-за стены или дома, сейчас же из-под земли бьют. Однако подойти к ходам осторожно и укрываясь можно было довольно близко, вплоть до переговоров с каменоломщиками. Из-под земли нам постоянно кричали, ругали нас и смеялись над нами, говоря, что мы все равно ничего не возьмем.

— Эй, — кричали нам, — кадеты проклятые, чего днем стережете, это не наше время. Стерегите ночью, тогда поговорим.

Сколько было людей в каменоломне, тогда точно никто не знал. Впоследствии оказалось, что там было до тысячи человек вместе с женщинами и детьми. Боеспособных же было человек пятьсот — шестьсот. Из них было много матросов, которые являлись наиболее боеспособной силой. Начальствовал, по одной версии, бывший унтер-офицер одного из гвардейских полков, по другой — бывший студент Харьковского университета. Каменоломщики, по-видимому, были в связи с Советской Россией непосредственно через Азовское море. Красные с северного берега Азовского моря проникали к ним на рыбачьих лодках, что было установлено нашими разъездами.

Три дня и три ночи просидели мы, как я уже сказал, в этой школе, держа связь с казаками и производя вокруг разведку. Здесь же на дворе разводили костры и готовили пищу, которая добывалась совершенно особым образом. Связь с Керчью была небезопасна, обоза у нас, конечно, никакого не было, но зато вокруг по полям ходило большое количество выпущенной на волю и пасущейся без всякого призору неведомо чьей скотины. Мы стреляли ее из винтовок, снимали здесь же шкуру, резали и потом жарили и варили на кострах. Днем сидеть было ничего, но ночью отвратительно. Три ночи никто из нас не смыкал глаз, и днем приходилось спать по очереди. С винтовками наготове стояли мы у школьной каменной стены, в которой проделаны были нами бойницы, и ждали неожиданной вылазки противника. Две первые ночи прошли относительно спокойно, но третья ночь оказалась для нас трагичной.

Это была темная, пасмурная, дождливая ночь. Часов до двух отдельные выстрелы в деревне нарушали ночной покой. А после двух около главных ходов начался очень оживленный огонь, который скоро достиг значительной силы. Видно, казаки стреляли из всех своих пулеметов, такой там был треск. Ясно было, что противник предпринял какие-то решительные действия, смысл которых для нас был совершенно неясен, так как связь с казаками была нами потеряна. Неожиданно со стороны Керчи начался артиллерийский огонь, который поддерживали и английские миноносцы. Англичане обстреливали деревню также и светящимися снарядами, которые разрывались над нашими головами и своим зеленым светом на несколько секунд освещали все вокруг. Становилось светло, как днем, и можно было видеть на несколько мгновений, что делается вокруг нас. Я не знаю, было ли это для нас выгодно, при нашем партизанском способе войны. Мы могли видеть противника, но и противник также видел нас.

И случилось так, как я говорил ранее. Попытавшись сделать вылазки из главных ходов и получив отпор, каменоломщики в то же время вылезли из неизвестных нор и ударили казакам прямо в тыл. Казаки бежали, отдав противникам несколько пулеметов. Бежала и занимавшая южную часть деревни пехота. Деревня была очищена от добровольцев, и оставалась только одна вклинившаяся в деревню, занимаемая нами школьная усадьба.

Тогда каменоломщики двинулись на нас. Было уже раннее утро, и в то утро пришлось мне быть свидетелем жестокого, беспощадного боя, в котором истребляли друг друга русские люди. Это была действительно страшная бойня не на живот, а на смерть. Перебегая от хаты к хате, от забора к забору, шаг за шагом приближались к нам красные, осыпая нас беспощадным огнем. Передние из них уже залегли за забором, на той стороне деревенской улицы, и сбоку в огородах, около непосредственно примыкавших к школе деревенских строений. Стрелять приходилось уже, целясь на мушку, в отдельных смельчаков, которые в утренней мгле старались перебежать улицу и достигнуть школьной ограды. Лезли они, что называется, как черти, и много их лежало там и здесь вокруг школьного забора. Тогда убедился я в отчаянности и храбрости нашего противника, о котором имел, как и многие, не всегда правильное представление.