Будда (2-е изд., испр.)

Перед автором или авторами предания стояла трудная, почти невыполнимая задача. Они признавали факты инцеста среди шакьев, объясняя его безвыходной ситуацией, в которой оказались братья (сохранить чистоту крови любой ценой). Это с одной стороны, а с другой — им пришлось выстраивать сюжет таким образом, чтобы у слушателей или читателей создалось впечатление, что инцест — не норма в брачных отношениях шакьев, а единичный случай, обусловленный трагическими обстоятельствами. Как всегда в подобных ситуациях, буддийским авторам приходят на помощь герои древнеиндийской мифологии.

Сюжет об изгнанных братьях, женившихся на своих сестрах, и умирающей от проказы в землянке их «названой» матери обогащает история царя Бенареса по имени Рама. Первым из западных исследователей, кто обратил внимание на встречающиеся в этом буддийском предании соответствия древнеиндийскому эпосу Рамаяне, был датский ученый Вигго Фаусбелль, о котором я уже писал.

Добавлю к этому наблюдению важную деталь: все нисхождения бога Вишну в человеческом обличье на Землю, за исключением Парашурамы (Рамы с топором), принадлежат героям, относящимся к варне кшатриев.

Брахманское сословие держало нос по ветру, всегда знало, кто в доме хозяин. Оно умело переждать и затаиться, если ведущую роль в обществе приходилось на время уступать кому-то другому. К тому же своих обид брахманы никогда не забывали. Любыми средствами сохранить в индийском обществе иерархию четырех варн — вот что составляло на протяжении многих столетий их стратегию и тактику. При всей аморальности этой социально-психологической установки, в исторической перспективе она себя оправдала. Благодаря сохранению варн индусам удалось не раствориться в чужеземных культурах, не потерять своей национальной идентичности. И это произошло вопреки захвату мусульманами и британцами всей территории Индии, потери ею на многие века своей государственности!

Как известно, царь Рама родом из города Айодхьи (в этом предании этот город замещает Бенарес). В данной версии Рама покинул город по своей воле. Проказа сделала его изгоем. Перепоручив царство старшему сыну, он удалился в лес, где целебными травами и плодами излечил себя от страшной болезни и восстановился в прежней силе и стати. Обнаружив широкое дупло в стволе необыкновенно могучего дерева кола, он расширил его до размера небольшого домика, приделал к нему дверь, выдолбил окно и приставил лестницу, которую на ночь поднимал к себе и прятал среди ветвей. Жилье получилось удобным и со стороны почти незаметным.

С пищей у Рамы тоже было все в порядке. По ночам он поддерживал огонь в чашеподобном валуне и, перед тем как заснуть, чутко прислушивался к ночным звукам: уханью совы, рыку тигра и ни на что не похожему лаю гиен, в котором, казалось, смешались звуки всех обитателей леса — зверей и птиц. Именно гиены своими короткими и протяжными звуковыми всплесками радости и злобы обозначали для него места ночных трапез более сильных хищников. Как только розовел край неба, предвещая мутный рассвет, Рама спускался с дерева и безошибочно находил оставшиеся от звериных пиршеств куски растерзанной плоти кабана или оленя, а иногда и гималайского медведя.

Как-то ранним утром он сидел у костра на берегу пруда и наконечником стрелы задумчиво переворачивал лежащие на раскаленных углях куски мяса. Рама не видел, как за его спиной бесшумно застыл, к чему-то принюхиваясь, хозяин джунглей — тигр. Как оказалось, его внимание привлек не запах жареного мяса, а тяжелый дух долго не мытого и зараженного проказой женского тела. Тигр подкрался к землянке и когтями разгреб илистую грязь. Ему удалось сделать небольшую дыру в крыше землянки. Увидев морду тигра, бедная царевна, придя в ужас, издала такой нечеловеческий вопль, что тигр отпрянул назад и исчез в лесной чаще. Сидящий у костра Рама очнулся от своих мыслей и через несколько мгновений оказался у землянки. Он увидел глядящие на него снизу прекрасные и отчаявшиеся глаза напуганной до смерти молодой женщины.

Сократим многие детали этого рассказа и перейдем к главному — к тому, чем он заканчивается.

Итак, Рама вытащил дочь царя Оккаки из землянки наружу — на божий свет. Он излечил ее от проказы теми же средствами, что и себя самого, — целебными травами и плодами. Разумеется, они полюбили друг друга и вскоре поженились. Старшая дочь Оккаки рожала от царя Рамы 16 раз и всякий раз двойню мужского пола. Нетрудно посчитать, что у него стало на 32 сына больше, чем было прежде. Он научил их всему, в чем был искусен сам, то есть тому, что требовалось знать царским отпрыскам.

Как-то в той местности появился житель Бенареса. Он искал в горных породах драгоценные камни и набрел на жилище царя Рамы и его многодетной семьи. Увидев Раму, он узнал в нем своего прежнего владыку. Ему удалось поговорить с сыновьями прежнего царя, они рассказали ему о своей матери, откуда она родом и как очутилась в этих горах.

Возвратившись в Бенарес, искатель самоцветов не преминул сообщить сыну изгнанного царя, занимавшему отцовский престол, о чудесном выздоровлении его отца. Рассказал он и о женитьбе Рамы, и о его тридцати двух сыновьях. Царствующий сын решил упросить отца вернуться на престол. Для этого он снарядил большое войско и отправился с ним в Гималаи. Рама мудро отказался от царства и, указав на высоченное, двадцатиметровое дерево кола, в дупле которого он когда-то жил, предложил приехавшему за ним сыну его срубить и построить новый город. Город был именован по названию срубленного дерева — Коланагар, город колы. Новоселы самих себя причислили к племени колия. Также не был забыт тигр, благодаря которому Рама познакомился со своей будущей женой. Город, как пожелал Рама, расположился по линии тигриной тропы и получил еще другое название — Вьягхрападжа (Тигриная тропа).

Незаметно в повседневных трудах и заботах текло время. Дети Рамы росли и мужали, и однажды их мать поняла, что пора их женить. Какие тогда были простые нравы, можно понять по совету, который дала царица своим повзрослевшим сыновьям. Во-первых, она объяснила им, что живущая в Капилавасту царская семья шакьев — это их дяди и тети, а ее братья и сестры. Их дочери — ее племянницы. Соответственно, для ее мальчиков они двоюродные сестры. Они из одной варны с царевичами, о чем свидетельствуют их одежда и соответствующая их положению прическа. Во-вторых, она велела сыновьям пойти на реку во время купания девушек, а когда они выйдут на берег и станут сушить волосы, овладеть ими, выбрав каждую по своему вкусу. Юноши все выполнили точь-в-точь, как велела мать, и изнасиловали своих двоюродных сестер.

Думаю, что в действиях старшей сестры шакьев, помимо ее матримониальных планов и отражения простоты нравов того времени, содержалась еще и месть братьям. Она не забыла, кто чуть было не довел ее до смерти в земляной тюрьме. Орудием мести она избрала собственных сыновей. В том, что шакьи восприняли этот поступок своих племянников как оскорбление их чести, не может быть сомнений. Но они промолчали и тем самым признали свою вину по отношению к собственной сестре. К тому же братья не отличались злопамятностью и решили между собой: что ни делается, все к лучшему. Так породнились между собой шакьи и колии[152].

В предании об изнасиловании дочек шакьев существует мотив не совсем ровных отношений между ними и их соседями колиями. Люди из племени колия постоянно конфликтовали с шакьями по поводу распределения воды на поля из реки Рохини. Пытаясь уязвить своих соседей, колии часто пеняли шакьям, что те занимаются любовью с собственными сестрами подобно собакам и лисам[153].

Можно предположить, что племя, к которому принадлежал Сиддхартха Гаутама, было не местного происхождения и не относилось к индоарийской цивилизации, в которой существовала экзогамия.

Это обстоятельство сказалось, по-видимому, на определенной изоляции шакьев. О чем свидетельствуют действительно существовавшие среди них кровосмесительные связи. В среде родичей Сиддхартхи Гаутамы браки между единородными или единоутробными братьями и сестрами к моменту его рождения встречались уже не так часто, как прежде. Однако память о том, что подобные отношения еще вчера имели место, была свежа. Скажем откровенно, слух об инцесте среди шакьев не прибавлял к ним уважения со стороны «высокородных» жителей соседних племенных республик.

Для брахманов шаки, или саки, оставались чужаками, непонятно откуда появившимися и много чего о себе возомнившими. Они раздражали своим независимым поведением, отсутствием подобострастия и угодливости по отношению к их благородному и высокообразованному сословию. В древнеиндийском обществе пресмыкаться перед вышестоящими было в порядке вещей. Какие-то самонадеянные, наглые, вульгарные люди — вот кем в глазах брахманов были эти шаки.

Индийские исследователи, такие, например, как Н. К. Синха и А. Ч. Банерджи, отмечают, что «термин „сака“ [как и термин „гунны“] употреблялся индийцами в широком смысле для обозначения приходивших через северо-западные проходы чужеземцев независимо от их расы или племени», включая монгол и тюрков[154]. Тюрки, как известно, представляют собой этноязыковую общность.

На рубеже VI–V веков до н. э. некоторые сакские племена были покорены персидскими царями Ахеменидами, платили им подати и поставляли воинов. Держава этой персидской династии поражала воображение своими размерами. Ее границы к концу VI века до н. э. простирались от реки Инд на востоке до Эгейского моря на западе, от первого порога Нила на юге до Закавказья на севере.

Достаточно обширные сведения о персах того времени оставили нам древнегреческие историки, в том числе Геродот. В 480 году до н. э. (предполагаемый год рождения — один из трех — Сиддхартхи Гаутамы) в Грецию вторглись армии Ксеркса. Превосходящие греков по численности войска персов в результате многочисленных сражений как на море, так и на суше потерпели сокрушительное поражение. Безусловно, эта новость не могла быть не замеченной в кругах индусской элиты.

Невозможно не признать широко известный факт, что индо-скифские племена в Индии назывались шака. Они упоминаются в большом количестве древних индусских религиозно-литературных текстов: в Пуранах, Ману-смрити, Махабхарате, Рамаяне, Брихат-Самхите, Кавьямимансе и многих других. Как пишет Геродот в своей «Истории», самоназвание скифов было сколоты (царские), название скифов они получили от греков. Перевод «царские» в наше время был оспорен несколькими учеными. Василий Иванович Абаев (1900–2001), выдающийся российский ученый, языковед-иранист и этимолог, сопоставил этноним skuta с германским skut (стрелок из лука) и перевел слово сколот как лучник. К такому же выводу пришли Т. К. Витчак и С. В. Кулланда. Они объяснили самоназвание скифов, восстановив бытовавшую в VII веке до н. э. древнегреческую форму слова skuoa-ta — «лучник». К этому времени относятся первые контакты греков со скифами.

Как отмечает Рис-Дэвидс, «Самуил Бил, покойный переводчик стольких буддийских Писаний Китая, того мнения, что слово „сакья“ само по себе совершенно ясно доказывает скифское, следовательно, и монгольское происхождение этого клана»[155].