Будда (2-е изд., испр.)

О том, как Сиддхартха Гаутама жил в трех дворцах и ничего не видел за их стенами, о четырех встречах и его прозрении, о Боге, душе и смысле жизни

Для названия этой главы я позаимствовал афоризм замечательного польского писателя-сатирика, поэта и философа Станислава Ежи Леца (1909–1966).

Достаточно вспомнить, что в свое время «Легенды и мифы Древней Греции» Николая Альбертовича Куна (1877–1940) и «Сказания о титанах» Якова Эммануиловича Голосовкера (1890–1967) выходили миллионными тиражами. Они успешно заменяли многим людям книги об истории Древней Греции — колыбели европейской цивилизации. В наши дни масштабный характер принимает интерес к мифологии Древнего Востока. Христианские народы с энтузиазмом открывают белые пятна на мифологической карте мира. Среди книг подобной тематики лидируют легенды и мифы Древней Индии. За последнее время вышло несколько десятков таких книг. Среди них «Легенды и предания Древней Индии» Судхина Гхоша, «Боги и мифы Древней Индии», «Легенды и мифы Древней Индии. Махабхарата и Рамаяна» Наталии Романовны Гусевой, «Мифы и легенды Древней Индии. Путеводитель для любознательных».

Обратимся к преданию — к распространенной, «официальной» биографии Будды Шакьямуни.

Период телесной заурядной жизни Сиддхартхи Гаутамы составляет 29 лет и охватывает годы его младенчества, отрочества, юности, взросления, супружества; он заканчивается неожиданным уходом его из отчего дома. Это время безмятежного существования, заполненное обучением различным наукам. В «программу» входили знание священных текстов, умение медитировать и вести диспут, астрология, военное дело и еще много чего другого.

Сиддхартха на двадцать девятом году жизни осознал, в каком нелепом и постыдном заблуждении он пребывал долгие годы, понимая, что за стенами его дома кипит настоящая жизнь.

Буддийские предания отразили мучающее его чувство отторгнутости от большого мира. Если верить им, Сиддхартха Гаутама, отгороженный по требованию отца крепостной стеной от человеческих горестей, жил в трех дворцах, окруженный предупредительной дворней и любящей его семьей. Один дворец предназначался для зимнего сезона, другой — для жаркого, а третий — для времени, когда приходят муссонные проливные дожди. У него, как будущего правителя, был гарем из пятисот женщин (в некоторых преданиях их число доходит до нескольких тысяч), умеющих услаждать его не только своим телом, но также мелодичным пением, танцами и музыкой.

В 16 лет у него появилась прекрасная и любящая жена Яшодхара, а со временем и сын Рахула.

Не следует к тому же забывать о широко образованных, интеллектуальных собеседниках Сиддхартхи — ученых брахманах, так называемых пандитах. Ведь брахманы, при всех своих недостатках, принадлежали к наиболее культурным людям своего времени. Его учителями в ратном искусстве были опытные, побывавшие во многих сражениях воины. Ему была предоставлена возможность научиться стрелять из лука, пользоваться мечом и одновременно быть глубоким и тонким ценителем индийских танцев и музыки. Он жил в роскоши и самодовольстве с радостным ощущением, что так будет продолжаться вечно. В парках вокруг дворцов были лотосовые пруды, в которых цвели лотосы разных цветов — красные, белые, голубые. Его одежду из льна, а также обувь и тюрбаны заказывали в священном городе Варанаси — цитадели индусской учености и благочестия, неофициальном центре тогдашней моды. Это было все равно что сегодня одеваться в Париже и одновременно очищаться от грехов в Ватикане. Мебель для дворцов делалась исключительно из сандалового дерева, она благоухала, как райские кущи. Диковинным аксессуаром среди прочих других был белоснежный зонт, который слуги почти круглосуточно держали над ним. Нельзя же было допустить, чтобы зимний холодный ветер и выпадающий в долине снег коснулся его красивой головы или летний зной обжег и обезобразил его вдохновенное, с легким загаром лицо.

Так и проходила бы жизнь Сиддхартхи в наслаждениях, спокойствии и довольстве, если бы однажды по внушению сердца и прихоти беспокойного ума он не задумался о том, что действительно происходит за пределами его дворцов.

Окунемся в поэзию вымысла.

Постоянный шум по ту сторону крепостной стены, в котором перемешались людские голоса, мычание коров, лай собак и ржание лошадей, давно вызывал у него непрестанный интерес и нестерпимое любопытство.

Он повелел возничему запрячь в колесницу четырех царских коней, бело-розовых, как вскипающее молоко, и выехал через ворота дворца в роскошный парк. Его бесхитростная душа жаждала откровенного ответа, почему от него вот уже много лет что-то скрывают. По дороге он увидел изможденного и сгорбленного старика. Старик был беззубым, до безобразия дряхлым, с трясущимися руками, от него шел острый гнилостный запах подпорченных фруктов. Возничий объяснил Сиддхартхе, удивленному и смущенному видом старого человека, что юность преходяща, а все живое подвержено процессу увядания. Потрясенный наследник Шуддходаны воскликнул: «Есть ли радость и польза от юности, если она заканчивается столь быстро и плачевно?!»

Вторая потрясшая его встреча была с человеком, заболевшим проказой. Исковерканная болезнью человеческая плоть произвела на него удручающее впечатление. И еще больше убедила в тщетности всего сущего.

Третья встреча венчала две предыдущие и привела его в состояние отчаяния. На этот раз Сиддхартха встретил похоронную процессию. На носилках покоилось мертвое тело, с головы до ног запеленутое в белую ткань. Процедура сожжения тела на погребальном костре ужаснула его. Довершил его смятение тот момент траурной церемонии, когда старший сын ударом заостренного жезла пробивает дыру в отцовском черепе — и душа родителя покидает тело.

Как несправедливо, что в подлунном мире все стареет и умирает!

Последняя, четвертая встреча стала для Сиддхартхи вроде бальзама на его душевные раны. Он увидел идущего по дороге с чашей для подаяния саньясина — святого аскета, практикующего йогу. Лохмотья едва скрывали его тщедушное тело. От этого человека, несмотря на его худобу и внешнюю телесную невзрачность, исходила уверенность достичь, чего он хочет — навсегда освободиться от земных пут.

Эти встречи заставили Сиддхартху другими глазами взглянуть на роскошь и великолепие жизни, которую он вел. Все, что его радовало, чем он наслаждался, на что уповал и чем восхищался, показалось ему ничтожным, бессмысленным и иллюзорным. Он уже не хотел изо дня в день погружаться в это безумство, приводящее к уродству и разложению его личности, к духовному обнищанию. Оказалось, что на самом деле жизнь кратка и ненадежна, проходит в страданиях и заканчивается смертью. А потом начинается та же самая канитель, та же самая бессмыслица. Неизвестно только, кем он в очередной раз родится. Это зависело от того, как он проведет свою жизнь. Он знал от своего гуру, что очень немногие выходят окончательно из мира бесконечных рождений и смертей, из мира сансары.

Но как же воин может не убивать? Ведь его долг — дхарма кшатрия. А убив, он нарушает принцип ахимсы, ненасилия, следование которому уменьшает количество зла в мире. Потому-то человек не принадлежит самому себе, он — игралище судьбы и раб своей дхармы, которую определяет его принадлежность к той или иной варне.

Сиддхартху учили, что существуют тайные пружины, определяющие ход происходящих земных событий, они с переменой обстоятельств действуют по-разному. Но есть еще непреложные законы бытия, а их подмена только усугубляет трагизм человеческой жизни. Между тем надежду на то, что есть, вероятно, выход из, казалось бы, безвыходной ситуации, давала ему последняя встреча с йогином-садху. По крайней мере после общения с ним он не желал больше вести праздную жизнь. К тому же он окончательно освободился от прельстительных перспектив стать первым среди других воинов — правителем княжества. Пришло время и самому Сиддхартхе сделать выбор.

Существует и другое описание тех же самых событий. То, что отличает его от других преданий, чрезвычайно важно и наиболее приближено к правде жизни. Хотя каюсь: употребление слова правда в состыковке со лживой и духовно мертвой жизнью — а именно так воспринимал ее Гаутама Будда — выглядит нелепо.

Профессор Е. А. Торчинов придерживался иной версии об обстоятельствах, предшествующих четырем встречам, и месте, где они произошли. Это не тайный выезд в сопровождении возничего за пределы дворца, а обычная княжеская охота[244].

В буддийской литературе эти четыре встречи трактуются как знамения. Другими словами, признаются делом рук богов. Им придается огромное значение для понимания последующих событий в жизни Сиддхартхи. Они существуют в жизнеописании Будды не для того вовсе, чтобы объяснить причины, отвратившие его от праздной жизни во дворце. Для современного человека сама ситуация представляется надуманной, а психологическая реакция Сиддхартхи граничит если не с его слабоумием, то с каким-то затянувшимся инфантилизмом. Непонятно, каким образом настолько изнеженный юноша мог занять место своего отца? Однако перед теми, кто мифологизировал исторического Будду, стояла задача не объяснить уход из дома Сиддхартхи особенностями его психики, а добиться того, чтобы этот рассказ был убедительным для простого человека, доходчивым и поражающим воображение неслыханной новизной его поступка (богатый добровольно становится нищим) и одновременно сопровождался бы незамысловатым сюжетом.

Встречи с одряхлевшим стариком, с больным, умершим и погруженным в глубокое созерцание йогином — первые шаги к обожествлению образа Сиддхартхи и превращению его учения в культ, а его самого — в главную фигуру этого культа. Психология духовно и интеллектуально одаренной личности и массовая психология обычных людей чаще всего не совпадают. Роль авторитета, духовного или светского вожака до сих пор важна для большинства народа. Культ, распространяя доктрину через доступные и привычные образы, естественно, упрощает содержащиеся в ней идеи.

Повседневная религиозная жизнь, как правило, избегает нюансов и имеет склонность к упрощению. Потому-то не случайно в буддийской практике появление в последующие века молитвенных барабанов с написанными на них мантрами. Эти барабаны расположены вокруг внешней стены храма и внутри его. К тому же существуют еще ручные барабанчики. Считается, что, как только барабан начинает вращаться вокруг своей оси, мантры уже произносятся. Ходя по кругу и крутя эти барабаны, верующий многократно увеличивает возможность основательно и за короткий срок улучшить не только свою карму, но и кармы всех, за кого он во время обхода молится. А в наши дни внутри больших барабанов помещаются сотни тысяч мантр, напечатанных на тончайшей папиросной бумаге, которая аккуратно свернута в трубочку. Все эти ухищрения экономят верующим время и заменяют духовную работу ума механически выполняемым ритуалом.

Впечатляют также полотнища и флажки на шестах с изображенными на них мантрами, которые считывает ветер.