Будда (2-е изд., испр.)

О массовом обращении космачей в истинную веру, об огненной проповеди Гаутамы Будды, о его триумфе в Раджагрихе, о брахманах Бхарадвадже, Шарипутре и Маугальяяне, о неудачном возвращении в родные места

Чего Гаутама Будда ждал долго и терпеливо, случилось. Когда-то чопорный и высокомерный Кашьяпа из Урувилвы теперь был оживлен и радостен. Он переговорил со своими космачами, и пять сотен бородачей дали согласие перейти под начало Первоучителя и составить непобедимый авангард его духовного воинства. Продемонстрированные им чудеса укрепили веру в мощь его Дхармы. Они сбрили бороды, срезали косички, и вскоре их макушки засверкали ярче отполированных речным песком медных подносов.

В нескольких километрах от Урувилвы на берегу реки Неранджара стоял Кашьяпа из Гайи и с недоумением и ужасом вглядывался в плывущие перед ним стожки черных волос. Он был взволнован. В его голове крутилась мысль: «Не случилась ли беда с его братьями?» Кашьяпа из Гайи ходил взад и вперед по берегу, не знал, что и подумать, а стожки все плыли и плыли. Неизвестность хуже самой плохой вести.

Полуденное солнце стояло над головой, над ухом зудели комары, и надо было что-то решать. Кашьяпа из Гайи в сопровождении нескольких космачей пошел в сторону Урувилвы. Он хотел знать, что стряслось с его братом и пятистами аскетами.

Кашьяпа из Гайи не знал, что навстречу идет его старший брат, Кашьяпа из Урувилвы. Они встретились, и старший брат подробно, не торопясь, рассказал о благородном и мудром кшатрии и его Учении. Он был убедителен, и Кашьяпа из Гайи понял, что новый путь к освобождению через избавление от страданий намного лучше и осмысленнее, чем их упертый аскетизм и кровавые ритуалы.

На другой день еще 250 человек во главе с Кашьяпой из Гайи нашли прибежище в Будде, Дхарме и Сангхе. К вечеру того же дня появился со своей многочисленной братией Заречный Кашьяпа. Какие-то слухи о невероятной духовной силе пришлого человека дошли и до него, а также ему рассказали, что их старший брат со своими последователями перешел в новую веру и что они избавились ото всех ритуальных принадлежностей. Заречный Кашьяпа не верил своим ушам, когда братья с восторгом рассказывали ему о чудесах, сотворенных Гаутамой Буддой и нравственном величии его Дхармы. Для Заречного Кашьяпы авторитетнее его старших братьев не было никого на свете. Он и его огнепоклонники также выбрали три прибежища: Будду, Дхарму и Сангху.

Не прошло и трех дней, как тысячная толпа, разделившись на два потока, чинно двинулась вслед за Первоучителем к холму Гайясиса, находящемуся к юго-западу от Гайи. Для индийцев Гайясиса с древнейших времен священное место.

Со стороны Будды это был решительный и смелый шаг, ведь он заявлял о своем учении в одном из центров брахманского благочестия. Разумеется, Гайя — не Варанаси, но и сюда стекались десятки тысяч паломников, чтобы в местных речушках и прудах смыть с себя накопившиеся грехи.

Проповедь Первоучителя, прочитанная пришедшим с ним новообращенным буддистам, получила название Огненной проповеди. Он произнес ее с вершины массивного скального образования, со стороны напоминающего голову гигантского слона. Это пространство завалено огромными валунами и очень удобно для размещения в нем большого количества людей. Проповедь и ее многочисленные слушатели, бывшие хранители традиционных ритуалов, принявшие Учение Гаутамы Будды, должно быть, создали переполох среди местных служителей ведийского культа. Недаром же Первоучитель сделал священный ведический символ — огонь — сквозным образом, проходившим через его небольшую по времени речь.

С помощью огня в Индии совершались и по сегодняшний день совершаются жертвоприношения. В Ведах называются три таких священных огня: гархапатья, ахавания, дакшина. Гархапатья — это огонь домохозяина (санскр. — грихастха). Он передается от отца к сыну и далее по мужской линии, на нем готовится хозяином дома жертвенная пища. Он возжигается с западной стороны. Ахавания — первый огонь, на который совершается жертвенное возлияние при ведическом обряде, на нем готовится также жертвенная пища для богов. Он возжигается с восточной стороны. Дакшина — огонь, используемый в основном в ритуалах, связанных с жертвоприношениями умершим родственникам и предкам, а также богу Яме. Он возжигается с юго-восточной стороны. Всем этим трем священным огням в проповеди Первоучителя придавался исключительно негативный смысл. Это был прямой вызов всей системе ведических понятий и представлений, ее демонтаж с помощью убийственных, подчас издевательских сопоставлений, доходчивых доводов и категорических силлогизмов. Эта проповедь воспроизводится в Гайясиса сутта[380]. Гаутама Будда «объявляет» слушателем, что всё, чем и что мы видим, слышим, чувствуем, пылает в полную мощь, как огонь в преисподней. Из-за этого жизнь превращается в нескончаемый кошмар. Источник воспламенения — страсть, ненависть, заблуждение. Топливо — «это рождение и старение, это страдание и горе, грусть, неудовлетворенность и отчаяние»[381]. Карен Армстронг отмечает: «Будда намеренно и с определенной долей иронии уподобил три пагубных огня — жажды бытия, ненависти и незнания — трем священным огням Вед»[382].

Жизнь в семье, домашний очаг — не для тех, кто ищет истину. Вот еще одна важнейшая тема Огненной проповеди.

Первоучитель не искушал слушавших его людей прямым осуждением их предрассудков. Не на то он делал упор, что его допекало. Он сосредоточился на причинах, препятствующих освобождению, и способах их преодоления. Для этого было необходимо заглянуть в самих себя.

Все свое время в Гайе он тратил на обучение новообращенных. Кашьяпа из Урувилвы предложил разбить сангху на 36 групп по 25 монахов в каждой. Прокормить тысячу человек горожанам оказалось не под силу. За подаянием бхикшу ходили по окрестным деревням, далеко удаляясь от Гайи. Да и засиделись они на одном месте. Гаутама Будда принял решение идти в Раджагриху, поближе к царю Бимбисаре. Он понимал: в столице они не пропадут! На десятый день, измученные дорогой, они медленно двумя шеренгами вползли в город и остановились в Пальмовой роще.

Царь Бимбисара, наслышанный о духовных успехах Гаутамы Будды, в сопровождении придворной свиты, жены и сына, принца Аджаташатру (палийский вариант: Аджатасатту) навестил Первоучителя. Владыке Магадхи было уже за тридцать. Они не виделись больше семи лет.

Для большинства придворных, прибывших с царем, Гаутама Будда по известности среди горожан уступал Кашьяпе из Урувилвы. Какое-то время интерес вельмож сосредоточился на старом аскете. Он все еще находился в зените славы. Гости интересовались, почему это он ушел в тень и в чем причина его разочарования в культе огня и воды. Наконец, им не терпелось узнать о новых воззрениях почтенного брахмана. Не погнался ли он за призраком в своих новых привязанностях?

Пришедшим в Пальмовую рощу было странно видеть, как монахи с почтением и трогательным вниманием относились к высокому и красивому молодому мужчине. Люди его роста (181 см) в то время нечасто встречались. Создавалось такое впечатление, что именно он своим присутствием удерживает их всех от падения в пропасть бессмыслицы и безумия. Исходящая от него светлая аура умиротворяюще подействовала на собравшихся гостей.

Вместо ответа на заданные ему вопросы Кашьяпа из Урувилвы приблизился к Первоучителю и в глубоком троекратном поклоне коснулся земли у его ног. Всякий раз он повторял: «Вот мой учитель, а я ученик!»

Гаутама Будда обратился к царю Бимбисаре и пришедшей с ним свите с небольшой проповедью. Просто и вдохновенно он рассказал о своем Учении. Путь к освобождению произвол впечатление на царя и его придворных. Однако из последующих слов Бимбисары выходило, что потребуются немалые усилия, чтобы Дхарма во всем своем вселенском величии окончательно уложилась в их головах. Как бы ни было, смятенный дух этих людей чуть успокоился. Эту проповедь называют Вторым поворотом Дхармы. В ней Гаутама Будда исходил из здравого смысла, моральных принципов и доброго отношения к людям.

Сам царь на недолгое время выбрался из суеты придворной жизни. Он почувствовал себя в общении с Первоучителем счастливым человеком. Обращаясь к нему, Бимбисара воскликнул: «Было у меня пять желаний. И почти все они сегодня осуществились! Хотел я стать царем — стал! Мечтал встретить архата — встретил! Думал, как увижу его, окажу ему достойные почести — оказал! Искал себе духовного наставника — нашел! Вот он стоит передо мной. Осталось невыполненным только одно желание — понять Дхарму!»

Потребность царя в духовном общении с Первоучителем выразилась в приглашении его и всех бхикшу на обед в честь их наставника, который состоялся на следующий день.

Согласно преданию, обед по количеству угощений превосходил обычные царские приемы. Было все, что полагается выставлять в подобном случае, и даже больше. Бросалась в глаза, впрочем, одна особенность пиршества. Меню состояло исключительно из вегетарианских блюд. Царь учел пристрастие гостей. Верхом расположения к Первоучителю явилось личное обслуживание его Бимбисарой[383].

Не хочется об этом говорить, но последуем совету Гаутамы Будды избегать вранья. Описание второй встречи Первоучителя с царем Бимбисарой малоправдоподобно. Единственный факт, однако, трудно отрицать. Царь Бимбисара отдал ему в пользование заброшенный парк под названием Венувана (палийский вариант: Велувана) — Бамбуковая роща. Теперь у общины Гаутамы Будды появилось постоянное жилище, где она могла проводить свои ритриты во время муссонных дождей. Местоположение этой рощи было идеальным, она располагалась не очень далеко от города и не слишком близко. Бимбисара по молодости благоволил к образованным и воспитанным шраманам.

Позволю себе одно уточнение. Бимбисара, как и кошальский царь Прасенаджит, общался не с одними последователями Гаутамы Будды, но также со многими другими шраманами и был осведомлен о их внутренней жизни, о чем свидетельствует его совет Гаутаме Будде перенять отдельные традиции других монашествующих групп, таких, например, как джайны[384].

Стоит вспомнить еще одну хрестоматийную историю. В Магадхе один старый священник по имени Бхарадваджа, покоренный мудростью Гаутамы Будды, стал его последователем. Все произошло так неожиданно, что он сам удивился. Этот брахман не только служил в храме, но еще занимался крестьянским трудом — обрабатывал свой участок земли. Проходящий мимо него Первоучитель остановился и протянул чашу для подаяний. Брахман ничего ему не подал, посоветовал трудиться на земле и кормиться от ее щедрот. Гаутама Будда сказал, что он уже давно пашет и сеет, а ест, как только завершит работу. Сейчас он возвращается со своей нивы. Взглянув на Первоучителя и не увидев в его руке мотыги, Бхарадваджа усомнился в правдивости сказанного.

Тут пришло время Первоучителю уточнить, чем он занимается: «Законоучение — вот, что Я сею, самообладание — это дождь для моих посевов, знание — Мои ярмо и плуг, скромность и терпимость — рукоятка плуга, разум — дышло, созерцание — сошник и кнут. Мое тело и ум очищены, умерен Я и в питании, говорю только правду, коей искореняю сорняки лжи. Моя упряжь — сострадание, а напряжение и усилие суть рабочая скотина, на которой Я направляюсь в нирвану, в место отсутствия страдания. Вот какова Моя пахота, урожай которой — бессмертие. Пахари, как Я, освобождаются от всех страданий».