Будда (2-е изд., испр.)

Известно, что Аджаташатру запретил страже впускать Прасенаджита в город. Смерть кошальского царя тогда еще не предвещала уничтожение шакьев. По преданию, эта трагедия произошла за год до Паринирваны Просветленного.

С временем трагической гибели Прасенаджита совпали малоприятные вещи, непосредственно затрагивающие жизнь Гаутамы Будды и судьбу его общины.

Устроил бунт в сангхе его двоюродный брат и шурин, родной брат Яшодхары — Дэвадатта. Нашел место, где разоблачать Просветленного, — на холме Гайясиса, там брахманское жречество от ненависти к нему после Огненной проповеди скрипело зубами и только думало, как уничтожить его и сангху.

Своим вселенским ухом Просветленный улавливал их вопли и повизгивания — убить его, убить, убить! Гаутама Будда оставался бесстрастным и сосредоточенным.

Дэвадатта вошел в доверие к Аджаташатру и убедил его избавиться от отца. Затем его интриги привели к расколу общины, и вот теперь он решил убить Просветленного. Он нанял тридцать одного головореза из лучников Аджаташатру. Его коварный план состоял в том, что первый из них убьет Будду, второй убьет убийцу и следующий убивает предыдущих, и так дойдет до последних шестнадцати, которых Дэвадатта собирался устранить собственноручно. Так он задумал сохранить тайну убийства. Понятно, что его вероломный план не осуществился. Как только лучники увидели Истинносущего, они прониклись к нему неизъяснимой симпатией. Так случалось не раз и с другими людьми, с кем общался Гаутама Будда.

Чего только не придумывал его родственник! Скатил огромный валун с горы, направляя его прямо на Истинносущего, но валун налетел на другой камень и разбился на куски. Один из них оцарапал до крови ногу Дэвадатте.

В последнем покушении Дэвадатта орудием убийства сделал свирепого слона Налагири. Слон, трудно в это поверить, был пивным алкоголиком и в день выпивал по бочке пива. Дэвадатта увеличил этот объем в два раза. Шурин Просветленного уговорил Аджаташатру выпустить указ, согласно которому горожанам запрещалось под угрозой сурового наказания выходить на улицу. На следующий день город замер в ожидании. Казалось, что балконы рухнут под тяжестью набившихся в них людей. С широкой террасы дворца за происходящим наблюдал царь Аджаташатру.

Дэвадатта знал время, когда Гаутама Будда обычно выходил на улицу за подаянием. До команды слон стоял в загоне. Люди Дэвадатты были готовы по знаку открыть ворота. Некоторые горожане делали ставки, кто ставил на слона, а кто на известного шрамана. Вдруг появился он сам, великий Просветленный, ради кого собрался народ. Он шел с кружкой для подаяния в руке, величественный, как всегда. Его окружали монахи, каждый хотел отдать за него жизнь и вступить в схватку со слоном. Просветленный успокоил своих учеников, сказав, что как-нибудь справится сам. Издали послышался рев слона. Он топал по-слоновьи тяжело, под его ножищами, казалось, треснет земля. Неожиданно, откуда-то сбоку, из дома на улицу выбежала девочка. Слон находился от нее метрах в пятидесяти. Гаутама Будда заслонил собой ребенка и твердым голосом, но с любовью в сердце сказал слону: «Ну чего ты разбушевался?» Поток его любви напоминал льющиеся с неба реки солнечного света после окончания муссонных дождей, когда земля и все, что на ней, захлебывается счастьем. Слон, оказавшийся в этих полноводных реках радости и любви, легкой походкой подошел к Истинносущему, хоботом вобрал пыль с его ступней и выдул ее себе на голову. Потом он виновато склонился перед Гаутамой Буддой.

Зависть душила Дэвадатту, он задыхался до синевы губ, когда вспоминал о Просветленном. Он пугался собственной порочности. Ее было в нем не в меру. Дэвадатта успокаивался, когда щедро делился ее излишками с каким-нибудь с виду благопристойным человеком.

Криминальные средства, примененные этим несчастным и злобным существом, не сработали. Пришлось противодействовать Просветленному в рамках дозволенного. Этот неугомонный в подлостях интриган предложил монахам более строгий устав общежития, чем тот, что действовал в сангхе. В основе его плана лежала идея борьбы с привилегиями, которыми якобы располагал «ближний круг» Просветленного. Дэвадатта требовал жить скромнее и аскетичнее — на то ведь они бхикшу! О том, что сам Гаутама Будда живет на широкую ногу, он вещал на каждом углу: в Раджагрихе, Гайе, Вайшали и Шравасти. Дэвадатта предложил Первоучителю внести в устав пять новых пунктов. Жить всем предлагалось в лесу; других способов прожить, кроме милостыни, не изыскивать; не принимать одежду от мирян, а носить только сильно изношенную ветошь, выброшенную за ненадобностью; жить у подножия деревьев, а не под крышей; полностью исключить из еды мясо и рыбу.

Будда отказался делать эти правила обязательными.

Стараниями Дэвадатты в общине произошел раскол. С ним ушли молодые бхикшу, только начавшие изучать Дхарму и не особенно хорошо знающие правила поведения в общине. Первое время в Гайясисе их кормили находящиеся там последователи Дхармы, не отколовшиеся от Просветленного. В разговорах с ними молодые люди укрепили свои представления о пути освобождения от сансары.

Через какое-то время Шарипутра и Маугальяяна по просьбе Просветленного пришли в Гайясису. Необходимо было направить заблудших овечек на истинный путь. Дэвадатта, ошибочно полагая, что два выдающихся ученика Просветленного соединились с его общиной, объявил себя также Просветленным. Чтобы не затягивать рассказ о раскольнике Дэвадатте, закончу событием, положившим конец его самоуправству. Оказавшись в одиночестве, он был избит до полусмерти одним из бхикшу. От нанесенных побоев он не оправился и вскоре умер. Его просьба увидеть перед смертью Гаутаму Будду не осуществилась. Просветленный его простил, но от встречи отказался. Дэвадатта попал в ад, где получил огненное тело. Вся эта рассказанная мною история изложена в двенадцатой главе о Дэвадатте Сутры Лотоса (Сутра о Цветке Лотоса Чудной Дхармы)[402].

Были в общине Просветленного два человека особой судьбы. Один — страшный во всех смыслах, при его виде даже тигр отводил в сторону желтые глаза. Другая — не найти сравнения, чтобы приблизительно передать ее очарование. На ум приходит разве что банальный оксюморон — женщина убийственной красоты. Мужчину звали Ангулимала, и был он разбойником с большой дороги. Женщину звали Амбапали, и она была куртизанкой.

Ангулимала отрубал мизинцы у людей и писал стихи. Эти стихи напевают до сих пор роженицы из буддийских стран, веря, что они способствуют благополучным родам. А все потому, что благодаря Просветленному этот когда-то бородатый и лохматый зверь перевоплотился в приятного, с хорошими манерами, доброго человека. Как это чудо смогло произойти? Первое хорошее дело, которое он совершил, состояло в заботе о трудно рожающей женщине.

Одна из многих мудрых мыслей Гаутамы Будды предупреждает: «Не стоит выносить суждение о людях лишь по их внешнему облику и поведению»[403]. Что касается внешности, это клише. По правде говоря, за этим мало что стоит. А вот относительно поведения тут есть над чем поразмыслить.

Биография Ангулимала поможет понять, что имел в виду Просветленный. В переводе на русский язык ангулимала означает гирлянду из пальцев. Понятно, что это прозвище и оно возникло в связи с какими-то имевшими место быть ситуацией или событием. При рождении ребенку дали имя Ахимсаки, что означает «не причиняющий вреда». Он появился на свет в высокообразованной и высокопоставленной брахманской семье. И все было бы хорошо, если бы при рождении сына отец не составил на него гороскоп. В Индии гороскопу придают огромное значение. В нашем случае гороскоп недвусмысленно показал, что у мальчика сильно выраженные преступные наклонности. Вот почему родители дали ребенку соответствующее миролюбивое имя. Словно повесили на него какой-то невидимый магический оберег.

Рассказом царя Прасенаджита, при дворе которого состоял отец ребенка, подтвердились наихудшие опасения. В царской спальне висящее по стенам оружие ночью засверкало, словно кто-то его обсыпал алмазами. Что говорить, знамения были налицо. Царский испуг, впрочем, быстро рассеялся. Вельможа сказал царю, что свет, возникший ночью, это следствие иллюминации по случаю рождения Ахимсаки. Все немного успокоились, и было решено со временем послать мальчика учиться в университет в Такшашиле. Успехи Ахимсаки в учебе были впечатляющими. Его преподаватель забеспокоился, что его заменят юношей. Согласно обычаю, учитель, обучивший ученика, имел право получить за свои труды вознаграждение, как правило, выраженное не деньгами — так называемую дакшину.

Учитель, задумавший избавиться от Ахимсаки, потребовал от юноши принести ему тысячу мизинцев с правой руки. Вот так талантливый молодой человек, понуждаемый к постоянным убийствам религиозными предрассудками и прадедовскими обычаями, стал беспощадным убийцей.

Просветленный, будучи гениальным психотерапевтом, вернул юношу в мир добра и порядочности. Он объяснил, что глупые, корыстные люди пытались его извести. Кто по глупости, а кто по сговору. Ахимсаки принял монашество и вошел в число великих учеников Гаутамы Шакьямуни Будды[404].

В общину Просветленного постоянно стучались женщины. В принципе он не возражал, но свое решение откладывал. Идеально было бы их монастырь расположить где-то поблизости, только не на одной территории с мужчинами. Правда, его тогда беспокоили суждения бхикшу, часто сопровождаемые ухмылками. Вот этого Гаутама Будда терпеть не мог. Наконец, после смерти отца он сдался, иначе не имел бы права принять в сангху свою приемную мать Праджапати. Лучшим своим ученикам он говорил, что женщины в возрасте украшают общину. Они как матери. Однако пришлось для них делать специальный устав, ужесточать требования. «Невозможно от женщин требовать сурового подвижничества!» — на этом Гаутама Будда стоял твердо. Однако предупреждал бхикшу, что с ними надо вести себя осторожно и предусмотрительно. Например, одна молодуха ходила по роще с огромным животом и всем намекала, что ее будущий ребенок от Просветленного. Пришлось ему напрячь оккультные силы, как рассказывает предание, и с этой обманщицы спали одежды. Тогда-то бхикшу увидели на ее животе две пышные подушки, прикрепленные к талии веревкой. Никто не смог сдержать смех, даже Гаутама Будда улыбнулся уголками губ.

В общении с женщинами, был убежден он, требуется деликатность, замешенная на суровости. Не то они будут ежедневно вспоминать ведические образы: алтарь — это женщина, а огонь — мужчина. Претило ему брахманское сладострастие, возведенное Ведами в закон жизни: «Когда прекраснобедрая, томимая любовью, сама пришла к мужчине, то он сойдет в ад, убитый ее вздохами, если не насладится ею». И все-таки надо признать, думал он, женщины в большей мере наделены добродетелью, чем мужчины.

Просветленный не забывал беседы с прекрасной Амбапали, в доме которой в Вайшали он, несмотря на возможные пересуды и сплетни, останавливался до того, когда на него обрушились многие несчастья и неожиданно свалились на голову многие дары. Это смерть царя Бимбисары, предательство Дэвадатты, а с другой стороны — рощи и монастыри. Это было третье его посещение столицы государства с республиканской, как и у шакьев, формой правления.