Будда (2-е изд., испр.)

Будда Шакьямуни внимательно оглядел всех притихших и удивленных его появлением прежних сотоварищей и объявил им, что все-таки нашел путь к освобождению, но только пришел к нему не через аскетические подвиги, а другим, не столь истязательным путем.

Тут Конданна, который предрек Сиддхартхе при его рождении великое будущее, все же сорвался и закричал, что быть такого не может, раз тот ел рис, пил молоко и общался с мирянами не как их духовный наставник, а как обычный человек.

Один-единственный аргумент со стороны Будды Шакьямуни убедил аскетов прослушать первую проповедь Первоучителя, в которой он кратко изложил суть своей доктрины — Дхармы. Он спросил своих товарищей, обманывал ли он их когда-нибудь. Что на это они могли ответить? Только подтвердить его исключительную честность.

Будда Шакьямуни в первый раз повернул Колесо Закона — Дхармы, произнес свою первую проповедь. Я приведу ее здесь в переводе Валерия Павловича Андросова. На мой взгляд, это лучший из всех имеющихся в моем распоряжении переводов, поскольку он точно передает содержание и отражает по стилю и ритму колорит того давнего времени:

«О нищенствующие подвижники духа, существуют две крайности, к коим не нужно приближаться тому, кто решил удалиться от мира.

Какие две?

Одна — жизнь, посвященная ублажению чувственных желаний, что низко, пошло, обыденно, недостойно и бесцельно.

Другая — это самоистязание, что мучительно, недостойно и бесцельно.

Не будучи влеком этими двумя крайностями, Истинносущий открыл Срединный Путь, дарующий проникновенное ви́дение, подлинное постижение, ведущий к умиротворению, высшему знанию, Просветлению и окончательному освобождению от череды рождений — к нирване.

Каков же, о подвижники, этот Срединный Путь, открытый Истинносущим, дарующий проникновенное ви́дение, подлинное постижение, ведущий к умиротворению, высшему знанию, Просветлению и окончательному освобождению от череды рождений — нирване.

Этот достойный Восьмеричный Путь состоит в правильных воззрениях, правильных размышлениях, правильных речах, правильных действиях (правильном поведении), правильном способе поддержания жизни, правильном приложении усилий, правильной памяти и правильном сосредоточении. Это и есть, о подвижники, Срединный Путь, открытый Истинносущим, дарующим проникновенное ви`дение, подлинное постижение, ведущий к умиротворению, высшему знанию, Просветлению и окончательному освобождению от череды рождений — к нирване.

О подвижники, существует и благородная истина о страдании. Рождение есть страдание, старость — страдание, болезнь — страдание, смерть — страдание, скорбь, плач, боль, отчаяние и горение — все это страдание. Связанность тем, что неприятно, — страдание. Не иметь того, что хочется, — тоже страдание.

О подвижники, существует и благородная истина о причине страдания. Это жажда, из которой происходит череда рождений, сопровождаемых чувственными наслаждениями и вожделениями. Эта жажда удовлетворяется то одним, то другим. Она состоит в желании ублажать чувственность, желании [лучшего] существования и жажде разрушения, небытия.

О подвижники, существует и благородная истина о прекращении страдания. Это высвобождение от жажды и полное искоренение страсти, что достигается оставлением их, отречением от них, отвращением к ним и преодолением их [ради освобождения].

О подвижники, существует и благородная истина о Пути прекращения страдания. Это благородный Восьмеричный Путь, состоящий в правильном осуществлении воззрений, размышлений, речей, действий (поведения), способа поддержания жизни, правильном приложении усилий, памяти и сосредоточения.

Когда, о подвижники, Я овладел благородной истиной о страдании, тогда же даровано Мне было озарение, знание, мудрое проникновение в сущность [страдания] и ясное понимание учений, о коих прежде не слышали.

О подвижники, пока Я не уяснил для себя полноту и совершенство знания Четырех Благородных Истин, знания трехчастного и двенадцативидного, до тех пор Я не обрел еще абсолютно совершенного Просветления и не превозносил его в мирах богов, Мары и Брахмы, среди отшельников и брахманов, среди богов и людей.

Когда же Я овладел совершенно и полностью знанием Четырех Благородных Истин, знанием трехчастным и двенадцативидным, тогда, о подвижники, постиг Я, что обрел наивысшее, абсолютное Просветление, тогда и изрек это в мирах Мары и Брахмы, среди отшельников и брахманов, среди богов и людей.

И открылось Мне видение провидцев, что освобождение Моего сознания непоколебимо, что эта Моя жизнь последняя, больше не будет новых рождений»[354].

Проповедь вернула аскетам веру в Первоучителя. В истинном свете увидели они свой аскетизм — подмену действия, направленного на освобождение от сансары, его шокирующей видимостью. Они признали поражение и отдали Гаутаме Будде должное — сделали пранам. Смиренно склонились перед ним и коснулись пальцами руки земли, на которой он стоял. Невежество и гордыня исчезли. Появилось ощущение, что смерти нет. Осталось твердым и незыблемым внутреннее убеждение, что, дай волю языку своему, похоти, властолюбию и алчности — накличешь беду на два дома: страну, в которой живешь, и род, к которому принадлежишь. Конданна, как наиболее одаренный среди остальных аскетов, начал понимать суть учения во время первой проповеди. Настолько оно легло ему на сердце. С этого торжественного дня его называли «Конданна познающий».

Их путь к свободе от сансары подходил к завершающему этапу.

Колесо Дхармы (санскр. — дхарма чакра) часто помещают на крышах буддийских храмов и монастырей, а по его бокам располагают скульптурные изображения двух полулежащих газелей. Ведь первую проповедь Будды Шакьямуни вместе с пятью аскетами слушали, замерев, эти стройные и длинноногие животные.

После обряда отречения от мира и посвящения по правилам нового Закона в монахи все пять подвижников образовали первую буддийскую общину — сангху.

Обряд был незамысловатым по форме и содержанию. Будущий монах спрашивал Первоучителя: «Господин, могу ли я получить посвящение и наставления от Возвышенного?» Гаутама Будда отвечал: «Хорошо передана дхамма (санскритский вариант: дхарма). Живи святой жизнью ради полного разрушения страдания»[355]. Вслед за ним новообращенные трижды произносили слова обета о праведном образе жизни. К нему относились следующие самоограничения: воздержание от греха отнятия чужой жизни, греха присвоения того, что не было дано добровольно, и от греха сексуальных прегрешений, а также отказ от лжи, включая ложь умолчания, и отказ от употребления опьяняющих средств, то есть от алкоголя и наркотиков.

Стоит уточнить, что первую проповедь Гаутама Будда прочитал в начале сезона дождей и тогда же появилась его община (сангха), то есть в июне — июле. По крайней мере современные буддисты Южной Азии отмечают данные события именно в это время. В. П. Андросов по этому поводу вносит в хронологию жизни Первоучителя важную коррективу: «Они (буддисты Южной Азии. — А. С.) датируют их 588 г. до н. э., когда Шакьямуни уже было полных 35 человеческих лет. Поскольку мы условились поправлять традиционные даты жизни Будды, „омолаживая“ их примерно на 200 лет, поскольку имеем 388 г. до н. э., что является вполне реальным историческим временем для первых ростков буддизма в долине Ганги»[356].

Как я уже говорил, роща Ишипатана находилась неподалеку от священного города Варанаси (Бенарес), он же Каши, это с незапамятных времен наиболее святое место для индусов, буддистов и джайнов. Символично его расположение. Город построили на западном берегу Ганги, на левом же — вообще нет никаких зданий. Он стоит на трех холмах, словно поднятый Шивой на его трезубец.

Для индуса путь к Просветлению начинается с этого древнего города и его окрестностей. Круглосуточно в Варанаси на берегу Ганги пылают погребальные костры. Кремация в этом городе дает надежду переродиться в лучшем виде существования, а смерть здесь вообще приводит к освобождению от круговорота рождений, смертей и новых рождений. Поразительно, что Ганга, текущая на юго-восток, начиная с Варанаси, неожиданно меняет направление и наперекор здравому смыслу поворачивает свое движение на север, в сторону обители бога Шивы на горе Кайлаш в Гималаях. Отсюда, от этой священной горы, берут начало четыре главные реки Индии: Инд, Сатледж, Брахмапутра и Карнали.

Во времена Гаутамы Будды брахманы не особенно жаловали его самого и его учение. Прямо скажем: в налаженный бизнес вторгались проповедники каких-то «доморощенных» учений и за чашку риса втолковывали желающим их слушать, как достичь освобождения от тягот жизни. Брахманы понимали, какой материальный ущерб наносят им буддисты и другие шраманы, и их беспокоило неприятие Первоучителем кровавых жертв богам. Вызывало подозрение, что его последователи безразлично относятся к ежедневным и многократным священным омовениям в реке.

При хождении по Северу Индии нищенствующие монахи обходили стороной Варанаси, зная наверняка: там им вряд ли подадут.

Пропитание для крошечной буддийской общины в шесть человек, включая Первоучителя, добывали самые расторопные: Конданна, Ваппа и Бхаддия. Гаутама Будда вел отдельные обстоятельные беседы с Маханамой и Ассаджи. Какое-то время они были отстающими учениками. Однако вскоре догнали остальных трех монахов и уже без труда сосредоточивались на изложенных Первоучителем спасительных принципах его Дхармы. Основным из них был принцип постоянного движения вперед.

Ведь в мире нет ничего вечного и ничего прочного не предвидится. Все существующее вокруг демонстрирует свою преходящность, текучесть и изменчивость. Это касается как чего-то вещественного, так и абсолютно бесплотного. Карен Армстронг считает этот принцип ключевым в буддийском учении и приводит в доказательство убеждение Гаутамы Будды, что «целесообразность даже самого мудрого наставления со временем исчезает»[357]. Она вспоминает в связи с этим одну из любимых Буддой притч о страннике и плоте, которую он часто рассказывал своим ученикам. Вот ее незамысловатое содержание.

На пути странника оказалась широкая река. Ему надо было во что бы то ни стало добраться до другого берега. Ни моста, ни лодки рядом не оказалось. Ему пришлось самому соорудить плот и на нем переплыть реку. Дойдя до этого места, Первоучитель спрашивал учеников, как странник поступит с плотом: оставит его на другом берегу или взвалит на плечи и с этим грузом продолжит путь? Ответ напрашивался сам собой. Разумеется, оставит плот на берегу и налегке, как прежде, пойдет дальше. Притчу Будда заканчивал неожиданным выводом: «Мое учение, бхикшу, подобно плоту — оно лишь помогает безопасно переправиться через реку, и не стоит тащить его за собой, когда река уже позади. Запомните сравнение моего учения с плотом, и вы сумеете в нужный момент выбросить за борт даже правильное учение (дхарму), не говоря уже о негодных»[358].

Новые люди в общину не вступали. Неустанное покаяние огромных толп происходило неподалеку — в Варанаси, а Будду с его пятью учениками местные жители словно не замечали, а если и бросали взгляды исподлобья, то угрюмые, и тут же обходили стороной. Люди привыкли к «неправедному» пути, который когда-то избрали их пращуры. Они не хотели ничего менять.