Будда (2-е изд., испр.)

Учитель пребывал в глубокой медитации. Сиддхартха тихо присел рядом, сосредоточился, и его ум вступил в работу с полной самоотдачей.

Сиддхартха осознавал безграничное пространство, вглядывался в него внутренним зрением и чем его шире обозревал, тем сам расширялся в нем до невообразимых пределов, которые отодвигались, и он расширялся вместе с ними, все дальше и дальше в бесконечной перспективе. И вдруг эта бесконечность, как и он, неожиданно сузившись, преобразовывалась в крошечную точку. Его сознание соотносилось с безграничным и ограниченным до малости пространством. Оно присутствовало в каждом явлении Вселенной, и все в ней было создано им. Его сознание порождало многообразие всех явлений и форм. Вот почему все они были иллюзорны, условны и составляли «сферу нематериальности»[275].

В первый день пребывания у Арады Каламы он познакомился с несколькими интеллектуальными и благожелательными молодыми людьми. Среди них был Пукусса из северо-восточного племени маллов. Он рассказал Сиддхартхе, что был свидетелем одного из глубочайших медитативных «трансов» Арады Каламы. Происходило перемещение войск из Вайшали куда-то в другое место. Мимо манговой рощи по каменистой дороге с грохотом проносились повозки. Их было не меньше пятисот. Учитель, что потрясло всех, кто тогда находился рядом с ним, находясь в полном сознании, не увидел и не услышал ни одной из них. Вот насколько глубоко он умел заглянуть в себя! Впоследствии Пукусса станет последователем Гаутамы Будды.

Арада Калама открыл для Сиддхартхи возможности управления дыханием. Он показал ему, как при правильном дыхании сосредоточенность достигает наивысшей силы. Он объяснил сверхспособному ученику, почему его называют «практическим учителем»: «Мое учение — это не просто теория. Знания обретаются непосредственным переживанием и прямым достижением, а не благодаря ментальным аргументам. Для того чтобы достигать различных состояний медитации, необходимо избавиться от всех мыслей о прошлом и будущем. Ты должен сосредоточиться исключительно на освобождении»[276].

Само собой разумеется, что Первоучитель, находясь в ближайшем окружении Арады Каламы, много чего взял для себя из его учения. Об этом самоочевидном факте буддийские предания упоминают неохотно и вскользь. Мне трудно объяснить, почему в них отвергается сама вероятность воздействия идей Арады Каламы на учение Гаутамы Будды. Так, в Маджджхиме-Никае Будда заявляет, итожа результаты своего обучения у «практического учителя»: «В скором времени я впитал в себя учение и пребывал в этом состоянии». Однако он тут же сетует, что это учение не привело к устранению очарованности [миром], к покою и бесстрастию, к прямому знанию и Просветлению, к нирване[277]. Оно разве что способствовало «перерождению в сфере отсутствия всего». Такая перспектива перевоплощения непонятно в чем и непонятно где мало интересовала Сиддхартху.

Вряд ли неприязнь друг к другу имела место в реальных отношениях Гаутамы Будды и его первого учителя. Расставание с Арадой Каламой можно объяснить причинами эмоционального характера. Тот напор, с которым учитель взял его в оборот, Сиддхартху испугал. Он подумал, что дальнейшее пребывание среди учеников Арады Каламы помешает ему найти недостающие звенья, которые связали бы узнанные и опробованные им благодаря учителю понятия и практики в нечто целое.

Сиддхартхе Гаутаме представлялось, что, вступив на новый путь, он движется по нему с черепашьей скоростью. А ему хотелось бы, как молодому, полному сил человеку, рвануть вперед и первым прийти к финишу.

Ох уж эти эмоции и скрытые побуждения уязвленного честолюбия, вечные козни неугомонного демона Мары!

Медитация помогала ему сосредоточиваться на загадках бытия, но не избавляла от страданий и тревог. Как упразднить причину страданий? На этот вопрос он не нашел приемлемого ответа у Арады Каламы. Учитель низвергал его своим понятием «чистого субъекта» в бездну аморальности. Ведь согласно доктрине Арады Каламы, человек не несет ответственности за существующее в мире зло. Оно возникало помимо него, исходило от самой неправедности[278]. Эту ответственность также снимали с людей, как, надеюсь, помнит читатель, шраманы-радикалы — адживики.

Гаутама Будда прошел за очень короткий срок полный медитативный курс у своего первого учителя. Обратимся к разделу «Алара Калама» в книге В. К. Шохина «Первые философы Индии», чтобы понять, чему он еще обучил Сиддхартху Гаутаму. Курс состоял из четырех степеней медитации, так называемых дхьян. Он завершался «одновременным созерцанием „пустоты“» и «своего рода дематериализацией самого адепта». Впоследствии буддисты освоили вслед за Сиддхартхой Гаутамой, как полагает В. К. Шохин, и дхьяны, и заимствовали у Арады Каламы «созерцание пустоты»[279].

Единственное, в чем Гаутама Будда решительно разошелся с Арадой Каламой, было признание его бывшим учителем «духовно неделимого и бытийно неизменного Атмана»[280].

К тому же дхарма в понимании Арады Каламы не подводила к устранению очарованности земной жизнью, к бесстрастию.

В. П. Андросов отмечает феномен первого учителя Гаутамы Будды в его духовном становлении: «Покинул Гаутама школу Арады. Но пять ступеней его учения — вера, сила, самосознание, сосредоточение и мудрое проникновение в сущность — позднее вошли в более полную буддийскую доктрину восьми высвобождений (вимокша). Полученные навыки созерцания ничто тоже в дальнейшем пригодились. Они заняли свое место в буддийской практике высших способов созерцания, как и методы следующего учителя»[281].

Следующим учителем Сиддхартхи Гаутамы стал отшельник Удрака (палийский вариант: Уддака) Рамапутра. С языка санскрита имя Рамапутра переводится как «сын Рамы». Слава об этом духовном учителе гремела по всей Магадхе и Кошале. Местной знаменитости было 75 лет.

Удрака Рамапутра предпочитал начинать занятия с вновь прибывшими к нему учениками с чистого листа. Он был въедлив, немногословен и дока в своем деле — технике медитации и йоге.

Гаутама Будда подробно рассказывал своим ученикам о методе обучения у Удраки Рамапутры: «И вскоре я быстро выучил ту Дхарму. До той степени, до которой излагалось его учение посредством простой декламации по губам и повторения [заученного], я мог говорить со знанием и уверенностью, и я заявлял: „Я знаю, я вижу“. И были другие, кто делал так же»[282].

Его ученики начинали с простейших техник и плавно переходили к более сложным. Задачу, которую Удрака Рамапутра ставил перед ними, трудно, даже невозможно передать словами. Например, путь к освобождению лежал за пределами всякого восприятия. Мысль интересная, но непредставимая. Ведь чтобы ее в какой-то мере ощутить, потребуется хотя бы одно из пяти чувств, которые медитативным путем отключались. Для объяснения, как решить проблему освобождения, естественно, нужных слов не находилось. Наверное, поэтому Удрака Рамапутра прибегал к жестам и всяким красноречивым демонстрациям, чтобы становилось понятно, как он этой цели собирается достичь.

Я приведу диалог между Сиддхартхой Гаутамой и его новым учителем, восстановленный монахом Тик Нат Ханом по палийским источникам.

Сиддхартха почтительно спросил: «Мастер, если устранить восприятие, тогда что же останется? Если восприятия нет, тогда как отличить бревно от камня?»

Учитель объяснил: «Бревна и камни не лишены восприятия. Неодушевленные предметы сами по себе есть восприятие. Ты должен погрузиться в состояние, в котором нет как восприятия, так и не-восприятия. Это состояние ни восприятия, ни-невосприятия. Молодой человек, ты должен достичь этого состояния»[283].

Было легко и необременительно учиться у этого молчуна и работать с ним. Особенно «продвинутому» Сиддхартхе Гаутаме, понявшему, что представляют собой две сферы безграничного пространства и нематериальности. После этого для него достичь состояния нематериальности пустоты, которым наслаждался Удрака Рамапутра, было проще простого. Вот только цель, ради которой он превратился в паривраджака, отдалялась от него все дальше и дальше.

Духовное пробуждение не наступало, какие невозможной трудности задачи ни предлагал бы он своему сознанию. Несомненно, это была соблазнительная и захватывающая игра абстракциями, заставляющая серые клеточки мозга шевелиться и напрягаться, но результат, на который он надеялся, отсутствовал. А если и появлялся на мгновение, то оказывался заманивающим призраком. Он проваливался в бездну собственного сознания, у которого не было ни дна, ни протяженности, как у Вселенной. В отличие от Арады Каламы в доктрине Удраки Рамапутры отсутствовало даже ничто. Не было вокруг ничего — «ни земли, ни воды, ни огня, ни воздуха, ни пространства», но в то же время сохранялось осознание некой ясности, хотя определить ее словами было невозможно[284].

Первоучитель, пока не обрел собственное учение, чутко и внимательно относился к духовным поискам своих первых наставников. Если даже что-то в их философских рассуждениях и медитативных практиках его не устраивало, он отходил в сторону, но был всегда благодарным этим людям и не менял к ним уважительного отношения. Подобным образом он возвращал своим учителям гуру — дакшину, долг за полученные знания.

Ошеломительной неожиданностью стала для него встреча в толпе учеников Удраки Рамапутры брахмана, о котором ему много говорили близкие люди и которого он никогда не видел. Это был живший целомудренной жизнью уже немолодой монах по имени Конданна, предсказавший ему, новорожденному, духовное поприще. Он сблизился с этим человеком. Вскоре Конданна станет одним из пяти аскетов, с которыми он будет умерщвлять собственную плоть.

Все чаще и чаще Сиддхартха Гаутама общался с отшельниками. Они его уверяли, что отыскали виновника всех человеческих бед. Источник зла находился настолько близко, что им не приходилось далеко ходить. Это было их собственное тело. Ненасытное, капризное, требовательное. Присущие этому телу желания большей частью невозможно было удовлетворить. Вот почему оно постоянно мстило человеку. В ход шли управляемые телом чувства. Как только начиналась борьба между «хочу» и «не могу», страдания неимоверно увеличивались. С этими страданиями человек не знал ни отдыха, ни покоя. Что предлагали отшельники? Морить тело голодом, истязать йоговскими упражнениями, чтобы оно не посмело даже пикнуть! Превратить человека в доходягу, а его тело держать в повиновении, постоянно унижая и преследуя. Вот тогда-то человек, как уверяли аскеты, доведя свое тело до полного изнурения, избавится от страданий и свободно вздохнет.

Суровым самоограничением, аскезой среди отшельников тогда пользовались все кому не лень. Она оставалась для Сиддхартхи Гаутамы, как ему казалось, единственным средством для достижения духовного пробуждения. Теперь ему приходилось полагаться на самого себя в попытках побудить сознание к просветлению. Постом и самоистязанием, как утверждали аскеты, достигается блаженная расслабуха — состояние, увеличивающее самоуважение и укрепляющее силу воли. Рассказы об аскетических подвигах ведических риши заменяли в то время детективные истории. Людям становилось легко и спокойно на душе, когда они в качестве иллюстраций к этим рассказам встречали на дорогах ходячие скелеты. К тому же все эти странники путешествовали немытыми и обросшими. Патлатые и бородатые отшельники олицетворяли людей из странной и таинственной жизни, непосредственно соседствующей с вожделенным пространством, называемым вечностью. Казалось, они помучаются еще немного и навсегда избавятся от бесконечных перерождений. В сравнении с ними собственная жизнь обычных людей выглядела, с одной стороны, вполне благополучной, а с другой — безнадежно заурядной, не сулящей посмертного блаженства.