Холодная осень. Иван Бунин в эмиграции 1920-1953

И совсем невероятно, чтобы он о «зазывах» стал распространяться в своих письмах…

Сделаем небольшое отступление. В 1971 году в «Новом журнале» (№ 105) появились любопытные заметки Георгия Адамовича «Бунин. Воспоминания». Старый приятель Ивана Алексеевича писал: «Война, военные неудачи, положение в России, огромные русские потери, все это чрезвычайно волновало Бунина, особенно в первые год-два, когда, казалось, Гитлер может выйти победителем. О настроениях его в это время, да и о более поздних, по окончании войны, сложились легенды. Русская эмиграция не была в военные годы вполне единодушна, что и способствовало возникновению всякого рода россказней. По другим причинам и другим побуждениям не обошлось без легенд и в Советской России.

…Должен без колебания, во имя истины сказать, что за все мои встречи с Буниным в последние пятнадцать лет его жизни я не слышал от него ни одного слова, которое могло бы навести на мысль, что его политические взгляды изменились. Нет, взгляды эти, всегда бывшие скорей эмоциональными, чем рассудочными, внушенные скорей чувствами, воспоминаниями и впечатлениями, чем твердым, продуманным предпочтением одного социального строя другому, взгляды эти, настроения эти оставались неизменны».

Адамович даже если действительно хочет оставаться беспристрастным и говорить лишь «во имя истины», тем не менее заблуждается в главном — взгляды Бунина как раз в последние пятнадцать лет жизни во многом изменились. Почему Адамович вдруг решил, что Бунин должен перед ним распахнуть душу? И не мог он знать о письмах в канун войны в Москву Толстому и Телешову, не ведал, разумеется, о дневниковых записях в 1943-м и 1944 годах, в которых Иван Алексеевич высказал заветное — свои думы о возвращении домой, на родину. Что касается Адамовича, то — не забудем, он действительно был одним из самых близких людей к Бунину. Но даже от него были скрыты замыслы писателя.

Как же все-таки объяснить слова Бунина о «приглашениях на родину»? Все обстоит, видимо, просто. Материальное существование писателя и его жены в последние годы войны почти полностью зависело от заокеанских «благодетелей». И у Бунина наверняка имелись основания полагать: те, кто помогает ему в США, крайне заинтересованы в том, чтобы нобелевский лауреат оставался в рядах эмиграции.

Разве мы теперь вправе судить старого и ослабшего от голода человека за то, что таким образом он стимулировал эту помощь?