Полибий и его герои

Сочинения других историков

Каждая современная историческая монография обыкновенно начинается с историографического очерка. Обзор трудов предшественников и точная ссылка на них считается в наши дни обязательными. Но в Античности на дело смотрели по-иному. Писать такие очерки было не в обычае. И даже вообще упоминать своих предшественников. И если историк брал у них что-то — а это неизбежно — он вовсе не обязан был на них ссылаться. Это отнюдь не считалось плагиатом или даже некрасивым поступком. Так делали самые уважаемые авторы вроде Фукидида. На первый взгляд кажется, что Полибий следует античной традиции. Но как мы увидим, и здесь, как всегда и во всем, он исключение.

Внимательно изучая его сочинение, приходишь к удивительному выводу. По-видимому, каждую важную тему он начинает с историографического очерка и рассматривает, какие есть мнения в литературе. Я говорю «по-видимому», так как полностью дошли до нас только первые пять книг его труда. Остальные сохранились во фрагментах. А это значит, что не только потеряны большие куски текста, но мы не видим авторского плана каждой главы, ибо фрагменты расположены достаточно условно. Если мы рассмотрим эти первые пять глав, то увидим, что историографический очерк помещен в рассказе о Клеоменовой войне, о Первой Пунической войне, об истории взаимоотношений римлян и карфагенян, о причинах Ганнибаловой войны, о переходе Ганнибала через Альпы. В остальных книгах сохранился, хотя, видимо, не полностью, историографический пассаж о характере и военных методах Сципиона Старшего, о взятии им Нового Карфагена, о войне Филиппа с родосцами. Этот последний случай очень интересен для понимания методов Полибия. Поэтому остановимся на нем подробнее.

О войне с Филиппом писали Зенон, о котором мы уже говорили, и Антисфен. «Так как описывают они те же самые события, что и мы, нам невозможно обойти их молчанием», — пишет Полибий (XVI, 14, 4). Очень знаменательные слова! Это означает, что такого родя очерки Полибий считал необходимыми. Несколько ранее он уточняет: «Так как некоторые составители отдельных историй пишут о тех же временах… то я желаю вкратце рассказать об этих писателях, не обо всех впрочем, но о тех только, которые по моему мнению достойны упоминания» (XVI, 14, 1–2).

Но Полибий не только дает полный очерк мнений о событиях, им описываемых, он дал характеристики и нарисовал портреты всех крупных историков от времен Александра! И это тем более для нас драгоценно, что от этих писателей не осталось почти ничего. И если Феопомп, Каллисфен, Эфор для нас сейчас не пустые имена, то обязаны мы этим почти исключительно Полибию. Наш автор придерживается строгого правила: приводить достаточно большие цитаты, причем цитаты дословные. Чуть ли не целую главу посвятил он критике своего предшественника Тимея. «Я перенес в одно место все замечания мои о Тимее, дабы не прерывать повествование многократными отступлениями» (XII, 11, 6). Такое внимание объясняется, по-видимому, двумя причинами. Во-первых, к Тимею все относились с почтением, считали очень ученым и заслуживающим великого доверия автором. Полибий же стремился разбить этот образ. Во-вторых, — и это самое важное! — на его примере он осудил целое историческое направление кабинетных оторванных от жизни писателей.

Способы его полемики очень удобно наблюдать на примере тех же родосских историков Зенона и Антисфена. Они утверждают, что их соотечественники одержали над македонским царем блистательную победу. Полибий держится прямо противоположного мнения. Каковы его доводы? Первое. В рассказе самих родосских историков содержатся следующие факты. Два родосских пятипалубника попали в руки врагов, большая часть родосских кораблей стремительно отступила в открытое море, ночь после битвы македонцы провели в родосской якорной стоянке, жители Милета вышли навстречу Филиппу, увенчали самого царя и его военачальников. Все это совершенно определенно говорит о победе македонцев. Второе. Из письма родосского адмирала, о котором мы говорили, следует, что родосцы были разбиты (XVI, 15).

Таким образом, Полибий, во-первых, пользуется текстом самих Зенона и Антисфена как источником и восстанавливает истину, затуманенную обоими патриотами. Во-вторых, находит источники, опровергающие их мнение. Подобным образом действует он и в остальных случаях. Так как Полибий обладал почти математической логикой, острым умом и не менее острым языком, то забавно наблюдать, как легко он сбивает с ног своих противников. Часто он бывает насмешлив, даже весьма насмешлив. Но всегда вежлив и корректен. Его возмущают грубые ругательства, с которыми Тимей набрасывается на своих коллег. Он, например, разошелся с Аристотелем в вопросе об основании Локр и осыпал философа всевозможными оскорблениями. Это презренный софист, говорит он, «только что закрывший лавочку с аптекарскими снадобьями, втиравшийся во дворы и палатки военачальников, лакомка, обжора, всегда и везде думавший о своем брюхе». Такие слова, с отвращением замечает Полибий, нельзя было бы терпеть даже из уст какого-нибудь отъявленного пройдохи, промышляющего лжесвидетельством в суде. Для историка же такие выражения совершенно недопустимы. «Предположим, сообщение Тимея более правдоподобно. Следует ли отсюда, что другой писатель, менее заслуживающий веры своим рассказом, должен подвергнуться всевозможным оскорблениям и хулам, чуть не смертной казни?» (XII, 7, 5, 6–8).

Насколько внимательно изучал Полибий труды других историков, хорошо видно из одного его экскурса. Он говорит о Каллисфене, знаменитом ученом, сопровождавшем Александра и оставившем записки о его походах. Полибий замечает, что сведения его о битвах весьма ненадежны. Но чтобы читатель не подумал, что скептицизм его не имеет основания, он разбирает описание знаменитой битвы при Иссе, свидетелем которой был Каллисфен. Историк подробно описывает равнину и необозримые полчища Дария, а потом расположение войск. Полибий тут же замечает, что, если равнина была такова, как говорит Каллисфен, а войска столько, сколько он называет, армия Дария просто не могла разместиться на равнине. Он вычисляет, какую площадь должен занимать один пехотинец и какую всадник. Потом просит читателя прикинуть, было ли место для всех них на равнине (XII, 17–18). Значит, он с карандашом в руке проверял описание всех битв!

В другой раз он говорит об историке Эфоре. Он неплохо разбирался в морских битвах. «Поэтому если со вниманием прочитать его описания морских сражений… то придешь в изумление от дарования и опытности писателя и вынесешь много полезных сведений». Зато в сухопутных битвах он не понимал ничего. Сражение при Мантинеи было сложно и запутанно, и Эфор совершенно в нем не разобрался. «Всякий может убедиться в этом, если точно представит тамошнюю местность и измерит описываемые Эфором движения войск» (XII, 25f).

Но так внимателен и точен Полибий вовсе не в одних описаниях битв. Он разбирает сообщение Филарха о Клеоменовой войне. По словам Филарха, спартанский царь, взяв Мегалополь, захватил там 6 тыс. талантов. Вскоре он получил письмо из Египта: Птолемей отказывал ему в денежной помощи. У Клеомена не было даже чем платить воинам. Он оказался в критическом положении. Начнем с того, говорит Полибий, что не только в Мегалополе, но и во всем Пелопоннесе не нашлось бы 6 тыс. талантов. Когда в пору своего могущества афиняне подвергли оценке всю свою землю, все дома и имущество, то получили 5750 талантов. Что же говорить об обедневшем и разоренном Пелопоннесе! По уверению самого Филарха, Мантинея была одним из самых богатых городов Пелопоннеса. Ахейцы, взяв ее, полностью разграбили, а население поголовно продали. И выручили только 300 талантов. А жители Мегалополя в большинстве своем бежали. Филарху стыдно писать подобные вещи. Ведь историк должен был бы в первую очередь знать состояние и богатство государств. Но «еще изумительнее дальнейший рассказ Филарха». По его словам, страшный удар нанес Клеомену отказ Птолемея снабдить его деньгами. Но позвольте! А 6 тыс. талантов?! Если они были у Клеомена, не нужен был ему никакой Птолемей. Щедростью он мог превзойти самого Птолемея. «Утверждать с одной стороны, что все надежды Клеомена покоились на Птолемее и его поддержке, а с другой тут же уверять, что в руках его была такая огромная сумма, признак непростительной непродуманности и небрежности» (II, 62–63).

Как относился он к трудам предшественников, хорошо видно из одного места. Речь идет о римском историке Фабии Пикторе. Это был сенатор, современник событий, а потому считался непререкаемым авторитетом. Но Полибий считает его повествование весьма далеким от совершенства. И тут он делает интереснейшее замечание. Ни в коем случае нельзя принимать чьи бы то ни было слова на веру. Но ни в коем случае нельзя и отбрасывать ни один источник, хотя бы он и содержал много ошибок. «Я утверждаю, что хотя и не должно пренебрегать показаниями этого историка, однако не следует считать его непогрешимым, напротив, читатель обязан составить свои суждения на основании самих событий» (III, 9, 4–5).

Думаю, под этими словами может подписаться каждый современный историк.