Полибий и его герои

Клеоменова война (228–222 гг.)

Теперь Клеомен мог приступить ко второй части своей программы. Обновленная Спарта должна была вновь стать владычицей Пелопоннеса. Клеомен реорганизовал армию, нанял наемников, научил спартанцев, которые все еще по старинке орудовали копьями, сражаться сариссами и строиться в фалангу. Теперь он был готов к завоеванию Пелопоннеса. Но почти весь полуостров принадлежал Ахейскому союзу. Война между ними стала неизбежной. Рассказывают, что, когда Клеомен еще не совершил всех описанных нами блестящих дел, Арат как-то столкнулся с ним в одной небольшой кампании. В открытом бою спартанцы, разумеется, его одолели, но ночью Арат, как обычно, вышел, чтобы захватить у них город. Однако тамошние приятели его оробели, и Арат воротился ни с чем. Он был уверен, что никто не знает о его ночных приключениях. Но утром он неожиданно получил письмо от спартанского царя. Клеомен очень любезно осведомлялся у него, «словно бы у приятеля, куда это он ходил ночью». Арат немедленно придумал какое-то очень правдоподобное и убедительное объяснение, которое должно было удовлетворить самого недоверчивого человека. «Клеомен еще одним письмом заверил Арата, что нисколько не сомневается в его словах, но только, если это не составит для начальника ахейцев особого труда, просит объяснить, зачем он брал с собой факелы и лестницы». Прочитав письмо, Арат расхохотался и спросил у одного спартанского изгнанника, находившегося в войске, что за человек этот Клеомен. На это спартанец отвечал:

— Тебе надо торопиться, пока у этого петушка не отросли шпоры (Plut. Cleom. 4).

Теперь шпоры, увы, уже отросли. Исход войны был предрешен. Арат был дурным полководцем, Клеомен великолепным. Легко, играючи он наносил ахейцам поражение за поражением. Но этого мало. Клеомен выбросил знамя социальной революции. И Пелопоннес пришел в смятение. «Среди ахейцев началось брожение, и в городах пошли речи о выходе из союза, ибо народ мечтал о разделе земли и отмене долговых обязательств» (Ibid. 17). Революция, как пламя, летела по всему Пелопоннесу. Города открывали ворота Клеомену. Почва уходила из-под ног Арата. На глазах его рушилось дело его жизни, тот свободный Пелопоннес, который он терпеливо год за годом строил. «После тридцати трех лет, проведенных на государственном поприще во главе Ахейского союза, после того, как славой и силой этот человек превзошел всех в Греции, он остался один, сокрушенный и беспомощный» (Plut. Arat. 41).

Подавленные всеми обрушившимися на них бедами, ахейцы готовы были подчиниться Клеомену. Но Арат с обычной своей ловкостью срывал все попытки договориться. Он знал, что ему невозможно мириться со спартанским царем. Клеомен воплощал в себе все то, что всю жизнь ненавидел Арат. Более всего Арат ненавидел тиранию, а Клеомен был в его глазах тиран, уничтоживший законное правительство и узурпировавший власть. Арат ненавидел гражданские смуты, а Клеомен раздул революцию. Сам этот строй Ликурга и общность имущества внушали Арату глубокое отвращение. Арат всю жизнь строил свободный Пелопоннес, Клеомен же хотел безраздельного владычества Спарты. А все пелопоннесцы помнили, что это было за владычество. Правда, сейчас Клеомен давал самые соблазнительные обещания и уверял, что не посягнет на свободу городов и сохранит Ахейский союз. Но мог ли Арат хоть на минуту верить этим обещаниям? Он не был так наивен, как покойный царь Архидам, и знал, чего стоит честное слово Клеомена. Он знал, что, как истый спартанец, царь соединяет храбрость льва с коварством лисицы и хладнокровно устранит любые препятствия, которые стоят на пути Спарты. Демократическая федерация должна была умереть: место избранного стратега займет наследственный царь Спарты. Притом царь, который уже уничтожил у себя на родине прежнюю конституцию и установил диктатуру.

Меж тем Клеомену предались коринфяне (225 г.). Арат постоянно жил в их городе, и Клеомен велел доставить ему ахейского стратега пленником. Коринфяне собрались на площади и стали требовать Арата. Он пришел, ведя в поводу коня, словно только что вернулся с прогулки. Вид у него был недоуменный, очевидно, он ни о чем не догадывался. Коринфяне обступили его с криками, бранью, упреками. Казалось, они готовы разорвать его в клочья. Арат, нисколько не изменившись в лице, ровным, спокойным голосом просил их не вопить, как дикари. Если у них есть к нему претензии, он ответит на них на собрании. Тут он, видимо, заметил, что надо кому-то передать коня. Он двинулся назад, оглядываясь, в поисках слуги. Всех встречных он останавливал и просил идти на площадь на собрание. Так дошел он до ворот. Здесь он вдруг вскочил на коня и во мгновение ока скрылся из виду, оправдав — в который уже раз! — свою славу неуловимого. Коринфяне явились к Клеомену и торжественно преподнесли ключи от своего города, которые 18 лет назад получили от Арата. Но Клеомен даже не взглянул на ключи, а нетерпеливо воскликнул: «Где Арат?» Коринфяне только смущенно развели руками. Клеомен осыпал их упреками, и, казалось, не рад был самим ключам (Plut. Arat. 40).

Много раз Клеомен пытался перетянуть на свою сторону Арата или хотя бы добиться его нейтралитета. Арат в своих мемуарах рассказывает, что после взятия Коринфа к нему явился собственной персоной отчим Клеомена и его правая рука. Он предложил за большие деньги продать спартанцам Акрокоринф. Кроме того, обещал ему ежегодное содержание, вдвое больше того, что он получал от Птолемея. Но Арат ответил отказом. Тогда Клеомен три месяца разорял окрестности его родного Сикиона. Имущество же Арата коринфяне подарили Клеомену (Plut. Arat. 41; Cleom. 19).

Арат умел найти выход из любого положения. И он знал средство уничтожить Клеомена. Но это было поистине ужасное средство. Лекарство могло оказаться хуже самой болезни. И Арат снова вышел на бой. Он заклинал товарищей сделать все для победы. Напрасно. Новая битва и новое тяжкое поражение. И тогда Арат, «видя, как неумолимы обстоятельства… решился на этот тяжкий шаг» (Plut. Arat. 43). Он задумал обратиться за помощью к своему смертельному врагу, царю Македонии!.. Какой нежданный удар для Греции! Арат просит дружбы македонцев! У многих это не укладывалось в голове. Но Арат все обдумал, все взвесил. «Он знал, что цари не имеют ни друзей, ни врагов по природной склонности, но вражду и дружбу соизмеряют с выгодами» (Polyb. II, 47, 5). Поэтому в успехе он не сомневался. И все-таки то был поистине «тяжкий шаг». Всю свою жизнь Арат положил на то, чтобы изгнать македонцев из Греции. А теперь он сам призывает их назад в Элладу! Он даже точно знал, что у него потребуют за помощь. И он не ошибся. Царь потребовал Акрокоринф. В Пелопоннес вступила македонская армия во главе с македонским царем Антигоном.

Вмешательство македонцев разом склонило чашу весов в пользу ахейцев. Но Клеомен не смирился. Он был искуснее и Арата, и Антигона. Однако у него уже не было денег, чтобы платить наемникам. Войско его теперь сильно уступало армии врагов. В разгар боевых действий к нему явились гонцы из Спарты с горькой вестью: его жена, которую он любил больше всех на свете, умерла. На рассвете Клеомен примчался в Спарту, затворился дома с матерью и маленькими детьми и оплакал свою утрату. Но слез его никто не видел. Он «тут же обратился мыслью к делам государственным». Птолемей разорвал с Аратом после его союза с Македонией. И вот сейчас он предложил помощь спартанскому царю, но потребовал отдать в заложники свою семью. Только что Клеомен потерял жену, теперь должен был отдать мать и детей. Клеомен совсем не был похож на своего предшественника Агиса. Но, оказывается, у них была одна общая черта. И Клеомена воспитывала мать, и она тоже была героическая женщина. Мать и сын обожали друг друга. Несколько раз пытался Клеомен рассказать матери о предложении египетского царя, но у него просто язык не поворачивался, и он уходил ни с чем. Мать заметила, что у сына что-то на сердце. Она сама завела с ним разговор и выведала его тайну. Узнав, в чем дело, она расхохоталась и сказала:

— Так вот о чем ты столько раз порывался переговорить со мной, но робел? Немедленно сажай нас на корабль.

Клеомен провожал их до берега. Прощаясь с матерью, он плакал. Она сама вытерла ему глаза, чтобы подданные не смутились, заметив слезы царя. Затем крепко обняла его, поцеловала и посоветовала действовать так, как требует реальная политика, не думая о никчемной старухе и малых ребятах (Plut. Cleom. 22).

То был роковой шаг. Клеомен сам набросил себе петлю на шею и приковал себя цепями к Египту. Это его и погубило. А Птолемей не торопился с деньгами. У Клеомена больше не было средств содержать армию. Его оттесняли все дальше. Враг готов был вступить в Лаконику. Клеомен был уже на границах спартанских владений, когда получил письмо от Птолемея. Царь Египта писал, что не может ему помогать и советовал примириться с врагом. Оставалось одно — дать как можно скорее решительную битву. Клеомен занял прекрасную позицию у Селласии (222 г.). Он вел себя как великий полководец и герой. Но силы были слишком неравны. Спартанцы были разбиты. Царь вместе с другими беглецами вернулся в Спарту. «Видя, что женщины подбегают к тем, кто спасся вместе с ним, снимают с них доспехи, подносят пить, он тоже пошел к себе домой, но… не стал пить, хотя изнывал от жажды, и даже не сел, хотя еле держался на ногах. Не снимая панциря, он уперся локтем в какую-то колонну, положил лицо на согнутую руку» и долго стоял так неподвижно, перебирая в уме все возможные планы действий. Наконец, он принял решение. Он посоветовал спартанцам открыть ворота Антигону.

Сам Клеомен со своими сподвижниками бежал в Египет, где все они вскоре погибли. Смерть они приняли «с мужеством, достойным спартанцев» (Polyb. V, 39). Лакедемоняне последовали совету Клеомена. Он не ошибся. Антигон обошелся со Спартой милостиво. Но законы царя-реформатора были отменены.