Полибий и его герои

В пламени

Ибо решила судьба, что падет Илион…
…………………………………..
Пел он о том, как ахейцы разрушили город высокий,
Чрево коня отворивши и выйдя из полой засады;
Как по различным местам высокой рассыпались Трои,
Как Одиссей, словно грозный Арес, к Деифобову дому
Вместе с царем Менелаем, подобным богам, устремился,
Как на ужаснейший бой он решился с врагами… Гомер. Одиссея. VIII, 511–519

Ранней весной 146 г. римляне двинулись на приступ Карфагена. Сципион, по-видимому, разделил армию на две части — половину отдал Лелию, половину взял сам. Штурм начался со стороны открытого моря, там, где находилась гавань Котон. Первым стену перелез Лелий со своим отрядом. Но, кажется, Сципион попал в город даже раньше. Но не через стену. А благодаря одной безумно смелой операции. Аммиан Марцеллин рассказывает: «Сципион Эмилиан с историком Полибием Аркадцем и тридцатью воинами с помощью подкопа овладел воротами Карфагена… Эмилиан подошел к воротам под прикрытием каменной „черепахи“. Пока враги оттаскивали каменные глыбы от ворот, Эмилиан никем не замеченный и в безопасности проник в покинутый город» (XIV, 2, 14–17)[83].

Их крохотный отряд оказался совершенно один среди вражеского города. Над ними вздымался исполинский кремль. Сципион внимательно смотрел вперед. Вдруг к нему подбежал Полибий. Сразу было видно: его осенила новая гениальная идея. Указывая на неглубокий морской рукав, отделяющий их от кремля, он сказал, что нужно немедленно взять гвозди, гвозди эти вбить в доски, доски побросать в воду и тогда враг не сможет их атаковать. Сципион выносил все предложения Полибия с ангельским терпеньем. Но сейчас — один единственный раз — сорвался. Он не выдержал и воскликнул: «Это смешно!» Впрочем, он тут же взял себя в руки, принял серьезный вид и стал объяснять греку, что нельзя же, завладевши стенами и находясь внутри города, избегать всеми силами сражения с неприятелем (Plut. Reg. et imp. apophegm. Sc. Min. 5).

Внутри Карфаген разделен был на три части: кремль Бирса; площадь, лежавшая между этим холмом и гаванью; и пригород Мегара. Каждая часть была окружена внутренней стеной и каждую надо было брать как отдельную крепость (Polyb. I, 73, 4–5; Арр. Lib. 95){122}. Ночь римляне провели на площади с оружием в руках. Здесь некогда бушевали народные собрания, носилась толпа, держа на копьях головы растерзанных вельмож, здесь распинали неугодных полководцев, и сейчас еще здесь висели остатки казненных, которых Гасдрубал имел обыкновение развешивать в назидание подданным{123} (Diod. XX, 44, 3; Justin. XXII, 7, 8; Liv. XXX, 24, 10). Совсем близко от них был тофет с часовенкой, где рядами лежали урны с обгорелыми детскими костями.

С первыми лучами солнца римляне ринулись к Бирсе. Они оказались в лабиринте узких кривых улочек. Как утесы, высились тесно прижатые друг к другу огромные шестиэтажные небоскребы. Из окон и с крыш на них дождем сыпались камни, копья, дротики. Римляне стали залезать на крыши. Они перебрасывали доски между домами и сражались высоко на этих мостах. Тем временем бой кипел и внизу. То и дело с головокружительной высоты с воплем падали люди. Наконец, вспыхнул пожар. Все кругом превратилось в горящий ад. Улицы звенели от криков, дома с грохотом падали. Шум, грохот, звон, огонь, страшное напряжение и ужасные зрелища делали людей безумными и равнодушными.

«В таких трудах прошло у них шесть дней и шесть ночей, причем отряды постоянно сменялись, чтобы не устать от бессонницы, трудов… и ужасных зрелищ. Один Сципион без сна непрерывно находился там, был повсюду, даже ел мимоходом, между делом, и лишь иногда, устав, и выбрав удобный момент, садился на возвышении, наблюдая происходящее» (Аппиан). Но даже тут, в этом пылающем аду, Полибий не отходил от главнокомандующего ни на шаг, боясь упустить хотя бы одну деталь. Видно, и он забыл про сон и еду.

На седьмой день карфагеняне сложили оружие. Только отряд перебежчиков, которым нечего было ожидать милости от Сципиона, и семья Гасдрубала продолжали сопротивление. В центре города поднималась высокая отвесная скала. На ней была крепость, кремль Карфагена, Бирса. Ее окружала стена с узкими воротами; к ним вела тесная улочка, вившаяся между стенами. А на самой вершине высился исполинский храм Эшмуна с лестницей в 60 ступеней (Арр. Lib. 130; Strab. XVII, 3, 14). Там и заперлись последние защитники Карфагена. Они дали друг другу страшную клятву сгореть, но не сдаваться римлянам. Легионы окружили храм. Вдруг дверь распахнулась, из храма выскочил Гасдрубал, галопом устремился к Сципиону и сел у его ног. Римляне остолбенели.

После явления Гасдрубала перед ними мелькнуло несколько видений. На крыше храма появилась толпа перебежчиков. Они стали умолять Сципиона на несколько минут прекратить бой. Тот решил, что они хотят сообщить ему что-то важное, и дал своим знак остановиться. Но они, подбежав к самому краю крыши, стали поносить Гасдрубала последними словами. Высказав все, они исчезли. И тут же храм вспыхнул: они подожгли его изнутри. И тогда на крыше среди языков пламени поднялось второе видение. Полибий увидал величавую женщину в пышной одежде. Она держала за руки двух мальчиков в коротких туниках, которые испуганно жались к матери. Это была жена Гасдрубала. Прежде всего она обратилась к Публию:

— На тебя, римлянин, не падет божья кара. Ты сражался против враждебной страны.

И она «горячо благодарила главнокомандующего, который сделал все, чтобы спасти жизнь не только ей, но и ее детям». Затем она повернулась к мужу и громко окликнула его по имени. Но он молчал и совсем распластался на земле, не покидая, однако, спасительного положения у ног Сципиона. Она спросила, как решается он с оливковой веткой сидеть у ног римлянина на глазах людей, которым столько раз клялся, что никогда не наступит день, когда глаза его будут глядеть на солнечный свет и пожар Карфагена? И она осыпала его страшными проклятиями и язвительными упреками, называя трусом и предателем. Она призывала на его голову мщение всех богов и демонов Карфагена и заклинала Сципиона воздать ему сторицей. «Произнеся эти оскорбительные слова, она зарезала детей, бросила их в пламя и кинулась туда сама». Здание с грохотом рухнуло, погребая под собой последних защитников. Гасдрубал продолжал сидеть у ног Сципиона (Арр. Lib. 127–131; Polyb. XXXIX, 4).