Человек, из Подольска!

Наш современник: памяти А.И. Казинцева

Александр Иванович Казинцев.

Мои воспоминания о нем таковы. На форумах «Липки» в Звенигороде, Ульяновске, мероприятиях при Союзе Писателей России неизменно встречался этот улыбчивый, доброжелательный человек. Он всякий раз здоровался, хотя я никогда не бывал на его семинарах, поначалу даже не зная, кто это: мастеров много, меня интересовали «Знамя», «Новый мир», «Дружба народов».

Никакого предубеждения по отношению к журналу «Наш современник», который представлял Казинцев, у меня не было. Я не раз встречал на тех же форумах людей, которые презирали «Современник», «Москву» как отсталые, с их точки зрения, журналы, но участвовали в их семинарах, так как там проще получить стипендию: конкуренция ниже. Этот подход всегда вызывал во мне отвращение. Я никогда не мог помыслить гадости в адрес каких-либо журналов – все они достойны уважения. Но попасть на семинары «Современника», которые вел Казинцев, я не стремился. Тем не менее при встрече с этим человеком было сложно не испытывать приязнь. А люди ведь нечасто вызывают заочную симпатию. Какая-то была в нем внутренняя радость, он источал любовь к жизни, распространял ее вокруг себя. Это вообще редчайшее свойство, а уж среди писателей, особенно возрастных!

Не знаю. Может, это мне просто казалось. Сильно позже я отметил еще одну деталь – внешнее сходство с преподавателем Нестором Петровичем из известного советского фильма, если представить Казинцева без бороды и усов.

На морского котика еще он был похож, вот что.

Я узнал, что он умер, когда об этом написали в СМИ. Но почему-то Казинцев вспомнился именно сейчас, потому и пишу о нем безо всякого, на первый взгляд, повода.

Мне все-таки довелось побывать на его семинаре – не в рамках «Липок», а на форуме Союза писателей России, где семинары Казинцева и Куняева (главреда «Современника») считались самыми крутыми. Ни атмосфера, ни разбор мне не понравились. Я увидел ограниченность в восприятии литературы и пестование этой ограниченности. Все, что не вписывалось в довольно узкие рамки восприятия «правильного» писательства, и мастерам, и ориентированным на эту же волну участникам было попросту неинтересно. Такого подхода я не встречал на семинарах, которые посещал прежде и которые проводили Анатолий Николаевич Курчаткин, Илья Кочергин, Ольга Новикова или даже современная Ольга Брейнингер – там было не в пример больше глубины и внимания к каждому тексту, даже не особо удачному, не особо интересному или не слишком форматному для конкретного семинара. Да и среди мастеров Союза Писателей России, как я отметил, были куда более интересные – тот же Юрий Козлов, например. Уровень и атмосфера «Современника» меня разочаровали, и я решил, что больше никогда не поеду на форумы СПР.

Мне ничего не дало посещение семинара Казинцева и ничем меня не обогатило. Звучит как звучит. Но я помню, как он говорил что-то о моей прозе, шутил, как его речь текла словно ручей – неторопливо, благостно, словно впрыскивая в сознание какой-то анестетик… Довольно странное было ощущение.

Много добрых слов уже сказано и будет сказано об этом человеке – достойном, интересном, ни на кого не похожем. Я вынужден признать, что мне особо сказать нечего. Но есть авторы, которых он поддерживал, которые ему благодарны, которым общение с ним дало многое, помогло стать на ноги или почувствовать собственный путь. Наверное.

Мне же Казинцев запомнится другим. Для моей жизни он стал, как бы это сказать, первым осознанным мертвым . Это не когда в детстве умер родственник, а ты даже не знал, что об этом думать, не сильно представляя, что такое смерть. И не когда был известный актер, например, которого помнишь по фильмам, но в жизни никогда не видел или видел мельком. И не когда чужой по духу – коллега из другого отдела, или какой-то приятель приятеля, а человек, занимающийся тем же, чем и ты, редким по сути, делом – писательским трудом (мне чудилось тогда, что я имею шансы стать писателем). Этот человек говорил с тобой, посвятил какое-то время чтению твоего текста, потом разговору о нем, потом вместе с тобой – разбору других текстов, и вы вместе два дня подряд провели во власти одной стихии, служа одному божеству (ну, условно, конечно). А сегодня этот человек гниет в земле; оттуда веет холодом, от которого не укрыться.

Как гниет Лимонов, которого я бесконечно любил. Но я никогда не встречал Лимонова, не говорил с ним.

Это никак не дает мне покоя. Это по-настоящему страшно – но не тем паническим страхом, что вмиг заставляет оцепенеть, а размазанным тонким слоем по каждому дню, по каждому утреннему пробуждению. По каждому действию, каждому сказанному и написанному слову.