Человек, из Подольска!

Человек, из Подольска!

Спор с пьесой Дмитрия Данилова

Популярность пьесы «Человек из Подольска», впервые опубликованной в 2017 году, достигла таких масштабов, что ее ставят в театрах по всей стране и даже сняли по ней художественный фильм.

Недавно я снова вспомнил о ней, когда ехал в поезде «Невский экспресс» из Москвы в Санкт-Петербург, и большую часть пути провел стоя у окна. Если бы я не смотрел непрерывно на сплошную линию заснеженной насыпи, то не заметил бы несколько удивительных скульптур: «голубя мира», серп и молот с надписью СССР, пионерку, женщину в белом. Впоследствии удалось выяснить, что статуя женщины расположена на братской могиле трех бойцов, а пионерка «установлена по предложению-требованию министра путей сообщения Бещева. Перед глазами проскочили и другие интересные картинки: женщина, стоящая словно в раздумьях на узкой дорожке, примыкающей к рельсам – и ни машин, ни домов поблизости; что она там делала? Собака, катающаяся в снегу на насыпи, также вдали от «цивилизации».

Надо сказать, все это было очень увлекательно, особенно как альтернатива сидению в шестиместном купе с безэмоциональными попутчиками. Но и в мыслях не возникло, что увиденное мною за окном – это лучшее, что только можно видеть.

Примерно о похожих наблюдениях, среди прочего, ведется речь и в «Человеке из Подольска» – первой пьесе Дмитрия Данилова (который в литературном смысле был мне весьма симпатичен до того, как занялся драматургией; вскоре последовали просто чудовищный издевательский «Сережа очень тупой» и весьма интересные, неожиданные «Свидетельские показания»). Хотя произведение и абсурдистское, Данилов вполне очевидно и навязчиво гнет линию правильного понимания окружающей действительности – она транслируется через всех остальных персонажей пьесы, прессующих единственного антагониста, того самого «человека из Подольска».

В связи с пьесой мне вспомнился забытый сегодня советский фильм «Встретимся у фонтана» – про энтузиаста, который ездил по глухим поселкам и строил там фонтаны: «Увидишь, красота какая. Вода шумит, в воздухе прохлада, и лампочки разноцветные вспыхивают, представляешь?» Его не понимали: «Что тебе здесь, парк культуры и отдыха, что ли?» – «Потому и нужен фонтан». Конфликт в фильме, разумеется, не идентичен «Человеку из Подольска», но в нем поднимался схожий вопрос: вот ты (энтузиаст) ездишь по всем этим местам; здесь же глухо все, серо – то ли дело в Москве, например. «В Москве легко, а ты попробуй это полюби», – примерно так отвечал персонаж фильма, дословно не приведу.

Зацикленность Данилова на идее поиска примечательного в неприметном известна еще со времен «Полюбить Купчино»; с этой идеей автор выступает, так или иначе, в каждом своем тексте. Но то, что раньше казалось симпатичным и познавательным, теперь достигло масштаба неприятной крайности и агрессивного навязывания («Нас еще в училище, помню, учили, что одна из важнейших функций полиции – это воспитательная работа с населением. Ну вот, мы с тобой проводим воспитательную работу»). Человек из Подольска – это обыватель, обывателем, по Данилову, быть нельзя; обывателю автор отказывает в возможности быть собой в принципе.

Популярность пьесы объясняется именно теми моментами, которые мне кажутся как минимум спорными, а то и отталкивающими – но именно они резонируют с настроением той аудитории, которая прежде, может, и не замечала Данилова, но «Человека из Подольска» восприняла на ура.

Что бросается в глаза с первых страниц? Например, то, что редактор районной прессы обязательно должен быть дебилом, каковым Данилов рисует сотрудника муниципальной газеты «Голос ЮАО», подвергая неоднократному осмеянию размер его зарплаты, 30 тысяч рублей (привет, региональный читатель!)

«Вы редактор? Как прекрасно! Это же очень интересно! Вам нравится ваша работа? – Да что там может нравиться. Скука одна. Рутина. – А зачем же вы пошли туда работать? – Ну, предложили. Сейчас с работой плохо»

Даже в логике абсурда весьма неприятна длительная, исполненная в духе сорокинского «прорубоно» линия «Голоса ЮАО» в пьесе. Впрочем, есть моменты еще неприятнее – все эти «ай, лелэ лелэ лелэ»; «пыи» и им подобные; честно говоря, я так и не понял, почему Данилов решает проводить важные для него идеи таким отталкивающим и раздражающим способом.

Полицейские выпытывают у человека, какая численность населения в его городе, когда Подольску присвоен статус города и так далее. Собственно, и автору, и полицейским кажется удивительным само допущение, что человек может этого не знать, может этим не интересоваться. Далее разворачивается ключевой эпизод пьесы.

«Как ты ездишь на работу? – От дома до станции на троллейбусе… Дальше на электричке до Царицыно. Потом на метро до «Автозаводской». – Долго ехать? Часа полтора где-то. Плюс-минус. – Понятно. Теперь расскажи нам, что ты видишь по дороге из дома до работы»

Автор словно бы не понимает и не допускает понимания читателем того факта, что, если каждый день ранним утром полтора-два часа добираться до работы, а вечером проделывать аналогичный обратный путь, даже Амстердам из окна вряд ли будет радовать. Мысли не могут быть иными, кроме как тоскливыми; сонное безразличие – вот что чувствует несчастный человек. Но «полицейские» не останавливаются:

«Какого цвета стены в подъезде? Дверь какая? («Мне все равно, какого цвета дверь»). Дорога вплотную к дому? А за дорогой что? Что видишь справа при отъезде троллейбуса от остановки, что слева? – Знаете… Я обычно, когда утром на работу еду, много народу, еду стоя, в окно не очень-то посмотришь, поскорее бы доехать»

В картине мира Данилова понимание к таким людям и обстоятельствам невозможно. Вместо этого он устами самого чокнутого персонажа – Человека из Мытищ, «перевоспитавшегося» – предупреждает: «Сейчас они тебя укатают по полной. Самое интересное начинается. Держись, придурок». Автору вообще нравится ставить на место, он делает это с наслаждением, обильно расставляя в пьесе ремарки вроде «Человек из Подольска потерянно молчит».

В чем же заключается «укатывание»?

«Что интересного встречается вам по пути? – Я же говорю – ничего интересного. Дома обычные, серые. Магазины. «Дикси». «Виктория». – А дома все разве серые? Они же разные! Вы не присматривались разве никогда? – Мне кажется, они все серые и одинаковые. – Это ты, Коля, серый. Серый и одинаковый»

Никто не рождается серым и одинаковым. Впрочем, это может стать и вопросом осознанного выбора. Однако у человека есть право быть серым и одинаковым, которое категорически не признают «полицейские», а с ними и сам Данилов.

«А теперь расскажи нам, как ты едешь на электричке от Подольска до Царицыно. – Если удается сесть, я обычно сплю. Но чаще всего еду стоя. Они переполненные все. Станция Силикатная. Станция Щербинка. Рельсы, рельсы, шпалы, шпалы. Бутово потом. Дома, дома. Потом Москва начинается. Потом приехали в Царицыно. Дальше метро. Правда, я не знаю, что еще сказать»

У даниловских «полицейских» действительно встречаются интересные наблюдения:

«А помните, в Щербинке, по правую руку, если ехать в Москву, среди старой застройки есть особенный дом, панельный, четырехэтажный, совсем дряхлый уже старичок… Он такой печальный, такая тоска, такое смирение от него исходит… Просто сердце сжимается!»

Однако эти наблюдения тем и хороши, что они штучны, уникальны и доступны либо не каждому, либо в виде случайного озарения. Это та самая красота, которая в глазах смотрящего, и которая, собственно, говорит о смотрящем больше, чем о самом объекте. Подобные наблюдения не могут и не должны быть массовыми (что обособляет от остальной части общества, собственно, литератора), и тем более они не рождаются в усталости и тоске обычного человека, ежедневно крутящегося словно белка в колесе.

Следом за любопытным наблюдением следует весьма сомнительное:

«А когда едешь вечером или ночью, когда темно уже… когда электричка подходит к Москве, к МКАДу, слева возникает такое бескрайнее море оранжевых огней над развязками – не замечали? Ну как же можно этого не заметить? Это такой восторг! Дух захватывает!»

Огни большого города, развязки и прочая подобная романтика («Вся Москва сияет») – она в принципе не для всех; и если нормально стремиться оттуда, где видны звезды, туда, где их заменяют огни над развязками, то и нормально признавать обратное: безразличие к этим огням, а то и нелюбовь к ним.

«Каждый город можно и нужно любить», – заявляет полицейский-Данилов.

«Подольск нельзя любить. «Потому что серый… грязный… Ничего интересного нет. Никаких достопримечательностей, памятников. Дома одинаковые, серые…. Вы сравнили – Амстердам и Подольск! Ну как это можно сравнивать. Амстердам – старый город с историей. Исторические памятники. Красивая архитектура, каналы. Дома старые, с огромными окнами. Церкви старые. Все красивое. Квартал красных фонарей опять же. Кофешопы…»

Надо сказать, что этими «красными фонарями» и «кофешопами» Данилов заведомо ослабляет позиции оппонента. Такой прием в пьесе встречается сплошь и рядом: и вправду, одно дело, человек отстаивающий красоту, другое – человек, который и в красоте-то ничего не понимает, мешает в одну кучу и подлинные ценности, и наркоманские стереотипы, и пошлые «пряничные домики», которые появятся в тексте позже; да к тому же мало образованный и поверхностный. На фоне такой «каши» убедительная, да еще и оригинальная подача «полицейских» выглядит предпочтительнее, да и просто интереснее, однако спорит она частично сама с собой, частично с собственными (даниловскими) представлениями об оппоненте, а не с ним самим.

«Я не говорю, что эти города одинаковые. Они разные. Но и там, и там есть интересное, прекрасное. И там, и там много красоты. В Амстердаме Ауде Керк, в Подольске – Троицкий собор. В Амстердаме каналы – в Подольске усадьбы. Почему одно лучше или хуже другого?»

Утверждение опять же не выдерживает критики. Да, каналы, усадьбы и соборы хороши; другое дело – что их окружает, да и в каком количестве в тех или иных местах они находятся. Впрочем, ключевая идея Данилова все-таки не в этом, а в том, что красоту нужно искать вообще не в усадьбах, а совсем в других местах.

Согласно традициям воспитательной литературы, здесь очень часто звучит «научили», «не научили»:

«Люди научили вас не любить свой прекрасный город. Это так печально… – Да никто меня ничему не учил! Все сам, своими глазами видел! В Амстердаме – жить хочется! Дышать! Радоваться! Потому что кругом красота! – Вас научили, что пряничные домики семнадцатого века на амстердамских каналах – это красиво, а хрущевские пятиэтажки – безобразно. Вас просто этому научили, и вы научились. На самом деле это не так. И пряничные домики, и пятиэтажки одинаково прекрасны».

В этом фрагменте – эмоциональный пик пьесы. «Это большое счастье – жить в Подольске», – торжествует «госпожа полицейская», главный «Данилов в юбке». И именно в этот момент бесконечные монологи (а более-менее вменяемых реплик «человеку из Подольска» не дается) вдруг на короткое время оборачиваются диалогом; что-то искрит, и «обвиняемый» срывается в отчаяние: