Современная румынская пьеса

О н и г а (будто не слышал последней реплики). Как легко ты, с высоты настоящего, ставишь оценки. Выставлять оценки нам… По какому праву?

П е т р е (раздраженно). Я никому не ставил оценок… Пожалуйста, без инсинуаций…

О н и г а (продолжает). Ставить оценки за то, что мы делали в прошлом… Послушай, парень, откуда тебе знать, что тогда происходило? Когда мы начали строить. Фашисты, железногвардейцы, кулаки, помещики… И все было в их руках… Деньги, мука, кукуруза, сахар и другие виды оружия, — ведь тогда все эти продукты питания служили им оружием против нас… И это было крайне опасное оружие… И мы должны были убеждать только словом и делами… Конечно, мы могли бы добиться и большего… Но в тех условиях… И я… И у меня… думаешь, было тогда время судить о своих действиях, руководствуясь твоими нынешними сентиментальными кодексами? Увязать в разных сентиментальных сиропах, когда люди сидели со всем скарбом у свежевырытых котлованов и ждали вселения в дом, проект которого не был еще нанесен на кальку? А враги на каждом шагу занимались саботажем. Конечно, порою я вел себя жестоко, никого не щадил, даже твоего отца, так же как и себя самого. (Тяжело дышит.) Почему, думаешь, я не женился?.. Почему не нашел себе девушку по душе?.. Почему у меня нет детей?.. (Стучит кулаком по столу.) И не надо злиться, что я тогда не помог твоему отцу… Не помог, потому что не имел права помочь ему, так было написано в наших законах, в законах коммунистов… Мы — в последнюю очередь… И он это понял… Должен был понять. В то время слово «должен» употреблялось чаще, чем сейчас… И вот что я тебе еще скажу… Я тогда пребывал в таком состоянии… что если бы твой отец, если бы мой друг… не понял этого… если бы он не мог доказать кому бы то ни было, да хотя бы и мне, свою способность понять, что мы не имеем права оказывать друг другу такого рода помощь… если бы он не смог понять… (Тяжело дышит.) Но он понял, да… понял… У него не было иного выхода, и он понял. (Внимательно смотрит на Петре.) Хорошо, если бы ты хоть что-нибудь понимал. (Молчание, затем неожиданно обращается к Марку.) Знаешь, что меня привлекает в Петре? Он темпераментный собеседник, вызывает во мне прилив энергии…

П е т р е поворачивается и выходит.

(Глядит ему вслед.) Да… он темпераментный собеседник…

Это утверждение встречается молчанием.

Ну и прием же вы мне оказали!.. Даже не дали промочить глотку. Но хватит шутить, я должен ехать… Мелания, посмотри, пожалуйста, приехал ли шофер с Оаной.

М е л а н и я выходит.

Мне очень жаль, что мы не можем продолжить беседу. Но если ты когда-нибудь приедешь в Бухарест… Или Петре. Я приму вас с удовольствием. Сколько бы вы ни оставались… (Снова глядит на Марку, замечая, что тот страдает при любом упоминании о Петре.) Да ты же трезв как стеклышко!

М а р к у. Думаю, я всегда был таким… Но я тебе благодарен, что именно ты это сказал… Как раз теперь.

О н и г а. За ту грубость прости меня, пожалуйста. С некоторых пор нервы пошаливают. Зря я так на тебя налетел…

М а р к у (после паузы). Онига, ты не можешь остаться хотя бы на несколько часов?

О н и г а (пораженный). Ты прямо как ребенок…

М а р к у (смущенный). Хорошо. Спасибо и на том… Что касается предложения… предложения, которое ты сделал Петре, это была всего лишь шутка, не правда ли?

О н и г а. Не понимаю…

М а р к у. Ну, дружище, что же это?.. Ты сделал определенное предложение, так?

О н и г а (безразлично). Сделал. Ну и что?

М а р к у (смеется). Не знаю, как понять… Это была шутка или…

О н и г а. Хочешь, я тебе скажу?

М а р к у. Хочу ли я? (Горячо.) Конечно, хочу. (Спокойнее.) То есть я хочу верить, что у тебя нет оснований…

О н и г а. Наступает день, когда стареешь, чувствуешь, что силы на исходе и надо уступить место кому-нибудь помоложе, и вдруг понимаешь, что с твоими обязанностями может справиться и молодой работник, и что тебя даже не огорчает; но вот дома… (Пауза.) Возвращаешься домой и впервые замечаешь, что ты одинок…

М а р к у (окончательно отрезвленный). Да, но ведь… Приедешь ко мне. Я ждал тебя столько лет, во время которых… ждал тебя уйму лет, чтобы вновь увидеться, радоваться встрече и… (Громко.) Ты мой друг!.. (Снова очень благожелательно.) Я только и делал, что ждал тебя, ждал тебя с открытым сердцем, а ты приезжаешь и…

О н и г а (чеканя слова). Марку, я сказал только, что чувствую себя одиноким, ничего другого я не говорил…

М а р к у. Погоди, погоди, все не так просто. Я не настолько наивен, чтобы не понимать того, что ты не выразил словами…

О н и г а. Да ну… Что ты такое говоришь!.. Я сожалею, что завел разговор о Петре… Я же сказал, это была лишь шутка…

М а р к у. Значит, так? А если бы эту шутку приняли за чистую монету? Вот ведь что получается… Многие годы ты жил вдали от нас, не приезжал повидаться, хотя понимал, какое колоссальное значение это имело бы для меня. И что же теперь, когда ты наконец явился? Бросаешь, будто невзначай, шутку, авось клюнет… И это после того, как ты не был у нас целую вечность!

О н и г а. Ты же говорил… Забудем.

М а р к у. Забудем, забудем, но не только то, что нам выгодно забывать. Вот ты сейчас говоришь, что чувствуешь себя одиноким. И ничего не просишь, но даешь понять, что есть выход из положения… Но я очень боюсь, что если уж ты действительно начинаешь ощущать одиночество, то это происходит из-за того, что ты стал смотреть на людей, как на предметы… В таком случае тебе нужен не Петре…

О н и г а. Что ты все разглагольствуешь… Это была невинная шутка!.. Не понимаю, зачем столько рассуждений!..

М а р к у. Позволь, позволь… Ты не заставишь меня замолчать. Раньше я молчал, потому что был ошеломлен. Твоя новая манера поведения — даже по отношению ко мне, к твоему другу, равному тебе, — лишила меня дара речи. Я молчал еще и потому, что здесь была моя семья и я счел неэтичным выяснять с тобой отношения в присутствии всех. Но теперь, наедине, я могу спросить тебя со всей откровенностью, со страхом, с беспокойством: что с тобой происходит, Онига? Почему ты так изменился? Что тебя заставило измениться до такой степени? До того, что ты даже забыл, с чего мы начинали?

О н и г а (принужденно смеется). Ты принимаешь слишком близко к сердцу случайно оброненные слова… Последнее время я изменился, это верно, но только внешне… Тон у меня стал более резким, а слова — нет…

М а р к у. Ты не прежний Онига!..

О н и г а. Неужели? И когда ты пришел к такому выводу?

М а р к у. Только что… Да, только что. (Уверенно.) Когда мы оба смеялись. Когда я глядел на твое смеющееся лицо. И вдруг мне стало немного страшно…

О н и г а. Ты преувеличиваешь, Марку… Право же.

М а р к у. Не знаю, за тебя ли мне стало страшно или за нас обоих…

О н и г а. Честное слово, к этому не было оснований… Поверь мне.

М а р к у. Знаю… Но пока мы смеялись, глядя друг другу в глаза, мне казалось, что мы какие-то…

О н и г а. Перестань, Марку… А даже если бы так, ты совсем ни при чем… Однако все это плод твоего воображения.

М а р к у. Как я мог допустить, чтобы ты до этого докатился… Я должен был разыскать тебя, выяснить, что с тобой происходит… И если, как ты утверждаешь, ты не изменился, не мог стать другим, значит, Онига, ты болен…

О н и г а (помолчав, хрипло). Может быть, я и болен. (Тише.) В некотором роде я устал… Возраст…

М а р к у. Почему ты не приезжал к нам?

О н и г а. У меня не было времени… К тому же… (Впервые без обиняков.) В некотором роде я тебе завидовал. Не хотел, чтобы вы это прочитали на моем лице. И я старался быть высокомерным… (Смеется с виноватым видом.) Иногда и высокомерие может сослужить службу.

М а р к у. Возможно… Но я не могу с этим согласиться. Потому что ты мой друг. И надо иметь мужество для… (Пауза.) Что нам делать?.. Это должны решить мы… Потому что сейчас тебе тяжело. Раз уж… и к прежнему возврата нет… Знаешь, время… (Пауза.) Так что же нам делать?..

О н и г а. Ничего… Я все равно должен уехать… И обо всем этом остальные знать не должны.

М а р к у. Остальные?

О н и г а. Твоя жена… Дети. (Решительно.) Я хотел бы, чтобы для них все выглядело так, как прежде… (Устало.) Я и так не очень-то пришелся ко двору. (Смеется с виноватым видом.) Впрочем, я бы и не хотел… не мог бы заставить себя казаться другим, чтобы изменить их мнение обо мне. (Пауза.) Я ощущаю только страшную усталость. (Садится в кресло.)

М а р к у. Ты плохо себя чувствуешь?

О н и г а. Не мешало бы выпить воды…

М а р к у. Сию минуту. (Выходит.)

Около входной двери слышен шум и появляется неясный силуэт О а н ы. Затем она входит, покашливает. Онига не делает ни малейшего движения.

О а н а (подходя к нему). Я давно здесь. (Шепотом.) Я почти все слышала. А о том, что не расслышала, я догадывалась… Ты никогда не приезжал к нам без дела… Поэтому я сперва очень удивилась, когда Марку мне сообщил, что ты решил посетить нас, затем поняла, что у тебя есть определенная цель…

Онига в полумраке, делает усталый жест.

(Поспешно продолжает.) Ты помолчи… Теперь говорю я. Имей в виду, я никогда к тебе тепло не относилась, я просто жалела тебя за твою утомительную самоуверенность, и я заявляю это теперь, нравится тебе или нет…

Пауза. Онига пытается сделать последний жест отрицания.

(Продолжает.) Вот теперь, когда ты услышал правду, когда понял, что напрасно приехал, знаешь, как я поступила бы на твоем месте?.. Уехала бы.

Пауза.

(Кричит.) Уезжай! Уезжай!..

Онига не двигается с места.

Никому ты здесь не нужен, не теряй времени зря…

Онига не двигается с места. Оана подходит и трясет его. Онига не реагирует.

З а н а в е с.