Современная румынская пьеса

В е д у щ а я. А вы?..

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. А я выработала свой метод! При народе никаких замечаний не делаю. Ну разве если дерутся. Если дерутся, я прямо за грудки хватаю! А вот когда входит ко мне такой и начинает кричать — мол, так, и так, и эдак, — я даю ему выговориться, а потом спрашиваю: «Послушай, дядя, я на тебя кричала? Нет! Тогда почему же ты на меня орешь?» Когда кто-то входит к тебе разгоряченный, нельзя ему взять и сказать: «Да, товарищ, ты прав, пойди и стукни по голове такого-то». А когда ты задашь ему вопрос, человек понемногу успокоится, и тогда уже можно разобраться, что у него болит… и чем ему помочь…

В е д у щ а я. А когда это не удается?

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. Когда мне не удается нормально, по-людски, я использую свою должность председателя. Но поверьте, надо очень постараться, чтобы по-людски не договориться. Достаточно вовремя сказать: «Послушай, сосед, как же это так… ведь ты такой добросовестный хозяин, такой да разэтакий…» Я и стараюсь говорить с ними по-доброму, язык-то, он ведь без костей.

Входит д я д ю ш к а И о н.

Д я д ю ш к а И о н. Селитра, стало быть, пришла. Че с ей? Снесу ее, пожалуй, в парники…

П р е д с е д а т е л ь н и ц а (в бешенстве). Дядюшка Ион, я на тебя когда-нибудь кричала? (Кричит.) Нет! А ты с тех пор, как я приехала в Деду, меня все в «барышнях» держишь!

Д я д ю ш к а И о н. Поди-ка! А как вы хотели, барышня, чтобы, я вас, стало быть, называл? Мария-Тереза?

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. Потому что вы женоненавистник.

Д я д ю ш к а И о н (испугавшись). Вот это уже здря. Ни в какой такой секте я не состою. По мне шти — это шти, цибуля — это цибуля, а рыба — не мясо.

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. Рыба — рыбой! А баба?

Д я д ю ш к а И о н. А что баба — какой в ней, стало быть, прок? Баба должна мне сапоги надраить, на частокол их насадить да гусиным жиром смазать.

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. А лицо себе сажей вымазать?

Д я д ю ш к а И о н. Вот это ей без надобности! На личность она должна быть румяненькая да кругленькая, точь-в-точь как вы, барышня. И чтобы по улице шла как пава. И чтоб не меньше семи парней на нее бы оглянулись.

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. Не меньше семи?

Д я д ю ш к а И о н. Не меньше. На улице. А уж дома она свое получит.

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. Ну молодец, дядюшка Ион! Поздравляю! Товарищ все записала на магнитофон, и теперь до самого Бухареста дойдет, что в нашем селе нашелся один такой, который женщину за человека не считает.

Д я д ю ш к а И о н (идет к микрофону, наклоняется и с перепугу рапортует по-военному). Наша женщина, стало быть, — не баба. Наша женщина — человек. Наша женщина — это человек, который рожает детей. (Идет раздосадованный, ворчит. Автоматически кричит на ходу.) Обождать цементу! (Уходит.)

Звонит телефон.

П р е д с е д а т е л ь н и ц а (поднимает трубку. Деланное удивление. Деланная кротость). Ах, это ты, Джика, ты воскрес! Христос воскрес, Джика! Как твое здоровье? (Резкая смена тона.) Ути… пути… мусеньки… утри свои крокодиловые слезы. Меня на жалость не возьмешь… И шофера ты не впутывай, я с ним говорила… И завскладом тоже, он у меня здесь со всей своей бухгалтерией… И кроме того, друг мой ситный, Джика, по телефону я доклады не принимаю, у меня еще к телефону телевизор не приставлен, а я верю только собственным глазам, так что давай-ка запрягай телегу и вези мне мешки, которые я лично, собственными руками отнесла утром на автобазу. Мешки, а не бутыль. Да! Да! Ту самую бутыль, которую ты прячешь в бочке, на которой у тебя несушка сидит. (Бросает трубку. Продолжает без перерыва то, о чем говорила ведущей.) Я не утверждаю, что работаю так, как в книгах написано, это было бы чересчур. Мы пробуем разные варианты, пока не найдем лучший.

В е д у щ а я. А муж?

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. А мужу куда деваться? Он из-за меня стал как маятник: туда-сюда мотается. Ходит за покупками, отводит дочку в детсад… муж… муж… иногда, конечно, взбрыкивает… и хотя он понимает всю ответственность, возложенную на меня партией и правительством, бывает, что хлопнет иной раз дверью; ему ведь не очень по душе, когда над ним его друзья за стопкой насмехаются: «Привет, Нану, будь здоров, ты ведь вроде сначала женился, а теперь еще и замуж вышел…»

В е д у щ а я. Товарищ Виорика, сегодня ведь воскресенье…

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. Какое там воскресенье, товарищ? У нас воскресенье — это седьмой рабочий день недели. Что вы хотите? Раньше люди по-другому жили…

В е д у щ а я. Как это — по-другому?..

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. По-другому — это значит: видит сосед, что горит у тебя фонарь во дворе всю ночь, значит, можешь ты себе это позволить. Вот. А теперь надо самому всего добиваться. На бога надейся — да сам не плошай…

В е д у щ а я. А раньше больше на бога надеялись?

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. Не знаю, поскольку в то время меня еще на свете не было. Когда я в ПТУ училась, то моталась за семь километров туда и обратно, в мороз, пешком, в бумазейной жакеточке…

Входит д я д ю ш к а И о н с тачкой.

(По-доброму.) Хорошо. Ну вот, дядюшка Ион, а теперь и скажи, разве это жизнь?

Д я д ю ш к а И о н (философски). Какой в этой жизни, стало быть, резон? Ну пропустишь рюмочку-другую, третью, ишо затянешься хорошим табачком, раз, другой, да чашечку крепкого кофе выпьешь, глядь, и летит на тебя эта, как ее, летающая кастрюля… Жизнь, стало быть, коротка! Разве ты, барышня, можешь сделать ее длиннее? Может, товарищ из Бухареста может сделать ее длиннее? Нет. (Чуть в подпитии и решительно.) Ну тогда давай, стало быть, сделаем ее широкой! (Уходит.)

П р е д с е д а т е л ь н и ц а (сменив тон, кричит ему вслед). Дядя Ион!.. Товарищ Ион! (Властно.) Пусть обождет!

Д я д ю ш к а И о н (появляясь). Кто?

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. Цемент.

Д я д ю ш к а И о н. Куды там! Был, да весь вышел!

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. Как это «вышел», куда это «вышел»? Да разве ты не велел обождать? Чувство ответственности ты имеешь?

Д я д ю ш к а И о н (развеселившись). Ответственность, стало быть, имею, да должность не та. Силы не имею!

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. Ах так, значит, ты силы не имеешь, а я, значит, имею… Господи, да еще какую! Схвачу я сейчас эту статую, возьму ее под мышку, с конем, со всем прочим, и через полчаса ввалюсь к товарищу первому прямо в приемную, к его секретарше; ведь целых два года вы меня попрекали, что, мол, в Кукутенях есть статуи, а у нас нет, да почему их нет. А сейчас, когда я притащила статую, да не такую, как в Кукутенях, с копьем, а конную, сейчас, когда и цемент привезли… Вот так же точно было и с тракторами и с газом: вы же не успокоились, пока его не получили.

Д я д ю ш к а И о н, ворча, убирается восвояси. Звонит телефон.

(Берет трубку. Рада сюрпризу.) Да!.. Да!.. Товарищ зав… Она самая, собственной персоной! Нет!.. Да!.. Нет… Да! Конечно, товарищ зав. Приехала! К нам… Прямо из Бухареста!.. Да откуда же мне знать, почему прямо?.. Вот вы сами у нее и спросите, почему она не заехала сначала в Кукутени. (Раздраженно, повышает голос.) Что же это получается, товарищ зав? Когда писали о Кукутенях, это называлось — пропаганда, а когда пишут о Деде, это называется самопропаганда?.. Да как же это называется… Как? Как? (Тихо опускает трубку на рычаг.)

В е д у щ а я. Я хотела вас спросить: существует старый предрассудок, что, мол, сколько бы женщина ни работала, сколько бы ни надрывалась, если она не сохранит при этом женственности…

П р е д с е д а т е л ь н и ц а (погрузившись в свои мысли). Простите?

В е д у щ а я. Существует предрассудок, будто…

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. Погодите, может, действительно вам не надо было в Деду ехать?

В е д у щ а я. Но почему? Почему?

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. Может, было бы лучше вам сначала в Кукутени… Может быть, они более передовые. Может… я ведь вас сразу предупредила. Я еще нахожусь на положении испытуемой.

В е д у щ а я. Ну и что?

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. Знаете… Может, я не типичная…

В е д у щ а я. Почему?

П р е д с е д а т е л ь н и ц а (поднимается, берет велосипед, собирается уходить). Извините… Но надо мне взглянуть, что там с цементом…

В е д у щ а я. Один вопрос! Простой вопрос. О женственности…

П р е д с е д а т е л ь н и ц а (вскипев). Ох, товарищ, не до женственности мне сейчас.

В е д у щ а я. Я вас очень прошу. Это важная проблема. Поверьте, очень, очень важная.

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. Женственность?

В е д у щ а я. Да! Женственность!

П р е д с е д а т е л ь н и ц а (удивленная). Господи, товарищ! Да вы же сказали, что вы из столицы…

В е д у щ а я. Я вас прошу. Очень прошу, скажите… но только честно! Исчезает ли в женщине женственность или нет?

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. Кто?

В е д у щ а я. Женственность.

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. По-вашему, женственность эта самая, она что, вроде зонтика? Пошла я с ней на базар и вот… пожалуйста! Забыла ее на базаре! (Кричит.) Ты ее не нашел случаем, дядюшка Ион?..

В е д у щ а я. Извините… Некоторые считают… они говорят, ну знаете, женщина как бы биологически так устроена… соматическая, то есть телесная, ее организация…

П р е д с е д а т е л ь н и ц а. Какая такая соматическая! Разве вам не известно, что эта самая женщина, когда выбивается из последних сил, говорит: «Господи, зачем ты меня сделал женщиной? Дай мне, господи, мужество. Сделай меня, господи, бестелесной — несоматической», потому что если ты соматическая да к тому же женственная, такое на тебя нахлынет… так тебя закрутит… чувства всякие, эмоции… И смотрю я на своих коллег, которые не женственные! Которые не соматические, которые — просто мужчины! Бывает, на каком-нибудь заседании или по телефону нахлебаешься пойла. И долгое время я — женщина, я, женственная, я, с моим соматическим типом, когда встречаю потом товарища, независимо, в каком он звании, зав он или мама зава, чем бы это мне ни грозило, я не могу прикинуться, будто не помню, что это он меня напоил… тем пойлом. А мужчина — выйдет себе в коридор, закурит сигаретку, после заседания пропустит рюмочку и, когда придет домой, все уже и забудет. А я, значит, женщина, как говорится, чувствительная, женственная, должна идти домой и лить слезы… Но я этого не умею. Такая уж я — ошибка природы. Я когда чем-то расстроена, сажусь в телегу и еду по холмам, по виноградникам, смотрю вокруг на силосные башни, на стога сена и — здрасьте! Встречается кто-нибудь из сослуживцев — пожалуйста! — из тех, кого вы называете женственными. Из тех, с ярко выраженными телесными признаками. Она как услышит что-нибудь трогательное, волнующее, сразу плакаться начинает, еще и меня упрекнет: дескать, у вас сердца нет? Вы такая хладнокровная. Вы же деспот! А у меня есть сердце! И я тоже впечатлительная. Придет иногда… кто-нибудь… Например, такой случай… пришел ко мне один, в ОБХСС его хотели забрать. В течение двух недель у него умерли мать и жена. И вот пришел он ко мне с четырьмя детьми и говорит, что, мол, запрется в доме и подожжет его… потому что… знаете, оказалось, что он не виновен. Очень часто именно таким и достается. И что же мне, быть женственной, рыдать, рвать на себе волосы? Поскольку я в тот раз не была женственной, я все пороги обила, чтобы вытащить человека из беды. Так нужно было! Когда тебе больно, будь бревном, а когда хочется смеяться, запри рот на замок. И когда тебе кричат в телефон, что ты занимаешься самопропагандой, отвечай — занимаюсь, товарищ зав! Занимаюсь, потому что уж такая моя телесная натура! Таков мой соматический тип! Я женственна, потому что ухожу из дома в пять утра и вот уж сколько времени в поликлинику не могу забежать, так что доктор Вылку — сама доброта — говорит, если я не приду к нему на прием, он больше меня и лечить не станет. Я женственна! Я должна сделать вид, что у меня хорошее настроение, но когда мы садимся обедать, когда мы говорим с мужем, я все думаю: но почему же, черт возьми, пала эта корова? Почему, черт побери, только два трактора вернулись на базу, ведь уехали-то три? Почему, черт побери, этот человек ушел от меня обиженный… Я ведь женственна! Когда возвращается домой председатель сельсовета из Кукутеней, все у него в порядке, все на месте. Ему, несоматическому, не надо думать, есть ли у его жены чистая рубашка и накормлены ли дети. Он приходит домой, ест, надевает пижаму, садится у телевизора или выходит с женой погулять. И веселится. А мне что делать? И я веселюсь! Из сельсовета — прыг к стиральной машине. И хохочу! Или с автобазы — хвать и ощипываю курицу. И — заливаюсь! Хохочу… хохочу… хохочу… Такая уж я веселая, женственная и соматическая… (С глазами полными слез.) Не привыкла я плакать. Разве я не сказала вам, что я ошибка природы? Разве я не говорила, что я еще прохожу испытание? Прекрасно, товарищи! Испытывайте. А почему не испытывать? Будто я не знаю, что они просто боятся. (Смех сквозь слезы.) Боятся, а вдруг я министром стану. Да не хочу я, черт побери, становиться министром. Ну а вдруг… а вдруг так случится… Вдруг понадобится… Вдруг?..