Современная румынская пьеса

ЭПИЗОД ДВЕНАДЦАТЫЙ

Темнота. Гонг.

В т о р о й р е ж и с с е р (профессиональным тоном). Так, теперь все верно, наш ракорд — «Женская прелесть» или «Женщина, сгребающая сено». Ролик помер шесть. «Вперед! В передовые!» Фонограмма.

Ж е н щ и н а с с е н о м. Как это — почему я расстроенная? А какой же мне быть? Вы не видите, что с погодой делается? Прямо взбесилась! Как быть с сеном? Вечером, когда я его сгребала, оно было сухое, прямо ломалось. А сейчас, разве это сено? Тряпье какое-то, каша, сырость одна. Как это — зачем я его разбрасываю? А вы что, не знаете, как сено заготавливают? Вечером сгребают, утром раскидывают! И сколько времени? А вот это надо у господа бога спросить, только ему одному это ведомо. И что это стало с погодой, не пойму. Говорят, из-за атомной бомбы. Но мне что-то не верится. Когда? Да вот светает когда, я его раскидываю; темнеет — сгребаю. И так все денечки. Собирай его, Меланья, да раскидывай, еще и вороши. Что значит — воскресенье? Воскресенье не воскресенье — не станешь его каждый день раскидывать, оно и сопреет, сгниет, и тогда хотела бы я на ту корову взглянуть, которая в него морду сунет. Кто? Муж? Василе? Не трогайте вы его, бедного. Помогает. Помогает, только его дома нет. Не бывает он дома. Он каменщик, а это работа такая, дома не посидишь.

В е д у щ а я. Скажи мне, Меланья, если бы я могла выполнить твое желание, ну, будем считать, что я могу, чего бы ты попросила?

Ж е н щ и н а с с е н о м. Чего бы я попросила? Чтобы дождь не лил, потому что, если он заладит надолго, все мое сено пропадет к чертям собачьим. Будет дождь — и оно превратится в кучу навоза!

В е д у щ а я. Ну а еще?

Ж е н щ и н а с с е н о м. Эх! Я бы много чего хотела. Много чего.

В е д у щ а я. А именно?

Ж е н щ и н а с с е н о м. В первую очередь — здоровья. Мужу, детям.

В е д у щ а я. А еще?

Ж е н щ и н а с с е н о м. Еще — здоровья родным. Всем здоровья.

В е д у щ а я. А еще?

Ж е н щ и н а с с е н о м. Еще… Ей-богу, даже не знаю, что и сказать. Вы мне вопросы задаете ну прямо как по телевизору. Выступала тут одна, так она ответила, что больше всего на свете хотела бы выйти замуж за «хорошего парня», а ведущий ее и спросил, что она понимает под «хорошим парнем». А она и говорит: «Чтобы не пил, не курил», а сама заложила нога на ногу и дымит, и дымит…

В е д у щ а я. Мне бы хотелось поговорить с тобой немного о политике…

Ж е н щ и н а с с е н о м. Ишь ты! Да что я в ней понимаю! С моими четырьмя-то классами? Я как утка по воде проскользнула, да сухая из воды и вылезла. Только теперь, на старости лет, учиться стала. Задали сыну в школе разделить число, а он и не знает как, вот и пошла я к учителю, чтобы объяснил он мне, а я — парню, как делят…

В е д у щ а я. Послушай, Меланья, выслушай меня хорошенько и ответь мне: как ты думаешь, женщина равноправна с мужчиной?

Ж е н щ и н а с с е н о м. Ха-ха-ха!

В е д у щ а я. Что тут смешного?

Ж е н щ и н а с с е н о м. Ха-ха-ха! Я прямо об заклад могла биться. Вот как увидела вас, сразу же подумала: именно это вы меня и спросите.

В е д у щ а я. Что — это?

Ж е н щ и н а с с е н о м. Я сейчас Нелуцу отшлепала… Знаете, что эти чертенята натворили: все кофе, какое было в доме, весь сахар съели, все… а я, ей-богу, случается, их иногда ругаю, вот и ляпну: чтоб тебе провалиться. Ну, в сердцах, конечно. А потом думаю: чтоб у меня язык отсох. (Разбрасывая траву.) Ох-охо-хо, только бы дождя не было! Помоги, господи, пусть высохнет вся эта проклятая трава.

В е д у щ а я. Так равноправна женщина?

Ж е н щ и н а с с е н о м. Знаете, у меня было желание купить телевизор. А он, то есть Василе, не очень-то хотел, а я говорю: для детей ведь. Это же радость большая, увидеть, как глазенки их сияют. Мне, например, нравится передача «Человек и закон».

В е д у щ а я. Так она равноправна, милая?

Ж е н щ и н а с с е н о м. Равноправна… равноправна… То есть как? В работе? В трудностях? (Рассудительно.) В работе не равноправна. И в трудностях — нет. А вот по закону — равноправна. Ох ты, что вы еще надумаете меня спросить? Нет, ей-богу, разве я сумею вам правильно ответить? Вот, честное слово, у нас с вами как по телевизору получается.

В е д у щ а я. Так равноправна или нет?

Ж е н щ и н а с с е н о м. Поняла, чего вы от меня хотите: так вот вам мое мнение: не так это все. Мужик — он главный!

В е д у щ а я. Да почему же, милая, почему?

Ж е н щ и н а с с е н о м. Дак ведь, если не он главный, пусть тогда платком повяжется, а баба пусть кепку наденет. Хорошо это будет?

В е д у щ а я. Да почему же он главный?

Ж е н щ и н а с с е н о м. Ха-ха-ха. Вот, право слово, так я и знала, что мы к этому придем. Так знайте — не так это! Мужчина — голова! Даже если он пьяница или лентяй. Баба без мужика ничего не стоит… Знаете, когда баба становится человеком? Когда говорит: «У меня на прополке пять человек работают, но они… они все бабы». Или видишь издалека на шоссе кого-то, но определить не можешь. Гляди-ка, скажешь, человек идет! А когда приблизится, видишь — баба это. Но по телевизору лучше про это не говорить… В церкви так говорят, но сейчас, когда у меня телевизор дома, я и в церковь-то не хожу. Нет, иногда хожу, чтобы на людей поглазеть. Хотя и не очень мне охота ходить, потому как на меня таращатся: то туфли у меня стоптаны или разваливаются, то платье некрасивое, а вот у той и платье нейлоновое и косынка с золотой ниткой. Я эти сплетни не перевариваю.

В е д у щ а я. А сама ты не сплетничаешь?

Ж е н щ и н а с с е н о м. Может, и я сплетничаю, потому и не хожу больше. Чтобы не сплетничать.

Гром.

Вы как думаете? Будет дождь? Сгребать или не сгребать?

В е д у щ а я. Послушай, Меланья, разреши мне задать тебе вопрос торжественный и глупый: ты счастлива?

Ж е н щ и н а с с е н о м (с глазами, поднятыми к небу). Да, я счастлива. Мужик мой меня не бранит, не попрекает.

В е д у щ а я. Ты его любишь?

Ж е н щ и н а с с е н о м. Гм! Думаю, надо сгребать. (Начинает сгребать траву.)

В е д у щ а я. Ты его любишь?

Ж е н щ и н а с с е н о м. Да он же мне родной. Я когда по телевизору смотрю фильмы про любовь, так все себя на ее место ставлю, а его — на его. Последнее время мне все больше фильмы про историю нравятся. Ведь что любовь? Любовь у меня уже была. Знаю я, как это бывает: больше меня не удивишь. А любила ли я? Любила. Очень я его любила. Я тогда в трауре была — брат отца умер. И тут-то появился Василе с прутиком в руке. Он остановился в дверях залы… а волосы у него… не знаю, как бы это сказать, лежат колечками на лбу… пиджак наброшен. Ковбойка в клеточку. И только я на него посмотрела… сразу же сестре и говорю: «Все, девчата! Трауру конец!» И к нему и давай ля-ля-ля о том, о сем, потом мы пошли на танцы… потом он меня провожал… Ну вот… я его и приворожила! Как же мне теперь после этого счастливой не быть. Счастливая я!

Д а м а и з А м с т е р д а м а (появляясь). Мой муж номер два был из простых. Зубной техник. Я его очень любила, но у него была масса комплексов. Я, мол, образованная, а он — нет. Допустим, получала я…

Т у ц и. Техники! Алло! Вы что там заснули, дорогуши? Сколько можно пленки путать!

Д а м а и з А м с т е р д а м а. Допустим, получала я в Берне приглашение на прием. «Вальтер» — так я его называла… Имя не имеет значения, можете его записать «Вальтер», — «Вальтер, — говорила я, — идем на прием». А он отказывался. Он отвечал: «Нет, иди ты! Это твой мир. Мне там не место». Зная его комплексы, я тоже отказывалась идти. Умная женщина должна поднимать мужчину до себя, а не наоборот. Я очень хотела поднять Вальтера, но он не мог этого понять. Чтобы не обижать его, я держалась как простая женщина. Он меня боготворил, боготворил. Когда я надевала на себя дорогие меха и украшения, оставшиеся у меня от мужа номер один, он страдал. Страдал от того, что не он мне их подарил. Он с ума сходил от ревности. Я его утешала как могла. «Вальтер, — говорила я, — ну нет у тебя таких возможностей». Но он не выносил подобных разговоров. Вы только не подумайте, что я с ним развелась, потому что он не имел возможностей. Я развелась потому, что хотела поднять его до себя, а он этого не понял. Я необычайно чуткая. Нищета и вульгарность повергают меня в отчаянье. Я не выношу бедности… (Другим тоном.) Существуют ли бедняки в Женеве? Да… Вроде бы есть. Мне говорила одна приятельница, правда, она не совсем в себе: постоянно твердит, будто в нее вселилась душа царицы Савской.

Ж е н щ и н а с с е н о м (продолжая беседу). Вот только дождь мне докучает да отметки. Когда Нелуца получил двойку, я так ревела, будто маму похоронила. Даже отстегать его не смогла. Представляете, какая шельма. Не идет в дом, и все тут. А я его только дома лупцую — чтобы посторонние не видели. Люди завистливые, любят зубы скалить. Найдется какая-нибудь злюка соседка, которая еще и дразнить его будет, косоглазенького. «Это который? — спросит она. — Сын Медреги? Четырехглазый, что ли?» Это потому, что я ему очки сделала.

В е д у щ а я. А зубы ты себе когда сделаешь?

Ж е н щ и н а с с е н о м. И зубы сделаю, вот только с хозяйством управлюсь… со школой разберусь. Ох! Эти отметки! Будто целый грузовик на своих плечах тащить приходится. Я ведь все время сижу с ним. Все время его пилю: будь внимательным, не съезжай с линейки, ты что, не видишь, как пишется «по-прежнему»? Когда я училась, писали вместе, а теперь — по-новому. Почему изменилось? Да чего уж тут! Все меняется…

Сильный удар грома.

В е д у щ а я. А ты?

Ж е н щ и н а с с е н о м. Я? Ох, господи, господи, помоги, сделай так, чтобы не было дождя. Хотя бы успеть сено в стога собрать. (Торопливо сгребает сено.) Ведь кто я такая есть… Прислуга у коровы, прислуга у свиньи, прислуга у птиц. Да я к тому же еще и чистюля! Может, из-за детей. Может, потому, что у меня прихожей нет. Вот в этой пятилетке…

В е д у щ а я. Ну давай, давай, расскажи мне о пятилетке!

Ж е н щ и н а с с е н о м. Фу ты! Да разве я не говорила, что слова не умею из себя выдавить, не то что вы по телевизору выступаете. Потому что, можете мне поверить, в мои-то годы я еще «Восторгом» себе лицо не мазала. А вот перманент делала. Один раз на рождество, в Пучоасе{143}. Когда молодой была…

В е д у щ а я. А сейчас тебе сколько лет?

Ж е н щ и н а с с е н о м. Да уж немало. К тридцати четырем подбираюсь. (Не отрывая глаз от неба.) Как вы думаете? Будет дождь? Нет?

В е д у щ а я. Может, ты считаешь себя старухой?

Ж е н щ и н а с с е н о м. Что старая — не скажу. Но и не молодая. Молодая — это лет до двадцати пяти — двадцати шести. А уж после двадцати восьми…

В е д у щ а я. Ах вот оно что! Значит, ты старости боишься.

Ж е н щ и н а с с е н о м. Фу ты! (Собирая сено.) Чего мне ее бояться! Ну заболею! Ну подурнею! Помру! Да ведь все умирают! Я, конечно, не скажу, что жить не хочу. Хочу! Хочу, чтобы дети выросли. Чтобы и у них были дети. И чтобы я их увидела, а потом уж и не жалко. А может, тогда-то мне и будет жалко. Сейчас-то я говорю «не жалко», а тогда что скажу? Эх! Да если бы я была молодой, такой, как по телевизору показывают…

Начинается ливень, забарабанил дождь. Обе женщины прячутся под полиэтиленовый навес и сидят там на корточках, болтая, как две подружки.