Современная румынская пьеса

Т о м а. Это только предупреждение. Раз ты нахалка, я надеру тебе уши.

К р и с т и н а (хохоча). Павлин. Точь-в-точь павлин. Ну, танцуй, если храбрый.

Т о м а (делает несколько танцевальных па). Это не идеально, но ты должна признать, что ритм я чувствую.

Кристина тоже начинает танцевать, оба составляют очень грациозную пару. В л а д, который появляется из какого-то угла сада, внезапно заражается хорошим настроением и, схватив какие-то металлические тарелочки, принимается грохотать, как целый оркестр, и танцует, как беснующийся шаман. Кристина и Тома останавливаются, смеются, глядя на него, и аплодируют.

Т о м а. Браво! Браво!

В л а д (пристукивая тарелками и подергиваясь в своем диком танце, декламирует нараспев).

Духи меня захватили! Голос их — голос мой!
Мне духи открыли! Семь трагедий и любовь.

(Останавливается и склоняется в поклоне перед Кристиной и Тома.)

Т о м а (хохоча). Что это, Влад?

В л а д. Понятия не имею. Я был одержим. Атомный шаман. Ну как дела с теннисом?

Т о м а (по-мальчишечьи хватает Кристину за шею). В пух и прах разбил. Но кролем она здорово плавает. (Взъерошивает ей волосы.)

К р и с т и н а (отвечает тумаком). Все говори, хвастун! Пять минут тридцать секунд до острова!

Т о м а (глядит на часы). Двенадцать. Голову на отсечение, что мест на стадионе нам уже не достанется. Даю тебе четверть часа. (Шутливо.) Хватит?

К р и с т и н а (смеясь). Законно. (Дурашливо подпрыгнув, бегом пересекает холл, так и не заметив Маноле, и исчезает.)

Т о м а (Владу). Ты не идешь?

В л а д. Меня спорт не интересует.

Т о м а. А тебе не повредило бы заняться спортом. Ты чересчур скованный. Даже когда хочешь казаться веселым.

В л а д. Что ты имеешь в виду?

Т о м а. Только то, что сказал. Ты всегда был немного мрачным, а теперь ты будто страдаешь и печенью, и желудком, и метафизическими коликами. (Заботливо.) Что-нибудь не получается, старик?

В л а д. Чепуха! Твои домыслы. Извини за неточность выражений.

Т о м а (смеется). Тогда хорошо. Пойду переоденусь. Может, все же пойдешь с нами?

Влад отрицательно качает головой.

(Делает приветственный жест и входит в холл. Видит Маноле.) Доброе утро, папа. Мы не знали, что ты здесь. Тебя не очень обеспокоили наши вопли?

М а н о л е. Нет. Вы куда-то уходите?

Т о м а. На матч. Пообедаем в городе. А вечером, вероятно, пойдем немного потанцуем.

М а н о л е. Кристина не привыкла выходить по вечерам.

Т о м а (смеясь). Какой ты ретроград, папа! Она взрослая девушка. И потом, она же идет со мной. (Выходит.)

Маноле, сжавшись, снова поворачивается к окну. Входит Влад, прислоняется к двери.

В л а д. Под счастливыми звездами рождаются некоторые.

Маноле не отвечает.

Молод, красив, одарен, обворожителен, в его возрасте работать в Дубне — чего еще можно желать? Впрочем, думаю, ему достаточно пожелать, чтобы тут же все исполнилось. Он станет ученым с мировой известностью, академиком и кончит на постаменте, в виде статуи.

М а н о л е (поворачиваясь и опускаясь в кресло). И брату своему завидуешь?

В л а д (ошеломленно). Значит, ты знал, что я тебе завидовал? И ничуть не беспокоился? Я говорю в прошедшем времени, ибо и эту чашу я выпил до дна. Да, какое-то время я завидовал тебе ужасно. Ты был таким сильным рядом с моей слабостью, таким уверенным рядом с моими сомнениями. Ты раздавил меня своей тяжестью, как лягушку.

М а н о л е. Не разыгрывай мелодрамы, Влад.

В л а д. И не думаю. Тем более что лягушка сохраняет за собой право противиться силе, которая раздавила ее. Знай, я не верю в твое искусство Прометея со здоровой печенью.

М а н о л е (без гнева). Не пойму, где я нахожу терпение, чтобы выносить все твои наглости?!

В л а д. Источник один и тот же: тебя это не трогает. Это-то и бесит меня. Кто может тебя задеть?! Только… (Разражается смехом.)

М а н о л е. Какая еще гадость пришла тебе в голову?

В л а д. Речь идет о чем-то более опасном: об идее! Я подумал об ахиллесовой пяте, и…

М а н о л е (усмехаясь). Поглядим, чем ты мне угрожаешь.

В л а д. Если говорить о Тома, то он сделан из того же теста, что и ты, — он избранник судьбы. Точное повторение тебя. Такое же счастливое равновесие, то же отсутствие проблем и сомнений, та же жизнеспособность, та же вера в разум. (Возобновляя буффонаду.) «И сотворил господь человека по образу и подобию своему»{26}. Сегодня я настроен на библейский лад. Но по чьему подобию создал он дьявольские творения? Тоже по своему же? Это логично! Из ничего ничто и создается.

М а н о л е. Если я правильно понял, дьявольское творение в данном случае ты, так как я — бог-отец.

В л а д. Звучит устаревшей метафорой, но я верю в это. Тома ты отдал свет, а мне — всю тьму свою.

Маноле улыбается.

Я подозревал, что это тебя позабавит. У тебя слишком много здравого смысла, чтобы принимать всерьез подобное толкование, почти символическое.

М а н о л е (почти шепотом). Что ты знаешь о мраке, Влад? Не пляши на канате.

В л а д. Знаю, что в каждом из нас существуют глубины, темные и неопределенные, где раскрываются злые пасти пещер.

М а н о л е. Помнишь офорт Гойи «Сон разума порождает чудовищ»? Не дразни чудовищ, Влад!

В л а д (поражен услышанным. Очень заинтересованно). Но ты не веришь в них, отец. Ведь правда?

М а н о л е (глядит на него, потом вспыхивает). Что ты шпионишь за мной, чего домогаешься?

В л а д. Скажи, отец.

М а н о л е. Ну да, я не желаю спать! И это всегда было девизом моего искусства: бодрствовать. Я никогда не создавал недоносков и чудовищ. Я человек. И по-моему, человек свободен и могуч. (С вызовом, в котором пробивается нота отчаяния.) Свободен и могуч!

В л а д. Я ждал живого ответа, а ты преподнес мне проповедь.

М а н о л е. Если бы ты ее понял… Но ты одурманен литературой, желчью и сарказмом. Избранники жизни! Тем, кого ты называешь так, звезды ничего не подарили! Они просто верят в человеческое достоинство и узнают, что в безграничности вселенной, враждебной или безразличной, одно лишь решение возможно для человека — до конца быть верным себе, сопротивляться страху перед бездной, биться с неизведанным и завоевывать землю для человека. (Переводит дыхание, почти спокойно.) Жизнь заслуживает любви именно потому, что она создала нас людьми, а не камнями или шакалами.

В л а д. Возможно, приятнее быть камнем или шакалом.

М а н о л е. В тебе есть и то и другое. Кто не верит в человека, верит в чудовищ. Между Никой Самофракийской{27} и шумерскими фигурами{28} нет тысячелетий, всего лишь ниточка. (Словно про себя.) Нить паутины.

В л а д. Достоинство человека! Какая жалость, что вера не изготовляется в лаборатории, как химический препарат. Отведал бы и я этого эликсира. (Зевает.) Ах, какая скучища… Мы и зрителям надоели с нашей дискуссией. Ну-ка, зритель, выходи на сцену. Наверное, и тебе есть что сказать. (Делает приглашающий жест в сторону холла кому-то незримому.) Входи!

К р и с т и н а (входит, смущенная тем, что ее обнаружили). Пожалуйста, простите меня… но я вошла потому, что не знала, что здесь разговор, и… (Оправдываясь.) Я не слушала!

В л а д. Хватит извинений! Мы другого и не ждали. Ведь свойство публики — не слушать.

М а н о л е. Оставь девочку в покое. Едешь в город, Кристина?

К р и с т и н а. Да, на матч, с Тома. (Застенчиво.) Вам не хочется, чтобы я ехала?

В л а д. Какие удивительные вопросы ты задаешь. Почему бы ему не хотеть?

К р и с т и н а. Мне показалось, что… Я хотела сказать, может быть, я нужна маэстро. (В замешательстве.) Знаете, мадам Клаудия уехала. То есть, конечно, вы знаете… Но она не говорила, что собирается уезжать.

В л а д (заинтересованно). Совсем уехала?

М а н о л е. Ей позвонили из Бухареста.

В л а д. Ах, телефон! Дьявольское изобретение!

М а н о л е. Ну, давай, Кристина, отправляйся, чего ты ждешь?

К р и с т и н а (тоненьким голосом). Я жду Тома.

Появляется Т о м а.

Т о м а (торопливо). Готова? (Хватает ее за руку, кричит.) До свидания! (Кристине, которую тащит за собой.) Побыстрее, побыстрее!

Оба уходят.

Г о л о с Т о м а (кричит). Влад! Не ждите нас к ужину.

В л а д (без надобности повторяет с иронией). Сказал, чтобы мы не ждали их.

Маноле поднимает голову.

Какая прелестная пара получается из Тома и Кристины, правда?

М а н о л е (помолчав. В его голосе и усталость, но и глухая угроза). Надеюсь, теперь уйдешь и ты?

В л а д. Ты меня гонишь? А я так надеялся на продолжение нашей приятной дискуссии. Я так ужасно соскучился! Кажется, я мог бы совершить что-нибудь невероятное, нелепое. Но непременно нелепое и неприличное!

М а н о л е (вскочив, делает шаг и, дерзка руки за спиной, тяжело глядит на сына). Уйди лучше!

В л а д (вздрагивающим от волнения голосом, но внешне непринужденно). Скажи, ты любишь эту девчурку?

М а н о л е (после продолжительного молчания). Напрасно. Я тебя не ударю.

В л а д (мгновение колеблется, но, сдавшись, направляется в сад. Подойдя к выходу из холла, останавливается). Знаешь, папа, я пришел к выводу, что ты прав. Я всего лишь дилетант, который не знает, чего хочет. (Пауза.) С сегодняшнего дня я отказываюсь от скульптуры. (Пауза. С глубоким отчаянием.) В тридцать лет — я человек без ремесла. Без смысла.

Маноле, который стоит спиной к нему, в профиль к зрителям, вздрогнул. Неуловимо возникает какой-то жест, но он быстро пресекает его и остается неподвижен.

(Не дождавшись ответа, продолжает бесцветным, усталым тоном.) Ах да. Я должен признаться еще кое в чем. Я утверждал, что не завидую тебе больше. Это потому, что теперь… я тебя ненавижу.

Но Маноле по-прежнему не реагирует на его слова. И Влад спешит уйти. Через два-три шага он прижимается к стене. Рыдания сотрясают его плечи. Потом он идет к выходу из сада. Маноле медленно поворачивается лицом к публике. Стоит так, неподвижно. Только кулаки, до сих пор стиснутые, медленно разжимаются в жесте отказа и бессилия.

Затемнение.

Обеденное время. К р и с т и н а разбирает почту, делая пометки.

А г л а я задумчиво глядит на нее, не зная, как начать разговор.

К р и с т и н а (про себя). Приглашение на концерт в филармонию, стенограмма заседания художников, письмо от норвежского скульптора. На это нужно ответить. (Матери.) Ему пишут, что, если б он не знал его искусства, его постигло бы крушение в бесплодных и анархических поисках. Представляешь? Счет за газ. Это тебе… Коктейль в бельгийском посольстве… (Погружается в мысли, потом важно раскланиваясь.) «Bonjour, monsieur… Merci. Oui, il fait très chaud, madame…»[11]. Но думаю, будет дождь.

А г л а я. Что с тобой творится?

К р и с т и н а. Какими они бывают, эти приемы в посольствах? (Смеется.) Я, наверное, умерла бы от волнения. Нужно все время быть изысканной и интеллектуальной… Держаться так, словно ты и внимания не обращаешь на такое множество дипломатов и лакеев…