Не меньше, чем барон

Софика почти ожидает выговора или какого-то очередного — совершенно точно несправедливого на этот раз — наказания, но ничего не происходит, и она делает мачехиной кузине книксен и отправляется на почти закончившийся урок танцев, а потом и на обед.

На обед сегодня подают лишь кофе со сливками — кофе Софика терпеть не может и оставляет Жюли — и два круассана: один с черничным, а другой с калиновым вареньем. Круассан с черничным вареньем Софика тотчас съедает. Круассан с калиновым достаётся Амалье, которая как-то странно обожает и калину, и калиновое варенье.

После обеда у девушек пансиона мачехиной кузины появляется около часа свободного времени, которое, по мнению наиболее ответственных из девушек, надлежит провести за чтением или рукоделием. Софика не относится, пожалуй, даже к «чуточку ответственным», и потому решает заняться тем, чтобы перенести все подаренные букеты к себе в комнату, пока ей не решат об этом — довольно бесцеремонно, между прочим! — напомнить. В конце концов, это всё равно придётся сделать — а пока что можно не читать очередные «поучительные истории», от которых слишком уж тянет в сон.

— Какое из платьев вы хотите надеть на сегодняшний вечер, Софика Траммо? — спрашивает мачехина кузина почти миролюбиво, когда Софика спускается за букетами в шестой раз. — Подойдите же ко мне!

Мысль о том, что Софике — и, вероятно, Руфине, Жюли и Долли — разрешат пойти на сегодняшний музыкальный вечер, кажется довольно радостной. Даже учитывая то, что Софика не уверена, сумеет ли она высидеть хотя бы четверть этого вечера, не уснув от слишком уж скучной — на взгляд Софики, разумеется — музыки.

И Софика подходит, даже удивившись своему послушанию. В комнате лежит множество платьев самых разных цветов — в основном, синих, розовых, голубых, палевых... Есть несколько кремовых, несколько сиреневых и два ярко-жёлтых. Как то, которое Софика надевала на пикник. В дальнем углу Софика замечает ярко-красное платье с вышитыми рукавами, поясом и воротом. Это платье, кажется, должно оказаться Софике вполне впору — и оно такое восхитительное, что она просто не может сдержаться.

— Красное! — почти выкрикивает Софика, лишь в последний момент догадавшись чуточку приглушить голос. — Пожалуйста.

Красное платье кажется в эту минуту Софике настолько прелестным и чудесным, что она, право слово, не знает, что будет делать, если мачехина кузина — Софика сейчас не знает, следует ей её благодарить или злиться — откажет ей в этой маленькой просьбе, сославшись на какие-нибудь проклятые правила хорошего тона, которых, должно быть, с лихвой отыщется на подобный случай.

Софика почти уверена — в этом платье от неё никто не сумеет отвести взгляда. Это платье — одно из тех, на которые стоит потратить последние деньги, оставшиеся на пропитание и на крышу над головой. Софика готова даже отобрать его у той девушки, которой оно достанется!

— Хорошо, — соглашается мачехина кузина подумав мгновенье, протягивая Софике красное платье и вместе с ним ещё одно светло-сиреневое и одно тёмно-розовое. — Передайте заодно платья и вашим сёстрам — думаю, Амалье прекрасно подойдёт столь нежный оттенок.

Софика почти готова кинуться ей на шею и расцеловать — и должно быть, это намерение отображается на её лице. Она, впрочем, сдерживается — но проворно отвешивает несколько неловкий книксен — и покорно забирает все три предложенных платья, которые тут же относит в комнату к сёстрам.

Руфина и Амалья принимают свои платья и принимаются — не без помощи очутившихся рядом с ними служанок — облачаться и укладывать волосы. Софике волосы сегодня укладывают несколько пышнее обычного, взбивая их несколько надо лбом, закрепляя косу на затылке и спуская её расплетённый конец на шею — и завивая эти маленькие пряди. Амалье волосы завивают полностью и скрепляют на затылке лишь широкой сиреневой лентой. Возмутившейся было Руфине волосы оставляют почти распущенными, лишь завивая их довольно мелко и убирая пряди от лица.

Амалья, кинув на Софику почти завистливый взгляд, отмечает, что средняя из сестёр Траммо выглядит просто прелестно в красном — и вообще, в любых ярких цветах, которые только можно вообразить, — тогда как ей, Амалье, лучше носить пастельные тона, если она хочет выгодно смотреться.

О, Амалья, как и всегда, выглядит настоящей куколкой! Мачехина кузина была полностью права, когда говорила, что Амалье должен подойти этот нежный оттенок сиреневого. Только сегодня Амалью эта своя кукольность отчего-то устраивает гораздо меньше обычного — ведь обычно Амалья этим почти что гордится. Мысль о вероятной влюблённости Амальи в Тобиаса вновь укалывает словно крохотной иголочкой сердце Софики.

Впрочем, Амалья недолго вертится в их комнате — она выскакивает из неё почти сразу же, как в дверь стучит Камилла (на Камилле палевое платье, а волосы у неё уложены почти так же, как у Софики), довольно громко осведомившая всех сестёр Траммо (и, пожалуй, всех на этом этаже) о том, что платье, доставшееся Арабелле определённо никуда не годится.

— Красный цвет слишком приметный, слишком яркий, — обеспокоенно вздыхает Руфина, придирчиво оглядывая Софикино платье, когда за Амальей и Камиллой захлопывается дверь. — А ты слишком заметна и в самых блёклых оттенках серого и коричневого. Я не уверена, что тебе стоит надевать это платье на музыкальный вечер.

Руфина стоит в своём тёмно-розовом платье. Оно ей, пожалуй, вполне идёт — не так, конечно, как идёт сиреневое платье миленькой до приторности Амалье. И, разумеется, совсем не так, как идёт красное — Софике. И Руфине определённо идёт её причёска — так ей гораздо лучше, чем убранными высоко волосами, как она предпочитает носить, вероятно, совсем забывая о ширине своих плеч.

А Софика подскакивает к зеркалу. Ей почти хочется увидеть то, что видит в ней Руфина. И Софика видит перед собой хорошенькую — даже прелестную — юную девушку в красивом — даже чудесном — платье, достаточно ярком для того, чтобы его заметил бы даже слепой.

Платье словно пошито именно для Софики — словно бы с неё снимали мерки и долго-долго подгоняли всё на ней, стремясь сделать наряд просто идеальным, подходящим Софике настолько, чтобы можно было решить, будто бы это вторая кожа.

— Будь твоя воля — ты окутала бы меня серой вуалью с головы до ног, лишь бы никто не сумел меня увидеть и заметить! — смеётся Софика, с удовольствием рассматривая чёрно-золотую вышивку на рукавах, поясе и у ворота. — Разве я виновата, что мне идёт это платье?

Это платье чем-то похоже на мундир — и это следующая мысль, посетившая голову Софики. Оно, должно быть, прелестно — нет, просто восхитительно — будет смотреться на охоте, прогулке верхом или даже каком-нибудь костюмированном представлении вроде того, в котором Софика поёт роль Осени. Ой! Да оно прелестно будет смотреться где угодно, если только на нём не появится пара-тройка заплаток в случае особой неаккуратности Софики!

Руфина может говорить что угодно на тот счёт, почему Софике не следует надевать красное! В конце концов, не глупо ли это — жить, постоянно оглядываясь на приличия и мнения других людей? Так никакой жизни — даже если она не имеет никакого предела — не хватит!

А Софика почти до неприличия нравится самой себе в этом наряде. До едва ли уместного тщеславия. И тут же в голове Софики мелькает мысль — не досадно ли это, что юной девушке, как бы она не была хороша собой, не пристало нравиться себе или хотя бы говорить об этом? Почему же кто угодно имеет право говорить о чудесном личике, точёной фигурке или о прелестном румянце девушки, кроме неё самой?

Да разве это справедливо?!

Только вот сапожки, пожалуй, чуточку тесноваты. И Софика не совсем уверена, что к концу вечера — или хотя бы к его началу, когда строй воспитанниц мачехиной кузины достигнет пункта назначения — её ноги скажут спасибо этим довольно изящным сапожкам.

Софика принимается напевать довольно фривольную песенку — из тех, заслышав которые, мачехина кузина предпочла бы оставить свою подопечную дома, чтобы не опозориться случайно на важном мероприятии — и пританцовывать в такт весёлому напеву.

— Будь осмотрительнее, прошу! — почти кричит Руфина, пытаясь перекричать песенку, и руки её трясутся от волнения. — Ты смотришь на всё слишком легкомысленно — а ведь репутация девушки нешуточно важна! Что если какой-то дурной мужчина позволит себе излишнюю вольность в общении с тобой?

Руфина едва не плачет — как и всегда, когда ей кажется, будто бы репутация одной из её сестёр под угрозой. Ещё и слово это — «репутация»... Да Софике оно кажется столь же горьким, что и ипекакуана! К тому же, Руфине отчего-то вокруг всё время видятся дурные мужчины, готовые преступить какую-то понятную лишь Руфине черту, позволить себе «излишние вольности»...

Софика едва ли способна представить такого мужчину — разве что только Джека, но с ним Софика и сама не против всяких маленьких вольностей. Другие, как кажется Софике, и сами не осмелятся перейти ту начерченную многовековыми правилами невидимую черту.

А Руфина подходит к сестре ближе, словно надеясь, что сокращение физического расстояния между ними позволит ей лучше донести до легкомысленной Софики свою мысль. Софика думает, что Руфина с таким обеспокоенным лицом почти напоминает одну из презабавнейших карикатур Жюли.

— Хорошо! — хихикает Софика, параллельно думая, что к подобному платью подошёл бы чёрный цилиндр на голову. — Буду носить с собой нож!

И, поставив руки на пояс, звонко топает изящными невысокими каблучками новеньких сапожек. Софика улыбается самой себе — в таком наряде любой будет без ума от неё. А главное — в этом чудесном платье Софика и сама теряет голову от собственной очаровательности.

Руфина только качает недовольно головой — и, кажется, желает сказать ещё что-то, но это её глубокомысленное замечание в самом зачатке прерывает стук в дверь и просунувшееся в щёлочку насмешливое личико Жюли.

— Мы ждём только вас! — смеётся Жюли, и тут же исчезает.

Софика тоже выбегает за дверь — бежит по лестнице вслед за Жюли и даже едва не спотыкается на одной из ступенек. И получает довольно строгий взгляд мачехиной кузины в наказанье за эту легкомысленную поспешность. Жюли тоже получает в наказание за бег строгий взгляд — и, Софика почти совершенно в этом уверена, они обе ещё получат заслуженные выговоры за это крохотное безобразие. Руфина спускается по лестнице торопливо, но всё же не бегом. Руфина, впрочем, тоже удостаивается строгого взгляда мачехиной кузины.

Впрочем, к большому счастью всех присутствующих здесь девушек, сейчас мачехина кузина решает ничего не говорить на счёт опозданий и беготни по лестнице — она хлопает в ладоши и надменным, строгим голосом просит своих воспитанниц встать по парам, прежде чем выйти из дома.

Софика торопливо становится в пару к Жюли — с ней она и болтает всю последующую дорогу. В основном, болтают они о утренних карикатурах и о том, как было бы весело проходить на литературе что-нибудь более... забавное и увлекательное. Например — детективы, один из которых Жюли обещает одолжить Софике сегодня же вечером. И которых Жюли готова предоставить почти в полное распоряжение новой подруги почти целую дюжину.