Не меньше, чем барон

К тому моменту, как стройная колонна воспитанниц мачехиной кузины достигает высокого сиреневого дома с умопомрачительно красивыми оградками на балконе и прелестными флюгерами в виде журавлей, у Софики болит живот от смеха и ноги от неудобных сапожек.

В доме надлежит сделать реверансы — о, Софика старается смотреть на то, как другие девушки их делают, чтобы произвести их хоть сколько-нибудь приличное подобие — хозяйке вечера, холёной немолодой женщине с тёмно-русыми волосами и отвратительно неприличным выражением лица, и занять места в пока ещё почти пустом зале.

— Ведите себя прилично! — шепчет мачехина кузина Софике, когда та занимает местечко у стены. — Посмотрите на ваших сестёр, если не знаете, как что сделать!

Софике остаётся только пробормотать «да, мадам» и с грустью проследить за тем, как мачехина кузина, отводит красную от смеха Жюли прочь — Жюли сказано сесть рядом с Руфиной, а Амалья сидит с Камиллой, Долли и Мартой. Софике же в соседки достаётся молчаливая Татьяна, и это кажется такой чудовищной несправедливостью, что хочется плакать.

Проходит немного времени, и в зале появляются другие гости — Софика успевает помахать своему знакомому графу и получить от мачехиной кузины, вскочившей со своего места и словно ястреб подлетевшей к ней, довольно суровое замечание. Другим кавалерам с пикника — некоторых Софика даже помнит по именам (не в последнюю очередь благодаря присланным букетам цветов) — она только улыбается с места, но не машет и не встаёт.

Появляется и Тобиас со своей сестрой. У той непривычно довольное выражение лица — до тех самых пор, пока она не натыкается взглядом на Софику. Тогда её — сестры Тобиаса, конечно же, а не Софики — губы снова презрительно и недовольно кривятся, а брови словно сами собой ползут к переносице.

Тобиасу Софика никак не может заставить себя улыбнуться. Её щёки, кажется, пылают от одного его присутствия. Она даже шепчет Татьяне какую-то глупость, чтобы не встречаться с Тобиасом лишний раз взглядом — и Татьяна лишь непонимающе хмурится и просит Софику помолчать, если она не желает навлечь на себя ещё больший гнев наставницы или (что, судя по интонации, для Татьяны гораздо более важно) пропустить начало музыкального вечера.

Когда музыка начинает играть — перед этим на сцену выходит хозяйка дома и что-то довольно пафосно и нудно говорит своим гостям — Софика думает, что, пожалуй, несколько ошибалась на счёт этого мероприятия. Начальные композиции вполне неплохи. И если всё продолжится в подобном духе, Софика даже сумеет не уснуть где-нибудь посередине вечера.

Через ещё какое-то время, Софика думает, что музыкальный вечер, должно быть, вполне прелестен — во всяком случае, на лицах большинства воспитанниц читается неподдельный восторг и интерес. Только вот Софике едва ли до музыки — её ноги болят так, что она едва ли может хоть минуту сидеть спокойно. О, Софика уверена, что натёрла их до крови, и назавтра ни за что не сможет ступить и шагу!

Ей хочется немедленно сбросить с ног ненавистные теперь уже сапожки!

Впрочем, сделать это следует как можно скорее, если Софика не хочет терпеть боль до возвращения в свою комнату. В конце концов, разве может хоть что-то в целом свете помешать Софике поступить так, как она считает нужным? Сама Софика смеет надеяться, что нет — обыкновенно, даже мачехе, Гесиму или Руфине не удавалось переубедить её или остановить, если дело касалось чего-то важного. А уж свои ноги Софика точно считает достаточно важными, чтобы поступиться ради них правилами, в пользу которых она не особенно и верит.

Дождавшись, когда мачехина кузина отвернётся пожурить за попытку заговорить с Руфиной Жюли, Софика осторожно поднимается со своего места и тихонько отходит к выходу — оказавшись, в одной из комнат, в которые пускают гостей, Софика надеется исполнить свой замысел.

В одной из комнат — куда именно лучше пройти, Софика спрашивает у одного из слуг — обнаруживается диванчик, на который Софика тут же садится. И тут же стаскивает с себя сапоги — с приглушённым шипением, потому что сделать это безболезненно оказывается едва ли возможно. Чулки в некоторых местах пропитались некоторым количеством крови и, сжав зубы, Софика стаскивает с себя и их тоже — чулки тут же летят к сапогам, на пол.

Софика придирчиво оглядывает свои ступни — на больших пальцах у неё уже вскочили волдыри, а на мизинцах и на пятке до крови содрана кожа. Зрелище довольно неприятное, пожалуй — во всяком случае, так обязательно сказала бы Руфина, очутись она здесь. Сама Руфина предпочла бы терпеть боль до самого дома, а потом тихо плакать, снимая неудобную обувь. Как и Амалья, впрочем.

— Позволите мне помочь вам? — слышит Софика взволнованный голос уже знакомого ей графа и вздрагивает от неожиданности — она никак не могла предположить увидеть его здесь.

Софика поворачивается к нему и молча кивает в ответ, не зная, как именно ей стоит говорить сейчас. В конце концов, ей, пожалуй, нужна некоторая помощь — пусть и не с тем лёгким исцеляющим заклинанием, которому Софику, втайне от взрослых (приличные барышни ведь не должны пользоваться магией, если только это не касается рукоделия) научил Гесим. Пусть Софика и может исцелить магией волдыри и содранную кожу на своих ногах, ей всё ещё нужна помощь с сапогами — и она почти уверена, что граф сумеет сделать их на размер побольше (пусть даже это и испортит несколько кожу и сделает её не совсем пригодной для того, чтобы надевать сапоги в свет).

Об этом Софика и говорит графу с полуулыбкой, ставя на пол босые ступни и наклоняясь, чтобы взять в руки сапоги. Граф, однако, опускается перед Софикой на колени и сам, невесомо проводя пальцами по наиболее болезненным местам, читает нужное заклинание.

На графе сегодня бархатный расшитый золотом голубой кафтан, а волосы его, недостаточно длинные, чтобы скрепить их лентой на затылке, как сделали многие из присутствующих на музыкальном вечере мужчин. Софике кажется это весьма забавной деталью — хотя она, кажется, слышала то ли от Амальи, то ли от Руфины, то ли на скучном уроке, который почти полностью проспала, что длина волос у мужчины в Мейлге как-то связана с тем местом, в котором он служит. Софика, правда, не совсем знает — как именно. У Джека, Гесима или Тобиаса волосы тоже довольно короткие. Но Софика не уверена, что между этими трем есть хоть что-то общее.

Но в волосы графа Софике почти неудержимо хочется запустить пальцы — конечно же, она не делает этого. Подобная вольность даже для неё кажется совсем неуместной. В конце концов, Софика может без зазрения совести кокетливо улыбаться, капризно тянуть, чтобы её пригласили в театр или требовать себе самых разных вкусностей на пикнике — но коснуться волос почти что незнакомого ей человека даже для столь легкомысленной, если верить мачехиной кузине и Руфине, девчонке было бы чересчур.

— Не откажите в любезности позволить мне немного позаботиться о вас, — тихо смеётся граф, всё ещё не поднимаясь с колен, и Софика может думать только о его глазах и о том, как пылают её щёки.

Перед ней ещё никто так не становился — и Софику одновременно и пугает, и пьянит это. Она не может понять, какое из чувств сильнее. Да и не думает, что действительно так уж хочет понимать.

И Софика совсем не знает, чего она сейчас желает — отстраниться, потому как прикосновения его к её ногам показались ей гораздо более смущающими, чем следует, или улыбнуться на его слова и позволить позаботиться о ней ещё, потому что его забота кажется ей приятной. Софика совсем не уверена в том, что чувствует к этому человеку, которого видит второй раз в жизни — о, с Тобиасом или Джеком её это нисколько не смущало. Софика совсем не уверена, что знает его достаточно хорошо, чтобы позволить находиться настолько близко к ней.

— Зовите меня Уильямом, дорогая Софика! — улыбается граф, когда Софика благодарит его за эту милую помощь с исцелением. — Вы ведь не против, если я буду называть вас Софикой?

Она тоже улыбается ему — ей осточертели эти обязательные вежливые обращения, и она просто счастлива перейти от них к обращению по именам. И Софика уж точно желает того, чтобы к ней не обращались так строго и официально — «мадемуазель Траммо», что раз за разом напоминает ей о том, что она такая не одна.

— Вы уже расписали танцы на свой шестой бал? — словно между делом интересуется Уильям, когда магией старается как можно более аккуратно и незаметно увеличить сапожки Софики, не слишком сильно испортив их. — Быть может, осталось ещё место для меня? Я хочу пригласить вас на вальс — или на любой другой танец, какой вы только пожелаете, если вальс уже занят.

Софика лишь со смехом замечает, что вальс на её шестом балу совершенно свободен, как и любой другой из танцев — не случился пока даже пятый из её балов, последний из вводных, чтобы всерьёз думать о том, что все танцы на её балу могли бы быть расписаны (по правде говоря, Уильям пока что первый, кто заговорил об этом). И Уильям лишь смеясь говорит, что в таком случае, он озаботился своей очередью в танцах достаточно рано, чтобы не опоздать.

— В подобных делах, — утверждает Уильям своим тянучим голосом, обнажая белоснежные зубы и чуточку запрокидывая голову назад: так, что Софике почти видна становится его шея из-за сползшего шёлкового платка, — всегда гораздо простительнее как следует поторопиться, особенно если дама достаточно очаровательна, чтобы привлечь к себе внимание всех мужчин на пикнике.

И Софика думает, что, пожалуй, его голос кажется ей в достаточной мере приятным, чтобы провести с ним чуточку больше времени, чем с кем-то другим. В конце концов, думает Софика — почему бы и нет? Отношениям с Тобиасом не суждено случиться — она не собирается быть всего лишь заменой его жене. Быть может, Уильям окажется для неё неплохим кавалером?

Тобиас — лёгок на помине — появляется на пороге этой маленькой гостевой комнатки как раз в то мгновенье, когда Софика тянется за вторым чулком — на правую ногу она уже успела вернуть сей предмет гардероба. Его Софика и вовсе никак не ожидает увидеть. И, пожалуй, едва ли хочет — присутствие графа Уильяма как раз перестаёт смущать её, чтобы желать присутствия кого-нибудь ещё.

Чулок как назло никак не находится — а у Софики уже дрожат от волнения пальцы, и она не уверена, что в таком состоянии вообще сумеет хоть что-то отыскать. Она не может заставить себя успокоиться. Никак не может — это определённо выше её скромных сил. И это заставляет её сердце биться ещё чаще.

Уильям довольно кстати приходит на помощь — он находит левый чулок Софики достаточно быстро и, весьма аккуратно, почти даже нежно, возвращает его на законное место. Для этого ему приходится чуточку приподнять её юбку — должно быть, Руфина сочла бы это не вполне пристойным. Но Софика слишком благодарна ему за проявленную заботу, что едва ли способна увидеть что-нибудь дурное в его действиях. Да и есть ли оно — это «нечто дурное»?..

Затем Уильям так же аккуратно и бережно возвращает на ножки Софики её сапоги — уже достаточно широкие, чтобы надеть их без боязни стереть себе ноги в кровь к возвращению домой. И, поцеловав Софике руку в коротенькой белой перчатке, поднимается с колен — довольно ловко, одним неторопливым движением. И, повернувшись к Тобиасу, отвешивает ему довольно-таки глубокий поклон — и это почему-то кажется Софике несколько странным, хотя она определённо не может понять, в чём именно дело. Прежде чем, мило улыбнувшись, попрощаться с ними обоими и выйти из комнаты прочь.