Огни юга. Часть 2. Дом Мрака

– Ишь раскомандовался, – процедил сквозь зубы Олаф.

Николас потянул его собирать хворост и рубить на дрова сырые ветки сырые ветки баобаба.

Герда же беспрекословно надёргала охапку пушистых колосков. Они пахли настолько дурманно, что кружилась голова.

– Для чего это? Чтобы отгонять демонов? Зверей? – спросила она у тренькающего на гитаре Идоу.

– Мух, – ответил тот. – С остальным ещё можно справиться, а от мелкой дряни спасения нет.

Николас с Олафом вскоре вернулись и сложили кострище из камней, внутрь напихали хворост и разложили над ним домиком дрова.

Темнело стремительно. Холодало. Становилось всё больше таинственных шорохов и звуков, хотя за весь день путешественникам попадались разве что ящерицы и кролики.

– А слоны опасные? – продолжала допытываться Герда, кутаясь в плащ. Похоже, она единственная воспринимала слова Идоу всерьёз. – В книгах их описывают, как очень добрых и мудрых животных. Поэтому поделки из их костей так ценны.

– Из бивней. Поделки вырезают из бивней, потому что у них красивый цвет. Из них легко вырезать фигурки, – возразил Николас, пока Олаф возился огнивом. – Сомнительное уважение к слонам, если даже местные не гнушаются торговать их костями и приводят к ним охотников.

Огонь не хотел перекидываться на дрова, и Николас едва сдерживался, чтобы не раздуть его ветроплавом.

Идоу с привычной плутоватой ухмылкой переводил взгляд с одного лица на другое.

– Слоны хорошие, как и всякий зверь. Но кушать тоже очень хочется. Мёртвые косточки есть мёртвые косточки, им уже ничто не поможет. Есть племена, которые поклоняются слонам. Они, быть может, и покарали бы меня за святотатство, но я стараюсь не попадаться им на глаза. А так… слоны опасны, как и всякий зверь. Они не свирепы большую часть времени, но когда наступает гон, с самцами лучше не встречаться. В некоторых племенах есть казнь, когда осуждённого укладывают головой на камень, и слон наступает на неё ногой, раскалывая, как орех.

– После этого вы нас называете жестокими? – ужаснулся Олаф, победив, наконец, злосчастный баобаб и распалив костёр.

– Так казнят единиц раз в десять лет, вряд ли чаще. Надо очень хорошо постараться, чтобы заслужить такую кару. А скольких ты отправил на костёр? Думаешь, сгорать заживо менее больно? – с вызовом заглянул ему в глаза Идоу.

Олаф выдержал. Не зря же Белый Палач прочил ему великое будущее.

– Ваши племена маленькие и однородные, быт незатейлив, богатств никаких. Наводить порядок там намного проще. А у нас без жёстких мер будут постоянные войны и восстания, которые способствуют обнищанию населения и разбою. Иногда маленькое зло уберегает от большой беды.

– Зло всегда остаётся злом, и не важно, какие у тебя намерения, – с небывалой горячностью возразил Идоу.

– Морти? Скажи же уже что-нибудь! – потребовал Олаф.

Николас аж вздрогнул. Что он хочет услышать?

– Я простой человек, проще даже нашего многомудрого проводника. Считаю, что между жёсткостью и попустительством стоит выбирать нечто среднее. В зависимости от обстоятельств, естественно. И помнить, что за каждое принятое решение, неважно, милостивое или суровое, придётся платить огромную цену.

– Я понимаю, о чём ты. Но нас учат думать не о цене, а о светлом будущем, к которому мы в конце концов придём, – возразил Олаф.

– Если идти, не оглядываясь, велик шанс оставить за спиной всё самое важное. Какой смысл в светлом будущем для тех, кто до него не дойдёт? И будет ли оно таким уж светлым, если ты в нём останешься один? – загнал его в угол вопросами Идоу.

Олаф щурился, раздумывая. А вот у Николаса засосало под ложечкой, будто что-то зашевелилось в душе. Воспоминания Безликого или его собственные из прошлой жизни? Даже если не думаешь о цене, если закрываешь глаза и затыкаешь совесть, возмездие всё равно настигнет. Хотя, может, Олаф прав, и Николас просто неудачник с плохой кармой?

– Я не один, пока со мной мои братья по оружию и друзья. Их я за спиной не оставлю, – наконец, решил Олаф. – Я не из тех, кто разбрасывается людьми. Но и про компромисс тоже запомню. Если ко мне придут с предложением о мире, я не отвернусь.

– Даже если придётся простить предателя? – Идоу явно нарывался, чтобы Олаф бросил его на Берегу Черепов.

Но тот лишь цыкнул:

– Хватит уже об этом!

Тогда Идоу бросил охапку собранной Гердой травы в костёр. Из него повалил дым настолько удушливый и вонючий, что в горле запершило, а из глаз хлынули слёзы.

– Фу-фу-фу! – закашлялся Олаф. – От этой дряни мы погибнем куда быстрее мух!

– Потерпите. Зато не будете потом от жутких болезней, которые эти мухи переносят, мучиться.

Николас отгонял от себя едкий дым рукой. В конце концов Идоу здесь вырос, как и все его предки. Уж кто, как не он, должен знать обо всех опасностях мёртвого континента.

Пока горящая трава окуривала их стоянку, Герда сбегала за водой и принялась за готовку. В отличие от Идоу, который с охотой только делился мудростью, она хотела во всём участвовать и почувствовать себя полезной. Даже в такой малости, как приготовление пищи. Впрочем, никто не возражал, потому что повара из них были никудышные.

После ужина Герда снова начала расспрашивать Идоу:

– Вы так и не ответили, кто из зверей Гундигарда самый страшный.

– Ужасы на ночь глядя? В душе ты, должно быть, очень смелая, хоть и выглядишь робкой, – усмехнулся он. – Здесь много опасной живности. Обитающие в болотах крокодилы с огромными зубастыми пастями, гремучие змеи, которые заползают в дома, что находятся слишком низко над землёй. Бегемоты, которые могут перекусить человека пополам. Но самые жуткие это саблезубые мелькарисы.

Идоу тщательно вылизал тарелку, а ел он много, хотя всё равно оставался тощим.

– Те самые свирепые кошки? Я думал, они демоны и водятся только в Балез Рухез, – не сдержался Николас.

Олаф удивлённо уставился на него. Тот сделал вид, что не заметил заминки.

– Демон или зверь – какая разница, кем быть убитым? – с вызовом заявил Идоу. – Они обитают по всему Гундигарду. От них нет спасения ни на дереве, ни в воде. Никто от них не убежит, не скроется. Тело изгрызут, душу заберут. И будут глумиться веки вечные.

– И что, их никак не одолеть? – не поверил Николас.

Неужели дядю Кевина послали на верную смерть?

– Можно. Только никто не скажет как, – по обыкновению пространно ответил Идоу. – Они бесшумные, появляются словно из ниоткуда. Никто не сравнится с ними в скорости, а сил у них достаточно, чтобы мгновенно оторвать человеку ногу.

Сколько ни сдерживался, Николас вздрогнул. Рассказы отца намертво въелись в память.

– А откуда ты о них знаешь? – поинтересовался Олаф осторожно.

– Я же говорил, мой дядя охотился за слоновой костью. Он называл мелькарисов демонами и пугал, что они воруют детей.

– Тогда понятно. Все любят пугать детей демонами, чтобы те не бедокурили. Что-то мне подсказывает, что в детстве ты был тем ещё сорвиголовой, – пошутил Олаф. – Впрочем, ты и сейчас не лучше.

Николас пристыженно рассмеялся. Он знал человека, который мог опередить мелькарисов. Ноэль. Ветропрыгун, как и его отец, который унёс раннего дядю Кевина в безопасность к целителям. Впрочем, последнего это не спасло: лишившись ног, он вскоре зарезал себя на глазах у младшего брата. Отца Николаса.

– Будем надеяться, что мы с ними не встретимся, – заключил Олаф. – Давайте ляжем спать. День был трудной, а завтра предстоит не легче. Распределим дежурства: первый я, второй Идоу, последний Морти.

– А как же я? Я тоже могу! – робко подала голос Герда.

– Я готов с тобой поменяться, – тут же предложил Идоу.

– Нет, – резко оборвал его Олаф. – Ты и так только гитару свою терзаешь, даже из вещей ничего не нёс. Обеспечение нашей безопасности тоже входит в обязанность проводника. Будешь дежурить вторым. Никакой музыки! Если заметишь опасность, разбудишь нас. Чую, мелькарисам наша сталь придётся по душе.

– А как же… – попыталась возразить Герда.

Олаф нежно погладил её по щеке и с теплой улыбкой заглянул в глаза.

– Не стоит. Тебе лучше сохранять силы. Мы втроём справимся. Морти, согласен?

Николаса аж передёрнуло от интимного жеста. Пришлось закрыть глаза, сделать несколько глубоких вдохов и повторить: «Она не моя жена. Я не имею права ревновать». Но это не помогало. Неловкая пауза затягивалась. Все смотрели на него.

– Я думаю… Думаю, что ей неплохо было бы потренировать выносливость в спокойной обстановке. Дежурство как раз подойдёт. Не вместо кого-то, конечно, но пусть будет последней. Если сама этого хочет, конечно.

– Спасибо! – прошептала Герда, сложив ладони в замок.

Николас неуютно сглотнул и отвернулся.

– А ты, оказывается, парламентёр, – усмехнулся Олаф. – Так уж и быть. Разбудишь её на полчаса раньше, пускай приготовит нам завтрак.

Она разочарованно покачала головой, но спорить не стала.

Вскоре все, кроме Олафа, улеглись спать вокруг костра.

Он прислушивался к ночным шорохам и наблюдал, как из костра поднимаются искры и улетают в ночное небо. Николасу не спалось, и он придвинулся поближе к дежурному.

– Зря ты так Герду бережёшь. Она должна стать сильной, – тихо заметил он.

– Ничего не могу с собой поделать. Лучше побольше гоняй её на корабле. И желательно, чтобы я этого не видел, – ответил он шутя.

А вот Николас оставался серьёзен:

– Ты к ней что-то испытываешь? Я заметил, ещё когда ты в таверне мне рассказывал.

– Да… она изумительно нежна, хрупка и чиста, как благословенный сон, – выдохнул Олаф мечтательно. – К тому же в отличие от Сесиль она меня понимает, хоть и не разделяет некоторых моих взглядов. Но боюсь, если я стану Магистром, то многие будут против наших отношений и захотят сосватать мне знатную девицу, чью-нибудь близкую родственницу. Да и с лордом Веломри у Герды не заладилось.

– Тяжело быть важной шишкой. Нельзя думать о себе, выбирать, что хочешь, любить, кого хочешь, – посочувствовал ему Николас и заложил руки за голову, глядя в звёздное небо.

– Так у тебя самого с любовью не задалось, хотя ты называешь себя самым простым человеком, – хмыкнул Олаф.

– Ты прав. Быть может, нет никакого счастья. Что-то вечно будет мешать, даже если ты станешь самым заурядным человеком и поселишься в глуши.

– Не надо сгущать краски. Рано или поздно твоё счастье отыщет тебя несмотря на все потери. Не отчаивайся! – постарался поддержать его Олаф.

– Да брось. Чего-то мы как бабы разнылись? Гундигард так на нас действует? Скоро станем подкаблучниками, как мужчины здесь, судя по рассказам Идоу.

– Боишься, что женщина окажется сильнее тебя и будет тобой управлять? – удивился Олаф. – Тогда отношения тебе точно ни к чему.

– Скорее, сам не люблю ощущать свою слабость. Не люблю, когда снисходят и жалеют. Хуже этого унижения нет.

– Если жалеют, значит, переживают и любят, хотят позаботиться. Может, не стоит отталкивать тех, кому ты симпатичен? Я ко всему привычный и не обижаюсь. Но с Гердой ты излишне суров. Вы могли бы стать друзьями.

– Что поделать, в отличие от тебя хрупкость мне претит. Тяжело это – всё время сдерживаться и следить за каждым словом, чтобы Герда не обиделась на какой-нибудь пустяк. После путешествия мы расстанемся и не будем мозолить друг другу глаза.