Огни юга. Часть 2. Дом Мрака

Николас поднял отрезанную голову и приставил к статуе в центральной нише. Какие печальные глаза! Что за магия заставляла видеть в этих богах своих близких, сопереживать им и ощущать себя их частью?

– Ты что, молишься? – Олаф оказался у него за спиной и спросил таким обличительным тоном, как будто не извинялся только что.

– Нет. Смотрю, как тут всё было. Хочу понять тех, кто возводил этот храм и вырезал статуи, кто поклонялся им и выживал в этом суровом, неприветливом краю. А тебе совсем не интересно?

Николас поставил голову к ногам статуи и закрыл её собой от хищного взгляда Олафа.

Тот повёл плечами:

– Не знаю. Я чувствую себя обманутым. Разочарованным. Ожидал много большего: чуда, озарения. А нашёл лишь кости и пыльные растрескавшиеся камни.

– Может, ты сам не хочешь ничего замечать? – ответила Герда, подойдя к ним. – Я здесь вижу здесь следы великих древних людей, у которых можно многому научиться, пускай даже они не походили на нас и жили другими ценностями.

– Вы сговорились с Идоу стыдить меня? – попытался свести всё в шутку Олаф.

– Так сделай что-нибудь правильное. Это будет лучше, чем грешить, каяться и снова грешить, – Николас сорвал с плеч залатанный Гердой плащ и принялся бережно собирать в него кости. – Раз уж этого не сделали другие Лучезарные, останки похороним мы. Мы не древние землепашцы, которые таскали за собой своих мертвецов. Мы охотники, потомки охотников, и нам должно отпускать тех, кто ушёл на Тихий берег с миром, чтобы больше думать о тех, кто ещё жив. Поверь, я знаю, сколько мудрости в этих словах не понаслышке.

Герда опустилась на колени рядом с Николасом и тоже принялась собирать кости в свой плащ. Олаф присоединился к ним нехотя и скованно, только потому, что от него этого ждали. В несколько ходок они перетащили все останки наружу и соорудили носилки из палок и лиан. Солнце уже начало крениться за горизонт, поджигая сумерки закатным заревом.

Троица доставила останки к болоту и подтолкнула носилки к трясине. Со смачным бульканьем она принялась поглощать многострадальные кости погибшей экспедиции.

– Только не просите читать молитву. Они не были Пресветловерцами, – не удержался от сарказма Олаф.

– Пускай каждый про себя скажет то, что хочет сказать. Этого будет достаточно. Не для них, а для нас, – ответил Николас.

Когда останки скрылись в болоте, путешественники выждали мгновение почтения и вернулись в храм. Пришла пора устраиваться на ночлег. Лучше под крышей, внутри стен, пускай даже храм проклят. Теперь здесь хотя бы нет мертвецов.

– Ты сегодня говорил так странно, – задумчиво заметил Олаф, когда они разводили костёр посреди святилища. – Мне даже показалось, что ты один из них. Сумеречников. Тех самых колдунов, что чтят старых богов и подстрекают людей бунтовать против нашей власти.

Николас развернулся к нему всем телом и заглянул в глаза.

– А если это правда?

Герда ошарашенно выдохнула.

– Что, если я Сумеречник? Печально известный лорд Комри. Что, если это я устроил смуту на Авалоре, освободил короля Лесли и заставил передать мне власть? Что, если я здесь только для того, чтобы узнать, куда и зачем тебя отправил Белый Палач, которого я считаю самым худшим злодеем в мире?

– Хорошая попытка! – засмеялся Олаф и пихнул его в плечо. – Нет, ты слишком хорош для этой клоаки. Герда, ты видела лорда Комри, пускай даже издалека. Можешь представить, что он выступает в цирке, сражается на кулаках в занюханном притоне, лазает в шторм по мачтам, чтобы спасти иноверцев, танцует с дикарями, куролесит всю ночь после чудо-зелья Идоу?

Она одарила Николаса затравленным взглядом и выдавила из себя осипшим голосом:

– Он очень хороший человек. Лорд Комри.

– Ну, конечно! А нашего Морти ты хорошим не считаешь, – продолжил потешаться Олаф. – Вечно коришь его за грубость и бесчувственность.

Ох! От таких заявлений не ровен час лишиться последних крох рассудка!

Герда поднялась и обняла себя руками:

– Знаете что, Идоу был прав. Вы оба невозможны. Я в ваши игры не играю. Разбирайтесь сами!

Она ушла к алтарю и спряталась за статуями.

Николас лёг возле костра, опустошённый признанием, которому не поверили ни на унцию. Олаф с кряхтеньем устроился напротив. О дежурстве они забыли, слишком занятые своими тревогами.

Николас таращился на уходящий во тьму купольный свод. Сквозь дырявую крышу выглядывали звёзды и, любопытно подмигивая, наблюдали за происходящим. В костре громко хрустнуло полено, заставив обернуться.

Олаф рассматривал Николаса сквозь языки пламени. Сквозь огонь казалось, что его глаза полны невыплаканных слёз. Интересно, видит ли он лицо Николаса таким же несчастным? Хотелось протянуть руку, переплести пальцы в жесте мира и дружбы, и не думать о том, что они оба могут сгореть в пожаре войны.

– Видно, не быть мне хорошим другом, – пробормотал Олаф. – Не создан я для отношений, слишком это сложно. Стараешься понравиться, не уронить лицо, следишь за каждым словом и действием, а всё равно стоит ошибиться, как всё летит в бездну.

– Зачем стараться? Постоянно изображать из себя кого-то другого не выйдет, – ответил Николас. – Будь собой, и те, кому ты симпатичен и дорог, останутся с тобой несмотря ни на что.

– Боюсь, если я буду собой, то от меня все отвернутся. Одному лучше. По крайней мере, я принимаю себя таким, какой я есть.

– Одному спокойнее и проще, но чаще тоскливо. Поверь, я очень долго был один. Но тот скромный опыт дружбы, который у меня есть, говорит о том, что притворяться не нужно. Я не отвернусь от тебя из-за нескольких ссор, как ты не отправляешь меня на плаху, когда я с тобой не соглашаюсь. Даже из-за пары ошибок, как сегодня, я тебя не брошу, но только не проси, чтобы я молчал и потворствовал.

– Говоришь так, будто ты мне сторож. Но им может стать только кровный брат.

– Иногда духовные узы куда прочнее кровных.

– А если ошибёшься ты?

– У тебя будет шанс вынести мне справедливый приговор, – усмехнулся Николас.

– Обещаю учесть все сопутствующие обстоятельства и предыдущие заслуги, – засмеялся Олаф.

Теперь казалось, что даже если они пожмут руки в огне, то пламя их не опалит. Оно не разрушит связь, которая сковала их так крепко.

– За Герду не переживай. Она не на тебя, а на мою грубость злится. Не ставь её между нами, тогда она не будет нервничать, – добавил Николас, и Олаф кивнул.

На жеребьёвке Николас вытянул длинную палочку, значит, должен был дежурить первым. Когда Олаф уснул, он вернулся к алтарю, где пряталась Герда. Компаньоном она выбрала статую мальчика со сбитым лицом.

– Чем тебе приглянулся этот бог? Разве он не жуткий?

Герда недоумённо на неё обернулась:

– Только не указывай мне, какое искусство надо любить. Я села там, где мне захотелось.

– Перестань огрызаться, я просто полюбопытствовал. Ничего не имею против твоего увлечения чудиками. Хотя нет, всё же имею. То, что уродливо снаружи, чаще всего внутри оказывается с гнильцой. Мой тебе совет, если хочешь жить долго и счастливо, выбери обычного человека. Не меня и не его, – Николас указал на Олафа. – Не Финиста и не Ноэля. Желательно кого-нибудь неодарённого.

– Нет! Возможно, это сработало бы, будь я сама обычной. Но я одна из вас. У меня есть пример моей бабки. В шестнадцать лет за неё сватался высокородный Сумеречник, с которым она прожила бы долго и счастливо в достатке и почёте. Ах да, не очень долго, ровно до тех пор, пока не началась война. Но Лайсве предпочла решать свою судьбу сама и благодаря этому повидала такое, что многим даже не снилось.

– Точно! Она чуть не попала под нож безумного книжника, вышла замуж за чудовище и теперь её тело выставляют для поклонения в Дюарле, – напомнил ей Николас. – Такую судьбу ты себе хочешь? Вождь Пареда спит и видит, как бы заменить тобой твою знаменитую бабку в демоновом оракуле.

– Он настолько ужасен? – смутилась Герда.

– А ты не поняла, когда он подослал к нам Флавио?

Она потупилась:

– Белый Палач не всегда был плохим. Его нрав всегда был тяжёлым, но Лайсве искренне любила его. Он принёс ей много счастья, гораздо больше, чем если бы она вышла за того высокородного, – нашлась Герда. – Я видела, как Мрак поглощает человека. Хорошего человека, который пытался мне помочь. Уверена, так же было и с лордом Веломри. Он не виноват в том, что стал таким.

– Конечно. Виноват мой дед, я уже это слышал.

– Прекрати ёрничать! Все мыслечтецы уязвимы перед Мраком, мы с Олафом тоже. Поэтому Предвестники охотились на меня с детства. Если бы вы с Финистом меня не защитили, я стала бы одной из них. Тогда ты и меня называл бы меня чудовищем?

– Этого не случится никогда.

– То есть пока ты рядом? А что будет, когда наше путешествие закончится и ты уйдёшь? Что будет, если Предвестники заразят Олафа?

– Я пытался всё ему рассказать, но он отказывается верить. Слишком сильно ему в голову вдолбили идеи Лучезарных.

– Нет, твои слова заставили его усомниться. Ты вынудил его похоронить Сумеречников и не осквернять статую Небесного Повелителя. Продолжай задавать вопросы и доказывать – в конце концов ему придётся принять правду. Меня легко защитить мечом и даром, но его спасти можно только словами, которые ты ненавидишь. Сделай это, не останавливайся, столкнувшись с трудностями. Помоги ему. Ты его единственный друг. Больше ему помощи ждать неоткуда.

– Раньше ты просила меня не сближаться с ним.

– Я боялась, что наша ложь, наше предательство подтолкнёт его к Мраку, но теперь… Он сходит с ума. Как будто его место занимает кто-то другой, злой и жестокий. Я поверила бы, что в него вселился Мрак, но осколка не видно. Может, мой дед всё-таки чем-то его отравил?

– Не думаю, что у него есть что-то, кроме Мрака, – задумчиво ответил Николас. – А за мной… ты никогда такого не замечала? Моё место занимал кто-то другой?

Она удивлённо округлила глаза:

– Не-е-ет. Ты очень цельная натура.

– Что, даже когда я отталкивал тебя, а потом целовал?

Столько всего случилось, а она до сих пор смотрит на него восторженными глазами влюблённого ребёнка.

– Это как раз в твоём духе: скрывать проблемы, мучиться и воевать с собой. Сейчас мне кажется, что ты не становился другим, даже когда сражался с пастухом, а просто отдавался своей Сумеречной сути. С Олафом всё иначе. Он ведёт себя странно, даже когда рядом нет Идоу: раздражается, говорит жестокие вещи, святотатствует и издевается над поверженными врагами. В Ловониде он таким не был: судил справедливо, мечтал добиться перемирия с Сумеречниками и с уважением относился к наследию бывших правителей.

– Он даже на корабле таким не был. Как будто сам Гундигард, его древняя история сводит Олафа с ума. Чем ближе мы к колыбели жизни, тем хуже, – поделился своими мыслями Николас. – Я постараюсь сделать, что смогу. Что бы ты ни думала, мне не безразлична его судьба.

Словно пробившись сквозь защиту ветроплава, Герда почувствовала желание Николаса, сжала его ладони в своих и заглянула в глаза.

– Даже будучи слабым, истощённым и раненым ты совершал невозможное. Я в тебя верю несмотря на всю твою злость загнанного в угол волка.