Положитесь на меня, мадам!

Глава 7. АННА-АМАЛИЯ И АННА-ЭЛИЗАБЕТ

В которой дамы приходят и уходят, а друга все равно надо спасать

Тринадцатый принц не стал тянуть с визитом вежливости и нашел Тренка уже на следующий день: деликатно постучался в дверь его комнатушки часов примерно в восемь и в ответ на сонное «какого черта?» почтительно пожелал доброго утра. Честно говоря, в такую рань Тренк не вставал никогда: если на утреннее время было назначено какое-то дело, он предпочитал не ложиться вовсе.

Вечером и ночью он, потихоньку приканчивая очередную бутылку вина, обдумывал планы и не приходил ни к какому однозначному мнению относительно них.

Информации у него было маловато: Альберт в тюрьме, ему светит обвинение в государственной измене и смертная казнь, — и все, больше никаких подробностей, хорошо, хоть конкретная тюрьма известна. Было ясно одно: надо ехать в Прагу и искать для лучшего друга способ покинуть застенки, — уж в этом-то Тренк с его уникальным опытом здорово поднаторел. А еще хорошо было бы провести разведку при дворе, — вряд ли такое серьезное обвинение идет мимо канцелярии Ее величества Марии-Терезии. В принципе, он уже думал, что в последнем ему мог бы помочь его новый приятель-принц: помнится, юнец обмолвился, что не так уж редко бывает при дворе своей великолепной тетушки, где и свел роковое знакомство с ее любимой дочерью. Хотя кто знает, готов ли принц рисковать расположением императрицы ради человека, которого он ни разу не видел?

Но сейчас… первым делом надо спасти Амалию. То, что она пишет, — чудовищное заблуждение, яд, влитый в ее разум коронованным братом и успевший пропитать ей душу насквозь. Яд, который медленно травит бедную Амели, грозя убить в ней все человеческое, оставив лишь сухую оболочку наподобие высохшего кокона бабочки… Нет, не брошенный тесный дом, который прекрасная летунья покинула по весне. Другой — с червоточиной на боку, выеденный изнутри так, что вылетать из него стало некому. Помнится, он как-то раз нашел такой кокон в детстве, и мать не могла понять, о чем он плачет, — а он рыдал от ощущения полной безнадежности, наконец осознав в душе поганую и подлую сущность насильственной смерти.

Нельзя оставлять женщину наедине с этим хтоническим ужасом: он должен, просто обязан с ней объясниться! Дать ей надежду, пока она не умерла… Даже если она не захочет принять этот дар из его рук, — ничего, пусть надежда поваляется у нее под ногами, он не гордый. Понадобится — поднимет, отряхнет и заберет себе.

— И тебя с добрым утром, высочество, — произнес Тренк, отодвигая засов.

Принц вошел внутрь и недоуменно огляделся, барон пожал плечами: да, мол, не роскошь, но приходилось жить и в гораздо худшей обстановке. Поскольку Тренк в настоящее время был весьма стеснен в средствах, это был наилучший из вариантов, который он мог себе позволить: одна из самых маленьких и неудобно расположенных, а потому дешевых, комнат в гостинице средней руки, где останавливалась более-менее приличная публика — путешествующие по делам купцы и служащие, да и обедневшие дворяне вроде него тоже не были редкими гостями. По крайней мере, белье здесь иногда меняли, да и клопов не наблюдалось, — что еще надо после тяжелых тюремных условий?

— Я хочу еще раз выразить тебе мою признательность, — начал тринадцатый принц, опускаясь в потертое кресло и благодарно принимая из рук Тренка бокал вина. — Ты спас мне жизнь, а потому… словом, можешь располагать моей. Время, деньги, оружие, какие-то услуги — все, что в моих силах. И это, разумеется, помимо моей искренней дружбы. Для начала… Не сочти за нескромность, друг, но прими это от меня. Я вижу, ты сейчас очень нуждаешься… — принц вытащил из-за пазухи кошелек и протянул Тренку.

— Погоди, — барон остановил его жестом, протянутая рука принца повисла в воздухе. — Ты вправду можешь мне пригодиться. Скажи, ты давно бывал в Вене, при дворе?

— Полгода назад, а что?

— Императрица, — Тренк все же взял кошелек. — Скажи, она к тебе как, расположена? Или прознала о твоем романе с принцессой и теперь ты там нежеланный гость?

— Нет, все нормально, — уверил его принц, отпивая глоток мозельвейна. — Кристина заикнулась, что хочет выйти замуж по любви, Ее величество срезала ее на лету, — и с тех пор этот вопрос больше не поднимался. А со мной… Я ей почти как сын: мне кажется, эта дама очень любит… воспитывать… Так что все же случилось? Ты хочешь о чем-то просить Ее величество через меня? Хлопотать о должности? О материальной помощи? Да, это возможно…

— Нет, дело в другом, — Тренк вздохнул. — Мне надо замолвить слово за друга, находящегося в тюрьме в Праге. Может, даже не просить за него, а разведать обстановку.

— Твой друг в тюрьме? — сочувственно произнес принц. — О Боже, это очень печально. Быть может, если я наведу Мими на мысль похлопотать за него, то ему хотя бы скостят срок или даже…

— Опять же — нет, — перебил Тренк. — Его обвиняют в государственной измене, но это неправда. Если смертный приговор будет подписан, — а это вполне вероятно, — то речь будет идти о побеге, и черт меня возьми, если я не смогу его организовать!

— Ох… — принц отставил бокал и изобразил на лице сомнение. — Извини, но… В связи с чем выдвинуто это обвинение? Знаешь ли, императрица — умная женщина и не станет осуждать кого-то за такое тяжкое преступление просто из личной неприязни, так что дыма без огня не бывает… — он осекся под тяжелым взглядом друга. — Нет, я не беру своих слов обратно и по-прежнему готов помочь тебе…

— Хорошо, — кивнул Тренк. — Значит, поможешь. А вот теперь — самое интересное. Я еду в Ахен к моей принцессе, потом в Прагу, ближе к тюрьме. Сам видишь: мне не разорваться, я нужен им всем. Но мне надо знать обстановку в Вене, о том, что, наконец, решила императрица по отношению к моему другу, — стало быть я попрошу тебя съездить к ней и осторожно все разузнать. На месте, вполне вероятно, тебе понадобится кой-какая помощь от союзников. Скажи мне, друг, ты что-нибудь слышал про Невидимых?..