Положитесь на меня, мадам!

Глава 21. ПОПЫТКА — НЕ ПЫТКА

В которой барон фон дер Тренк решил, что спрос — не беда

На следующий день рыжая дама держалась так, словно не было ни этого ночного разговора, ни объятий барона, ни ее странной реакции на них. Собранность, боевая готовность, в сотый раз проверить все. Что ж, логично: делу время, а потехе час, хотя случившееся, очевидно, не было потехой ни для нее, ни для него.

Да, ее план был простым, как три гроша. Подпилки были заранее принесены в тюрьму — только не в одиночную камеру «самозванца», а в одну из соседних общих, где сидели «политические» — в основном приличные люди, взятые по обвинению в причастности к тайным обществам, с которыми Ее величество в определенный момент решила круто расправиться. Кто сидел здесь год, два или три, кто меньше года, — и все это время никакой определенности в их судьбе не предвиделось. Было не до того: война, но война закончилась, однако ни каторги или казни, ни освобождения, ни какого-либо наказания в виде денежного штрафа ни одному из них не выпало. Да, некоторых отпустили, — но не из их камеры. Здесь, на самом верху, были собраны как раз «верхи»: прямо-таки волки, мастера подковерных интриг и знатоки оккультных наук, многие небедны, почти все — благородного сословия. Кто-то из них был, очевидно, замешан в шпионаже. А кто-то (об этом тоже предпочитали молчать) успел поработать на благо Ордена и даже пройти низшие ступени. Вот этим-то откровенно отчаявшимся господам, среди которых ходили весьма разнообразные слухи об их дальнейшей судьбе, и выпало пилить решетку.

— Ничего, подпилили, руки не отвалились, — говорила Флоранс. — Все надежнее: и делом себя займут, и инструменты спрячут. Камера высоко, не повыпрыгивают, а приличную веревку им связать не из чего. Веревку в назначенный день Матиаш принесет, а заодно приведет господина провидца. Вот с ними он и побежит, а мы его встретим — и по коням. Если там наверху поднимется тревога, то он просто вернется обратно в камеру.

Тренк кивал, но что-то в этой затее ему не нравилось. С одной стороны — да, все слишком просто и очевидно, но кто сказал, что это не работает? В конце концов, его самого спас из Магдебургской крепости простой и тривиальный подкоп, вырытый и помощью самой обычной лопатки… И, ей-Богу, сработало это ничуть не хуже, чем сложный план побега из Глаца — с провокациями, дуэлью, пари и сообщниками. К тому же, барону нравилось то, как Флоранс распределила усилия: при этом раскладе Альберту не пришлось ни хранить инструменты в камере, ни пилить решетку, ни плести веревки, ни вообще как-то напрягаться в сторону побега: его делом было обдумывать ходы и водить за нос судей, а допросах, о прочем должны были позаботиться соратники из числа «политических».

«Она умница, — думал барон, — при такой даме мужчина точно не надорвется. Но с другой стороны…»

— Поверьте моему опыту, мадам, но политические заключенные могут оказаться менее надежны, чем уголовники или ворье. Порой от криминальных деятелей можно ждать меньше подлости, чем от добропорядочных людей. К тому же вы, наверно, слышали, что нет хуже врага, чем бывший союзник?

— А почем вы знаете, господин барон, кто из них подлец, а кто нет? — резонно спрашивала амазонка. — Вы знакомы с уголовниками из Свято-Вацлавской тюряги? Или, может, с тамошними политическими на брудершафт пили? Я вам так скажу: и от тех, и от этих можно ждать чего угодно, но я рассчитываю на то, что сбежать захотят все, потому как никто не готов дальше просиживать задницу на пороховой бочке! Война кончилась, сейчас руки у властей дойдут и до них!

Она заметно волновалось: надо думать, задача подобного рода была перед нею впервые, да и на кону было не что-нибудь, а свобода дорогого ей человека. Тренк же, как бывалый беглец, даже в это время мог думать, что называется, «в несколько слоев». Черт возьми, если сосредоточиться на одной-единственной мысли, как на острие иголки, — то, того и гляди, просверлишь ею дырку в черепе! Потому в то время, как большая часть его разума была занята текущими вопросами подготовки к побегу, на поверхности сознания, как блики, мелькали всевозможные легкие мыслишки и дурацкие шуточки. Зато у самого дна хищными рыбинами порой проскальзывали воспоминания о последних событиях, что отпечатались в его сердце. Кромешный мрак подземного хода — и приятно-упругая тяжесть ее тела. Лунная ночь — и мраморная гладкость ее бедра под мимолетным касанием его руки. Карты за вырезом ее платья, зеленый авантюрин на ее лебяжьей шее, ее смех, ее гнев и ее смущение. Сон, приснившийся накануне… Нет, этот сон было лучше вовсе не вспоминать. Искушение — вот как все это называлось!

Похоже, у него и его лучшего друга в значительной степени совпадали вкусы, — иначе как объяснить тот факт, что он, барон фон дер Тренк, снова наступил на те же грабли и влюбился в даму Альберта? Что характерно, вкусы совпадали и у этих самых дам, но всякий раз не в его, Тренка, пользу. Что ж, двенадцать лет назад он поклялся не смотреть с вожделением на жену брата своего… Но ведь та, старая, клятва уж точно не распространялась на данный случай, а значит вряд ли могла считаться действительной! «Она замужем за одним и влюблена в другого, с обоими у нее неладно, и если бы я мог вклиниться, занять свободное место. Объяснить ей, что можно без особых сложностей жить в гармонии с собой. Посмотрим. Все может получиться».