Положитесь на меня, мадам!

Глава 25. ДЕНЬ И НОЧЬ

В которой барон фон дер Тренк впервые позавидовал находящемуся в тюрьме другу

— Давай, Карл, тихонечко за ее каретой, — скомандовал барон.

Синьора Порпорина, распрощавшись вблизи дворца со своим провожатым — скромным молодым человеком приятной наружности, который был известен Тренку под прозвищем «Тринадцатый принц», — забралась в неприметный, но весьма добротный, запряженный двумя абсолютно одинаковыми сильными и крепкими лошадьми, экипаж. Ее кучер сразу подстегнул лошадей, набирая неплохую скорость, Тренк, приветливо кивнув принцу, проследовал за нею верхом. Следом, на небольшом расстоянии, двинулась еще одна карета, — та, которую барон приобрел в Праге: на козлах одетый слугой из приличного дома солдат Карл, внутри служаночка Катрин и Флоранс со своими дочками.

Прокатившись через весь город, карета синьоры Порпорины выехала в предместья, затем проследовала по широкому тракту мимо садов и полей, где уже вовсю кипела работа. Весна окончательно вступила в свои права, поднятая пашня пахла свежестью проснувшейся земли и новой надеждой… а также навозом, куда ж без него. Тут и там в поле можно было видеть то крестьянина с корзинкой на груди, который широким жестом руки отправлял зерно на встречу с землей и жизнью, то миловидную поселянку, что склонилась к борозде с ростками капусты, подоткнув юбки вокруг прелестных ног.

Одна беда: здесь, за городом, понять, что чужая карета едет следом вовсе не случайно, было проще простого, а потому кучер синьоры подстегнул лошадей. Карл сделал то же самое, и вскоре обе кареты неслись так, словно спешили гасить пожар. В относительно безлюдном месте, где дорога пролегла сквозь какую-то рощицу или перелесок меж полей, Тренк решительно выехал вперед, обогнав карету Порпорины и явно намереваясь преградить ей путь. Черт возьми, принц должен был передать синьоре, что опытный в побегах барон вот-вот прибудет на помощь ей и ее мужу, к тому же, певица, привыкшая воспринимать мир по большей части на слух, должна вспомнить его, Тренка, голос!

— Синьо… — барон не успел договорить: выстрел снес с него шляпу. Кучер синьоры — молодой невысокий парень, чуть замедлив скорость, протянул руку за пазуху, где, вероятно, имелась скрытая кобура.

— Не стреляй! — по возможности громко, с тем расчетом, чтобы его услышали из кареты, проорал Тренк. — Мы друзья твоей госпожи!

Похоже, это возымело эффект.

— Остановите! — донесся из закрытого экипажа красивый голос артистки, и кучер вовремя опустил второй пистолет, потянув за вожжи.

— Тренк! — дверца распахнулась, певица спрыгнула на дорогу, не дожидаясь, пока карета окончательно остановится, и в следующий миг оказалась в объятиях спешившегося барона. — О боже, Тренк! Дорогой друг, как мне вас не хватало! Я постоянно вспоминала вас, сожалела о вашей горькой судьбе, и вот когда этот добрейший юноша, саксонский принц, сказал мне, что вы на свободе и готовы прийти нам на помощь… Я чуть не разрыдалась от счастья! Вы с нами, — а значит с нами удача, и все трудности преодолимы!

За эти годы прелестная супруга Альберта, конечно, изменилась, но… Барон узнавал ее чарующий голос, запах ее волос, ее ладную фигурку, что на миг прильнула к нему, — словно голубка, пытающаяся спрятаться от невзгод у него на груди, — и его сердце начинало выводить какие-то вовсе невероятные псалмы… Что ж, таково было свойство его натуры.

«Ты слишком влюбчив, мой мальчик, — качала головой его бедная мать, когда он в свои десять лет заявил о намерении жениться сначала на одной соседской барышне, через неделю — на другой, а еще через три дня, — на двух близняшках, дочках трактирщика. — Тебе тяжело придется в жизни». Тяжело или нет, но бороться с природой было бы вовсе глупо, а потому в тринадцать юный Тренк разделил ложе с тридцатилетней замужней служанкой, потом с теткой близняшек, затем со слезами на глазах по очереди проводил замуж обеих сестричек и двух соседок — и отправился получать образование в университет славного города Кенигсберга. Он намеревался сделаться доктором права и, пожалуй, единственным преступлением, которое он не стал бы осуждать в будущем, было многоженство… Нет, еще многомужество и прочее в том же роде. Господи, у него было слишком большое сердце, чтобы считать такое грехом, а не счастьем! Впрочем, юный барон больше пил и дрался на дуэлях, чем сидел за книгами, а через год и вовсе оставил учебу ради армии.

Вот и теперь: Тренк прекрасно помнил, как закипала его кровь при попытке обнять рыжую амазонку, — и в то же время не хотел выпускать из своих объятий синьору Порпорину, чувствуя, что красная жидкость в его жилах снова достигает нужного градуса. В синьоре была та особенная прелестная слабость, свойственная миниатюрным дамам, — ее хотелось защитить. Была и ее уникальная доверчивость и, если так можно выразиться, невинность: чувствуя себя под защитой барона, она вела себя так, будто никогда не подозревала его в иных намерениях, помимо дружеских. Теперь он подумал: а может, это актерская игра? Направленная на то, чтобы срезать на подлете любые попытки флирта.

— Все будет хорошо, моя дорогая, — Тренк наконец разжал объятия и с ласковой улыбкой поцеловал ее руку. — Эта проблема даже не стоит ваших слез. Я здесь чтобы помочь вам и Альберту. Точнее — мы все здесь именно за этим.

Консуэло наконец оторвала взгляд от барона и посмотрела по сторонам.

Карл как мог приподнялся на козлах и поклонился ей, Флоранс, распахнув дверцу кареты, приветливо кивнула, Катрин изобразила реверанс, маленькая нахалка Магда, нахмурившись, повторила ее движение, а младшая, Божена, сунула палец в рот и спрятала лицо в складках материной юбки.

— Господи, мой дорогой Карл! — воскликнула певица. — Моя храбрая Флоранс и добрая Катрин! Я знала: час спасения настал!

Порпорина не стала возвращаться в свой экипаж, а забралась в карету к дамам. Когда амазонка посторонилась, уступая ей удобное местечко по ходу движения, Тренк увидел их рядом, — и его сердце просто упало вниз от столь завораживающего контраста.

«День и ночь, солнце и луна, — восхищенно подумал он. — Флоранс — дама-день: резкая, сильная, рыжая и скорая на расправу, синьора — дама-ночь: хрупкая, неземная, черноглазая и кроткая. Дамы моего друга: обе прекрасны, обе любят его… Черт побери, если бы Альберт не был таким прямолинейным и сдвинутым на морали, я сказал бы: везет же некоторым!» В следующий миг воображение (будь оно проклято!) разумеется, нарисовало ему весьма пикантную картину с участием его друга и обеих прелестниц, облаченных лишь в лунные блики да отсветы огня из камина. Картину с невероятными ласками на широченной кровати, усыпанной турецкими подушками (видимо, по ассоциации с восточным гаремом)…

Отгоняя непрошеное видение, Тренк встряхнул головой и внезапно встретился взглядом с кучером — щуплым молоденьким пареньком… Нет, вовсе не пареньком!

— Мое почтение, Мари-Мадлен, — барон снял шляпу и поклонился.

— А я все гадала, когда же ты меня заметишь, — «кучер» широко улыбнулся, подмигнув барону. — Тебя выпустили из тюрьмы? Или все же сбежал?

— Второе, — он развел руками. — Теперь хочу помочь другу. Как специалист.

— Ценю твои навыки, — Мари-Мадлен снова взялась за вожжи, продолжая улыбаться. — Особенно по части убеждения дам в том, что ждать милого из тюрьмы можно весело и с огоньком. Дай угадаю: Флоранс уже успела от души тебе врезать? Надеюсь, не по самому дорогому?

— Я увернулся, — в тон ей ответил Тренк, вскакивая в седло.

Миновали перелесок и вновь выехали на открытую местность среди полей. На сей раз — практически безлюдную: надо думать, завидев погоню и услышав выстрел, добрые поселяне решили, что лиха беда напасть — кабы не пропасть, господа дерутся — у крестьян волосья трещат, и вообще их хаты все как одна с краю, и никто ничего не видел.

Тренк ехал рядом с каретой, — но так, чтобы не совсем в пределах видимости. Не то, чтобы ему непременно хотелось подслушать разговоры «Дня и Ночи»… Нет, просто командиру отряда необходимо было знать, насколько далеко зашло соперничество двух прекрасных дам, а значит, насколько сильно оно может помешать операции.

— Ее величество наконец изволила дать мне аудиенцию, — начала Порпорина, когда карета тронулась с места. — После разговора я окончательно убедилась, что больше ничего хорошего ждать не следует: Альберта обвиняют в шпионаже, в работе на интересы Пруссии. Я слышала… — ее голос дрогнул. — Слышала, что к нему были применены… пытки? — последнее слово она еле выговорила, будто боялась накликать их повторно.

Флоранс промолчала: надо думать, кивнула или как-то выразительно глянула.

— Господи всевышний, сжалься над ним! — в голосе певицы слышались слезы, и Тренк словно воочию видел, как она красивым жестом сжала руки. — Не оставь его в беде, не покинь его друзей и помощников… Мадлен сказала мне: вы творили сложные чары, чтобы спасти нас всех… Говорят, тебе тоже досталось?

— Я на ногах, — буркнула Флоранс. — А вот ему может не поздоровиться. Так что будь готова к долгой дороге…

Теперь черед промолчать настал для Порпорины, которая, похоже, не очень-то поняла собеседницу.

— Видите ли, дорогая синьора, — учтиво молвил барон, вмешиваясь в разговор. — Сразу после того, как ваш муж оставит позади эти жалкие застенки, вам с ним придется покинуть страну, а возможно — даже наш континент. Потому вам следует прямо сейчас забрать своих детей у того доброго человека, что взял их на воспитание. Все, что могут сделать для вас благодарные друзья, — организовать побег, путь к отступлению и охрану в дороге: эту часть плана мы проработали в деталях. Если вы согласны следовать нашему плану, то через несколько дней вы с детьми будете в Праге. Если все пройдет гладко, то через месяц вы вместе с Альбертом окажетесь на границе, а потом всей семьей сядете на корабль, чтобы пересечь океан… Хорошо обдумайте это предложение, синьора: если это путешествие претит вам, то лучше бы определиться заранее. Быть может, у вас были иные планы?..

— Были, — вздохнула Порпорина. — Я добивалась того, чтобы Альберта признали невменяемым и выпустили из тюрьмы под мою ответственность. Я бы преданно ухаживала за ним, ведь в застенках его разум действительно пошатнулся…

— Следи, чтоб у самой чего не пошатнулось! — злобно перебила Флоранс. — Хотя в твоей башке и шататься нечему! У курицы ума больше, надеюсь, хоть дети не в тебя удались!

Добрая синьора не стала сердиться, хотя амазонка явно наступила ей на больную мозоль.

— Дети… — сокрушенно прошептала она. — Господи, при такой спешке я не смогу забрать старших! Я сама не знаю местонахождения той школы, где они учатся: его из меня не выпытают. Мои младшие сыновья слишком малы, чтобы поступить туда, — возможно, если бы я попросила за них, то господин директор сделал бы для них исключение… Теперь я понимаю: это к лучшему, — наши младшие мальчики будут с нами, тогда как Розита и Кристо… Я не знаю, когда смогу теперь их увидеть… — дама отчетливо всхлипнула, и Тренк словно наяву увидел, как она закрыла лицо руками.