Положитесь на меня, мадам!

Глава 16. АВАНТЮРИН

В которой дама демонстрирует оттенок антисемитизма, а барон фон дер Тренк, тем не менее, понимает, что безнадежно влюблен

У жабы тоже есть сердце — зеленое, но свое…

(Тикки Шельен, «Жабий блюз»)

— Как вы раздобыли приглашение? — спросила дама, усаживаясь напротив Тренка в наемной карете и зябко поводя плечами. Нарядная накидка, позаимствованная ей из гардероба синьоры, относилась к числу театрального реквизита и была, во-первых, чисто бутафорской вещью, как говорится, «на рыбьем меху» (да и мех, собственно, был нашит на нее только по краю, чисто в декоративных целях), а во-вторых — отчаянно мала этой рослой красавице. Там же, в реквизите, отыскались несколько полумасок, отделанных фальшивыми драгоценностями и прочей мишурой, и, к счастью, одна из них была вполне мужского фасона и впору барону.

Забираясь в экипаж, Тренк, как и вечер назад, прямо-таки лопатками чувствовал хмурый взгляд Карла. Приказ, разъяснение, — все равно вид у солдата был такой, словно он начинал догадываться, что в чем-то его крепко надурили. Рыжей Флоранс, кажется, и дела до него не было, — она просто прошла мимо мужа, едва кивнув.

«Он для нее в прошлом, — думал Тренк. — Такие, как она, не прощают. Ну и хорошо. Она мне нравится, а значит, я покажу ей будущее! Которое, как угодно, не в браке этим балбесом и не в вечной тоске по моему лучшему другу, — нет, она может быть свободной. А там посмотрим…»

— А зачем мне приглашение? — вопросом на вопрос ответил Тренк. — Думаю, проблем с этим не будет: всякий хочет поглазеть на такую живую диковинку, как личный враг прусского короля, прославившийся своими легендарными побегами из тюрем. А если кто вдруг не помнит моей истории, — то я напомню. Официально я освобожден, точнее — выкуплен Ее величеством Марией-Терезией, и теперь следую в Вену. Зачем мне этот бал, — тоже всем будет понятно, уж я позабочусь. Обычное дело: знаменитый авантюрист поиздержался в дороге и хочет, пользуясь своей скандальной славой, немного поправить свое материальное положение… Грубо говоря — насшибать денег! Думаю, Его светлость князь фон Шварцбург будет в числе моих первых мишеней. Это вполне логично: он дурак, и денег у него просто куры не клюют.

Карета выехала на широкую мощеную улицу, миновала оттаявшие сады с голыми ветками, повернула в сторону реки.

— Ладно, — кивнула женщина. — Тогда кем же вы собираетесь представить меня? Стойте! Про любовницу — якобы любовницу — я уже слышала. Имя у меня хотя бы есть?

— Конечно! — весело ответил Тренк. — И имя, и прошлое: отличная легенда, ничего не надо изобретать. Вас зовут Эстер Хайман, вдова ювелира из Магдебурга. Вы зарабатывали себе на хлеб с маслом ссудами под процент и брали в заклад вещи, в том числе у тюремных служащих. А потом мне понадобились деньги, и один из офицеров гарнизона познакомил меня с вами. Привел вас прямо к форту, мы с вами очень мило пообщались через оконную решетку, и я написал долговую расписку с поручительством на очень надежных людей в Саксонии. На самом деле, вы очень надеялись, что выплачивать мои долги будет принцесса Амалия, — что ж поделать, вы оказались не такой уж хитрой бестией, хоть и еврейка…

— Ктооо?! — она скривила гримасу. — Нет уж! В жизни не была жидовкой и не собираюсь!..

— А что такое? — пожал плечами Тренк, отмечая про себя эту «жидовку»: француженка бы так, определенно, не выразилась, даже простолюдинка. Кто же она все-таки? — Все люди равны перед Богом: и евреи, и мавры, и турки…

— И вы были любовником еврейки? — не веря, уточнила она. — Ладно вы, глядя на вас я понимаю, что вы готовы крутить шашни хоть с кикиморой, но ей-то вы на что ей сдались? Ей что, приличных евреев мало?

— А вот тут вы не правы, Флоранс… То есть Эстер, — покачал головой барон. — Ей, то есть теперь вам, это было до определенной степени все равно. Да и любовницей она мне не была, хотя, думаю, это было вопросом времени. К сожалению, когда моя вторая попытка побега не удалась, и пошли наказания всех причастных к ней, мадемуазель Хайман, то есть вы, попала на совершенно чудовищный денежный штраф, который едва ее не разорил. Думаю, это ее и отрезвило, — но ведь могло и не отрезвить, верно? И вот вы, ограбленная прусскими властями буквально до нитки, отправляетесь вместе со мной в Вену. Через Прагу, где у вас живет какой-нибудь дядюшка или двоюродный дедушка…

— Не хватало еще, чтобы у этого моего дядюшки нашлись тут какие-то общие знакомые! — фыркнула она.

— Не следует об этом волноваться, — успокоил Тренк, — общие знакомые точно не предвидятся. По крайней мере, не на этом приеме, где после танцев стол будет ломиться от свиных колбас и прочего в том же роде.

— И что, эта ваша Эстер не погнушалась бы пойти туда, где подают свиные колбасы? — голос дамы звучал по-прежнему скептически.

— О, моя дорогая Эстер, вы просто себя не знаете, — с улыбкой уверил ее Тренк. — Вы, то есть она, не просто проявила бы благосклонность к такому угощению, — но не постеснялась бы даже поцеловать в нос поросенка, если бы это сулило ей две вещи — прибыль и веселье…

Дама не нашлась с ответом и уставилась в окно. Профиль у нее был точеный и гордый, — почище, чему императрицы на серебряном талере.

Меж тем кареты въехала на мост: статуи королей и святых по сторонам, нищие оборванцы и спешащие горожане посередине, грохочущие неровные камни под колесами кареты и несущая последние льдинки река где-то снизу. Скорость пришлось сбавить: здесь было многолюдно. Дама продолжала смотреть куда-то вдаль, на сей раз — сложив на груди ладони: нет, она не грела их одну о другую, она молилась. Там, к югу от лежал Новый город и невидимая отсюда тюрьма Святого Венцеслава.

«Фанатичка, к тому же влюбленная, — думал барон на сей раз с нежностью: в этой даме ему внезапно начало нравиться решительно все. Это был довольно опасный признак, но, пожалуй, он был не против. — Такие действительно готовы сражаться за тех, кого любят, до последнего вздоха».

Мысли его совершенно естественным образом переместились поближе к устам, из которых мог бы исходить этот самый вздох, к ее беломраморным плечам, скрытым под не согревающей накидкой, и даже к колоде карт, спрятанной за вырезом ее платья. «Аккурат между грудей, — продолжил он естественный ход своих мыслей. — Наверняка так. А раз она гадает, то каждая карта для нее — человек и его судьба. Она сама — червонная дама, такая же яркая и золотоволосая. Ее карта наверняка лежит в колоде рядом с Альбертом, который для нее, несомненно, король: наверняка, трефовый или даже пиковый, роковой. А он повернут лицом к другой даме, тоже темной масти, и Бог весть как относится к тому, что кто-то смотрит ему в затылок и прижимается со спины. Зная его характер, — наверняка с жалостью, а из жалости может произрастать… ну, буквально что угодно! А пока не произросло, — я бы с радостью сошел за бубнового валета, который почтет за честь к ней прислониться…».

Понимая, что мысли заводят его уже явно куда-то не туда (да и просто — заводят, словно какой-то механизм), Тренк тряхнул головой, расправил плечи и выглянул в окошко: карета как раз проехала мостовую башню, миновала церковь, свернула на перекрестке. «Драгоценности и украшения», — бросилась в глаза вывеска. О, это отличный повод!

— Останови-ка! — Тренк постучал в переднюю стенку экипажа, привлекая внимание наемного кучера, потом снова обернулся к предмету своей внезапной симпатии. — Несколько минут, Эстер. Вам, как скандальной даме, недостает еще одной детали облика. К тому же, мне требуется, чтобы меня запомнили.

Минуту спустя он, ведя под руку прелестную даму в полумаске, под одобрительным взглядом дюжего лакея (он же, несомненно, охранник), входил в двери ювелирной лавки. Хозяин, судя по всему, как раз собирался закрывать заведение. Что ж, тем лучше: последний покупатель, да еще такой приметный, легко запоминается.