Положитесь на меня, мадам!

Глава 24. МОЛИСЬ И КАЙСЯ

В которой барон фон дер Тренк и его приятель исцеляют души двух прелестных дам

— Магдичка, спой мне, как и что, — Тренк снова спал с приоткрытым окном, и на сей раз его разбудил голос, который с некоторых пор отзывался в его сердце дивной музыкой.

Он выглянул в окошко — незаметно, из-за шторы. Да, дочь Флоранс — сопливая малолетняя предсказательница, из-за которой разгорелся тот еще сыр-бор в вечер после неудавшегося побега — была в саду вместе со своей матерью. На сей раз девчонка качалась не на ноге Карла, а на настоящих качелях — дощечке с продетыми веревками, закрепленной на суку старой яблони, которая уже набирала почки к цветению. Обижать полезное в хозяйстве дерево ради дитячьих прихотей было, мягко говоря, не в обычае простолюдинов, а потому барон оценил широкий жест амазонки, — но не одобрил довольно неуклюжей попытки подкупа… Хотя чем он сам был лучше со своим марципаном?

Масленица окончилась, наступил великий пост, время молитвы и покаяния, а дли них — время подготовки к новой попытке. Выпавшее им затишье, по сути, не значило ничего: помимо явных врагов были скрытые, — весьма серьезные, намерений которых Тренк и его отряд знать не могли. Кроме того, них так и не было вестей от принца, и барон не знал, что и думать. Все зависло в неопределенности. Похоже, у амазонки было такое же мнение: после произошедшего она погрустнела и спала с лица, много молилась, и что ни вечер, он видел ее с гаданием, а теперь, выходит, застал за еще одним вариантом пытания судьбы…

— Магдичка, — умоляюще продолжила дама.

— Неее, — протянула девчонка (надо думать, раньше за такие возражения маленькая нахалка отхватила бы по губам, теперь же вовсю пользовалась своим положением). — Я лучше батюшке спою… — она снова взлетела выше головы, веревки заскрипели по коре яблони. — Батюшка добрый…

Глядя издали на четкий профиль Флоранс, Тренк заметил, как она сжала челюсти. Барон не стал дожидаться окончания спектакля и поспешно вышел в сад.

— Вижу, вам сегодня легче, мадам, — светским тоном произнес он, подходя.

— Все… можно сказать, обошлось, — Флоранс шагнула навстречу, одарила его взглядом — теплым, благодарным, полным надежды, однако на дне этого синего омута Тренку мерещилась льдинка затаенной печали. Да что там льдинка, — целая глыба тяжелого придонного льда. — Он приснился мне нынче… Живой и здоровый, в своей камере. Мы еще сможем его спасти!

Тренк ободряюще улыбнулся, но мысленно только что пальцем у виска не покрутил. Во-первых, не случилось ровным счетом ничего такого, что сделало бы ситуацию менее шаткой. Сон, подумаешь… Сны определенного рода — дело хорошее, даже если все самое интересное в них происходит в сырых застенках на тощем тюфяке, — но зачем терять разум? Во-вторых, надежда окрыляет, однако правило «не трепаться о делах при детях» не зря заведено издревле…

— Кажется, сможем, — между тем поправила себя амазонка и сплюнула через плечо от сглаза, не забыв постучать по дереву. — Магдичка, спой нам на удачу…

— Спою, — покосившись на барона, ответила девчонка матери. — Коли вы с батюшкой вдвоем попросите.

Вытянутые вперед ножки в латаных поршнях пронеслись мимо лица Тренка. «Скрип-скрип», — подтвердили качели серьезность ее намерений.

— Да в обнимочку попросите, — вовсе уж мечтательно добавила любимая доченька Карла.

Флоранс вздрогнула и побледнела на глазах, Тренк же подумал, что помимо марципана существует такое хорошее средство воспитания, как хворостина. Видимо, чувствуя, что дело запахло паленым, мелкая бестия ловко соскочила с качелей и удрала в дом.

— Мы должны купить большую карету, господин барон, — обернулась к нему Флоранс. — Первым делом поедем в Вену, чтобы забрать сюда синьору и ее детей. После того, как господин провидец будет спасен из тюрьмы, они отправятся за море с ним вместе. Госпожа Порпорина может быть полезной в организации побега. Наверно… — в последнем слове явственно прозвучало сомнение, а потому амазонка решительно тряхнула головой, отгоняя неподобающие мысли.

— О Господи, — Тренк возвел очи к небу. — Вы уверены, мадам? Верхом уйти проще, чем тащить с собой экипаж, к тому же, как бы я ни уважал синьору, но в деле подготовки побега польза от нее сравнится разве что… с ничем. Да еще и дети! Я, простите великодушно, наблюдаю ваших и думаю, что ее отпрыски вряд ли чем-то лучше: все они горазды путаться под ногами и задерживать перемещение. Мне кажется ваш первоначальный план, в котором вы собирались переправить к нему семью чуть позже, был несколько лучше.

— На заставах и будут ждать всадников, а не карету с бабами и детьми! — отрезала женщина. — Во время досмотра дети отвлекут внимание, а беглеца можно спрятать в ящик для груза. Или вы с ним обойдете заставу пешком по лесу…

Тренк покачал головой, но промолчал: на его памяти, споры с этой дамой не приводили ни к чему, кроме ее гнева.

— Это был один из вариантов действий, но теперь я выбрала, — продолжила она столь же решительно, но гораздо более печально. — Общение с вами многому научило меня, господин барон. Когда ваш друг будет спасен из тюрьмы, свобода, быть может… действительно опьянит его, как вы и говорили. Пусть синьора станет первой, кого он увидит, — это справедливо… В такое время нельзя быть слабой и идти на поводу своих греховных мыслей. Тем больший грех — ввести в искушение ближнего! Бог услышит мои молитвы и покаяние и будет к нему милостив… — она осеклась, осенила себя крестом, а потом прижала руки к вискам.

«Идиотка! — мысленно простонал Тренк, — Я учил тебя совершенно противоположному!»

Он ничего не сказал вслух, только иронически поднял бровь.

— А во-вторых… — совсем уж неживым голосом вымолвила амазонка. — Вы же слышали: моя дочь не станет ни предсказывать, ни ворожить нам на удачу, если я… Если расстанусь с ее отцом. Мы с Карлом венчаны перед Богом, а потому мой долг…

— Какой еще долг?! — барон все же не выдержал. Ей-Богу, говорить с ней иногда было почти так же тяжело, как с Альбертом: по крайней мере, фанатизм и упрямство в ней были ровно те же, да и риторику своего лучшего друга он узнавал за версту. — Вы ни у кого не занимали, мадам! Ни у Бога, ни у Карла, ни, тем более, у вашей дочки… Которая в свои годы настолько хитра, что я счел бы ее, скорее, дочерью настоящей Эстер Хайман, нежели вашей! Что же до синьоры, — вы уверены, что она согласится с вашим планом? Вы вообще спросили у нее, чего желает она сама? Морское путешествие длиной в месяц напугает кого угодно: быть может, она вовсе не захочет никуда плыть, да еще и с детьми!.. Наконец, вы подумали о том, что Альберт отвергнет такую ее жертву?

Похоже, пытаясь ее разубедить, Тренк сделал только хуже: женщина словно споткнулась о его слова. Видимо, ей вовсе не приходило в голову, что кто-то не готов идти за ее драгоценным провидцем в огонь и в воду.

— Я… — у нее сделались такие глаза, будто барон ее ударил. — Я считала, что за морем они смогут избавиться от преследования… Быть счастливыми и свободными — все вместе. Вы думаете, он сочтет мой план глупым или… жестоким по отношению к его семейству?

«Нет! — Тренк готов был проорать это вслух. — Я считаю, что тебя — именно тебя, которая рвет жилы за его спасение, — мой друг прижмет к груди и не захочет разомкнуть объятий ни здесь, ни за морем! Что он одобрит любой твой план не только потому, что этот план разумен, но и оттого, что он исходит из твоих уст и твоего сердца! Да, черт побери, я тоже так думаю, — и я не допущу, чтобы единственной твоей опорой стало то, что ты зовешь долгом, а я называю отчаянием!»

— Хорошо, Флоранс, — сказал он по возможности спокойно, — я открою вам все мои карты. В тот несчастны вечер накануне Пепельной среды[40] я пообещал Карлу, что замолвлю за него словечко перед вами. Черт знает, зачем я это сделал: я ведь никогда не прощу ему причиненного вам зла и не потерплю, чтобы вы совершали насилие над собой ради него… Да мне просто требовалось его обнадежить, чтобы он перестал идти вразнос! Но ведь я обещал ему, что поговорю с вами НЕ СЕЙЧАС, понимаете? Потом! Когда нам все удастся! Давайте же будем считать, что ровно до этого времени вы свободны думать о чем — и о ком — угодно! Потом же, когда мы устроим этот побег, все может решиться само собой, — так, что и разговора никакого не потребуется…

Женщина явно хотела возразить, но Тренк не дал ей вставить ни слова:

— Дайте мне договорить!.. Долг — хороший мотив действовать, но если человека ведет любовь и надежда, — он всесилен. Карл будет надеяться на вашу любовь, вы — на любовь моего друга, а я… Я — тоже на вашу, хотя я искренне желаю вам счастья с Альбертом… Не перебивайте, черт возьми! Того же самого я желаю и синьоре. Мир слишком сложен, чтобы считать верность чем-то, кроме искусственного конструкта, и если мне удастся вложить этот факт в вашу упрямую голову, а заодно и в голову моего помешанного на чести и долге приятеля… Словом, тогда я тоже смогу на что-то надеяться.

Барон смотрел на нее горящими глазами: все что, он сказал сейчас, было правдой и только правдой, он не скрыл ни малейшей детали и был совершенно искренен…

Позади хлопнула дверь: во двор вышел Карл, посмотрел на них странно и, не сказав ничего, направился к дровяному сараю.

«Думаешь, я взываю о милости к тебе прямо сейчас? — мысленно окликнул его Тренк. — Обойдешься, боец! Ты не будешь ее долгом, ярмом и кандалами, даже и не надейся. Быть может, она согласится не казнить тебя потом, когда будет счастлива»…

На следующий день барон фон дер Тренк собрал все наличные деньги отряда, велел Карлу одеться поприличнее и отправил его с поручением сторговать карету побольше «для своих хозяев».