Друзья и герои

Танди решил размяться. Он маршировал из одного конца террасы в другой. Якимов семенил рядом. Танди раскурил одну из своих турецких сигарет. Якимов ненавидел турецкие сигареты, но, желая во всем подражать другу, последовал его примеру. Они вместе ходили по террасе, наполняя воздух густым восточным ароматом.

Сидя у перил, Гарриет наблюдала за тем, как они дошли до края, одновременно повернулись и зашагали в ее сторону. За ними развевались полы их длинных пальто. Их силуэты напомнили ей другие войны, уже почти забытые, и благородных генералов, которые навещали фронты, державшиеся дольше одного дня.

Оба они были высокого роста, но Танди, в меховой шапке, которая в бою наводила бы ужас на врага, казался настоящим гигантом. Гарриет стало жаль Якимова, который, словно истощенный призрак, пытался не отставать от своего чудовищного компаньона. Когда они подошли ближе, Гарриет окликнула Якимова. Он остановился. Она взялась за полу его пальто, любуясь подкладкой.

– Какое чудесное пальто, – сказала она. – Такого на всю жизнь хватит.

– На две жизни, дорогая моя, если не на три. Его носил еще мой бедный батюшка, а до него – сам царь. Не помню, говорил ли я, что именно царь и подарил его моему батюшке?

– Кажется, говорили.

– Великолепное пальто.

Якимов погладил меховую опушку и повернулся к Танди, который стоял рядом. Стремясь разделить с ним радость, он сказал:

– Ваше пальто тоже прекрасно, дорогой мой. Где вы его достали? В Будапеште?

– В Азербайджане, – ответил Танди.

– Азербайджан, – выдохнул Якимов и сунул в рот сигарету.

В окружающей тишине их голоса звучали громко, и полицейские посмотрели в их сторону. Якимов затянулся, и полицейские что-то крикнули – никто, кроме Алана, не понял, что именно. Якимов затянулся вновь, и окрик повторился.

Алан приподнялся со стула и настойчиво сказал:

– Они требуют затушить сигарету!

Но было уже поздно.

Полицейские были вооружены. Один из них вытащил револьвер и выстрелил. Танди отшатнулся, а Якимов медленно согнулся. «Дорогой мой!» – прошептал он удивленно и протестующе и рухнул на землю. Лицо его сохранило то же удивленное выражение. Казалось, он сейчас снова заговорит, но, когда Гарриет упала на колени рядом с ним, он уже не дышал. Она распахнула пальто и положила руку ему на грудь.

– Кажется, он мертв, – сказала она.

Услышав ее слова, Гай, который до того потрясенно наблюдал за происходящим, вдруг пришел в ярость, бросился к перилам и воскликнул:

– Убийцы! Вы понимаете, что наделали? Вам что же, наплевать? Кровожадные твари!

Полицейские наблюдали за ним без всякого выражения. Они понимали его не более, чем Якимов – их.

Гости высыпали на террасу, привлеченные звуком выстрела. Среди них был и управляющий гостиницей; его так утомила суматоха внутри, что времени и сил сочувствовать произошедшему снаружи уже не осталось. Взглянув на тело, он велел унести его, но, поняв, что во время налета никто не может покинуть гостиницу, в раздражении удалился.

Гарриет накрыла Якимова его пальто. Официант положил салфетку ему на лицо. Поднявшись на ноги, Гарриет ощутила, как у нее кружится голова. События вечера совершенно подкосили ее, и она упала в кресло. Какие-то далекие часы пробили полночь.

Бен Фиппс спросил Алана, где жил Якимов. Никто не знал наверняка, но Алан предположил, что это была одна из маленьких гостиниц на площади Омония.

– Нет смысла нести его туда, – сказал Алан с тем спокойствием, что иногда является одним из последствий потрясения. – Вообще не надо его никуда нести. Если нам позволят, лучше всего оставить его здесь. Завтра его надо похоронить. К вечеру нас может уже не быть тут. Где Танди? Он живет в гостинице, пусть поговорит с управляющим.

Но оказалось, что Танди незаметно для окружающих удалился спать.

– Вот и доверяйся ему, – с горечью сказал Бен. – Нам-то отдохнуть не удастся. На это уйдет вся ночь. Когда уже закончится этот чертов налет?

Управляющий, позабыв свой гнев, привел на террасу полицейского. Они поговорили с Аланом, сокрушенно и озадаченно воздевая руки к небу. Оказалось, что стрелявший хотел лишь напугать Якимова. Его смерть была несчастным случаем. То, что погиб англичанин, было особенно прискорбно, но всё же он проигнорировал дважды повторенный приказ. В наше время случается так много смертей!

Они осмотрели тело, желая видеть carte d’identité Якимова, его permis de séjour, permis de travailler[90] и паспорт. Когда все эти бумаги были найдены в карманах, длинный худой труп Якимова снова завернули в пальто, а лицо вновь прикрыли салфеткой.

Один из полицейских вернул паспорт Якимова, отдал честь и слегка поклонился. Англичан более не будут беспокоить. Покойный может спокойно отправляться в могилу.

Управляющий согласился, чтобы тело до утра оставили в одной из ванных комнат. Когда его вынесли с террасы, друзья пошли следом; когда ванную заперли, прозвучал сигнал отбоя тревоги. Управляющий высказал соболезнования, пожал им по очереди руки, и они покинули гостиницу. Алан решил переночевать в Бюро: он с минуты на минуту ожидал приказа об эвакуации. По пути в Психикон Бен Фиппс высадил Принглов у Академии.

В блокноте у телефона было записано сообщение для Гая. Ему полагалось позвонить лорду Пинкроузу в Фалирон – во сколько бы он ни явился. Гарриет встала рядом с Гаем, пока он набирал номер. Трубку тут же сняли, и Пинкроуз возбужденно заверещал:

– Это вы, Прингл? Немцам уже менее шести часов до Афин! Они будут здесь к утру! На вашем месте я бы немедленно покинул город.

– Но как же мы его покинем? Кораблей нет.

– Езжайте в Пирей. Садитесь на первый попавшийся борт. Заставьте их вас отвезти.

– Нам велели ждать… – начал Гай, но Пинкроуз уже бросил трубку.

– Интересно, он сам так и собирается сделать? – спросила Гарриет. – Поедет в Пирей и попытается погрузиться на какой-нибудь корабль?

– Бог знает. Давай уложим вещи и подумаем.

Коридор был погружен во тьму. Ни в одной из комнат не горел свет. Попросить совета было не у кого. Тишина стояла такая, что здание вполне могло оказаться пустым.

Пока они паковали вещи, Гарриет спросила:

– Как ты думаешь, почему он нас предупредил?

– Возможно, он ощущает своего рода ответственность за нас. Всё же он мой начальник.

– Зря он это сделал.

Невозможность решиться мучила их. Гай погрузился в разбор книг, откладывая те, что можно было оставить и забрать когда-нибудь после завершения войны. Гарриет без разбору пошвыряла вещи в чемодан, после чего упала на кровать. Лежа с закрытыми глазами, она ощутила, как погружается во тьму.

– И что нам теперь делать? – спросил Гай.

Гарриет села и увидела, что он стоит посреди просторной пустой комнаты: воротник рубашки расстегнут, рукава засучены. В руках у него была знакомая ей книга – именно ее он поднял с пола, когда они полгода назад вошли в свою разоренную бухарестскую квартиру. Гай пытался держаться так, будто происходящее ничуть не заботит его, но лицо его осунулось, и Гарриет видела: он устал не меньше ее и так же не понимает, что им делать. Он старался предъявлять миру хладнокровие и решимость, но на деле был так же растерян, как и она.

Теперь они знали сильные и слабые стороны друг друга. Время очаровываться и разочаровываться давно прошло. Не было толку просить у другого больше, чем он может дать.

Война заставила их понять друг друга. Хотя, как говорил Гай, они поженились в спешке, опасаясь войны, вся их совместная жизнь проходила на фоне войны, которая пока что так и не закончилась, и неизвестно было, закончится ли она на их веку. Однако они были живы и оставались вместе, а потому им следовало исполнять свой долг. Гарриет сознательно связала свою жизнь с Гаем и не собиралась идти на попятную. Самое важное, думала она, в конце концов не подвести друг друга.

– А ты как считаешь? – спросила она. Гай вздохнул, и она протянула к нему руки. Он сел рядом с ней на кровать.

– Ты хочешь поехать сейчас в Пирей? Пробраться на какой-нибудь корабль? Там сейчас сотни англичан, многие с детьми, и у них не меньше прав на эти места. Если все передерутся за югославский и польский корабли, наступит хаос. Не хотим же мы усугублять проблемы других. Я считаю, надо попытать удачи с остающимися. Я не верю, что нас бросят.

– И я не верю.

Она обняла его, и он лег рядом. Они слишком устали, чтобы раздеваться, и так и заснули на узкой кровати, крепко вцепившись друг в друга.

На следующее утро обитатели гостиницы собрались за завтраком еще мрачнее обычного.

– Ночью нам сообщили, что немцы через шесть часов будут в Афинах, – сказал Гай. – Предположительно, они будут здесь к утру.

– Их здесь нет, – сказал Теннант с улыбкой, понимая, что время споров прошло. – Но ваш информант был не вполне не прав. Сообщают, что немецкие парашютисты высадились в Ларисе[91], но это еще не значит, что они немедленно окажутся здесь. Им еще придется преодолеть Фермопильский проход. Он издревле задерживал захватчиков. Разумеется, он уже не так узок, как прежде. Когда спартанцы обороняли его от Ксеркса, его ширина в самом узком месте составляла всего двадцать пять футов[92]. Теперь же… как по-вашему, какой ширины проход? – Теннант повернулся к одному из своих коллег.

– Но вы полагаете, что они в Ларисе? – спросила Гарриет.

– Возможно. – Теннант наклонился к Гарриет и неожиданно ласково улыбнулся ей. – Прошу, не думайте, что я скрываю от вас истину. Никто ничего не знает. Железнодорожное сообщение обрывается в Македонии. Телефонная связь с линией фронта нарушена. Мы пребываем в таком же неведении, как и вы.

Скорбящие уговорились встретиться в кабинете Алана. На проспекте Василисис-Софиас мимо них прокатили Тоби Лаш и Дубедат в автомобиле майора. Тоби радостно помахал им.

– Тебе не кажется, что эти двое подозрительно бодры перед лицом опасности? – спросила Гарриет.

– А что еще им остается делать?

– Пинкроуз ночью велел нам бежать. Почему они не бежали?

– Не знаю. Очевидно, не пожелали. Возможно, рассудили так же, как и мы.

– Возможно.

– Они неплохие ребята, в сущности.

Гарриет не стала спорить. Она понимала, что Гай вырос без веры и потому в тяжелые времена нуждался в объекте преклонения; именно поэтому он вопреки всему продолжал верить в дружбу. Если он решил позабыть об их предательстве, то так тому и быть.

Бен Фиппс уже ожидал их в отделе новостей. Он сидел на месте Якимова, пока Алан говорил по телефону, очевидно повторяя кому-то в сотый раз:

– Не беспокойтесь, вам позвонят, как только будет транспорт. Разумеется, мы делаем всё возможное.

Он положил трубку и воскликнул:

– Можно ли взять с собой лошадей, собак, котов, рыбок? Я не знаю! Я не знаю, что делать, если человеку приходится бежать из дома и бросать тех, кто зависит от него.

Он потер лицо и огляделся с видом человека, который не понимает, где находится. Глаза его слезились от недосыпания.

– Так, значит, еще ничего не решено? – спросил Гай.

– Нет. Пока что нет.

Бен поднялся на ноги.

– А что нам делать с нашим другом в ванной?

– Да, надо с этим разобраться, – согласился Алан, после чего выбрался из кресла и встал в ожидании Диоклетиана, который, фыркая, вылез из-под стола.