Друзья и герои

По пути из Бюро Принглы рассказали о паническом ночном разговоре с Пинкроузом. Уехал ли он?

– Нет, он звонил утром, – ответил Алан. – И не показался мне особенно встревоженным.

– Очень странно, что он не встревожен, – заметила Гарриет. – Еще более странно то, что Лаш и Дубедат так спокойны.

Гай и Алан промолчали, но Бен вдруг резко остановился, морщась от яркого солнца, и уставился на свой автомобиль. Затем он резко повернулся и посмотрел на Гарриет.

– И вправду странно, – пробормотал он. – Чертовски странно.

После чего бросился к автомобилю и умчался.

Алан в недоумении поглядел ему вслед.

– Куда это он?

– На работу, скорее всего, – ответил Гай. – Он еще вернется.

– Лучше бы ему поторопиться. Добсон заказал катафалк на десять часов.

Они медленно дошли до «Коринфа», вокруг которого толпились отъезжающие поляки и югославы. Хотя корабли уходили только в полдень, путешественники уже покрикивали на носильщиков, торопили таксистов и в целом вели себя куда более суматошно, чем англичане, эвакуация которых всё еще была под вопросом.

Шесть югославских офицеров, сверкая мундирами, сбежали со ступеней гостиницы, запихали свои пальто в такси и с криками: «Скорее! Скорее!» – забрались следом и тут же уехали.

Несколько греков молча наблюдали за происходящим. В их черных глазах читалось уныние.

Танди обыкновенно завтракал на улице, но сегодня его не было в числе сидящих за столиками. Гай предложил найти его, и Алан ответил:

– Попросите его поторопиться. Уже почти десять.

Алан и Гарриет решили, что не пойдут в кафе, и когда Гай вернулся, то застал их на том же месте. Он был один.

– И что, он идет? – спросил Алан.

Гай указал на ближайший столик. Гарриет и Алан сели, озадаченные выражением лица Гая. Несколько мгновений он собирался с силами, чтобы сообщить новости, после чего наконец сказал:

– Танди уехал.

– Куда?

– В Пирей. Он уехал рано утром. Говорят, что он спустился в семь утра, попросил счет, велел собрать свой багаж и вызвать такси. Он сказал кому-то из носильщиков, что собирается сесть на «Варшавию».

Гарриет взглянула на Алана:

– А его пустят?

– Возможно, он ведь один. И он специально поехал пораньше, не так ли? – Алан рассмеялся. – Не хотел, чтобы мы его обременяли!

– Он забыл вот это. – Гай с извиняющимся видом протянул им счет за прощальный ужин Танди. – Боюсь, у меня не хватит денег, чтобы оплатить всё. Я дал им половину и подумал…

Алан кивнул и забрал у него счет.

– Я оплачу остальное.

Побег Танди оглушил их. Помимо того, что им не хватало его общества, их охватил нелогичный, суеверный страх – будто без него они были обречены. Они молча ожидали, пока приедет катафалк и вернется Бен Фиппс.

Прошел час, но ни тот ни другой не появились.

– Возможно, Бен тоже отправился на «Варшавию», – заметила Гарриет.

Гая и Алана потрясло такое недоверие к другу.

– Я уверен, что это не так, – заявил Гай. Алан пробормотал что-то в знак одобрения, и Гарриет умолкла.

Мимо них проходили знакомые и останавливались поговорить. Один сказал, что немцев задержат в Фермопилах. Другой утверждал, что немцев не остановить и они скоро будут в Афинах. Как обычно, никто ничего не знал.

К ним подошел Вуракис с корзиной для покупок.

– От сопротивления союзников осталась только крохотная линия от Фермопил до Амфисы[93].

– Но это очень важная линия, – возразил Алан. – Мы можем продержаться там еще несколько недель.

– Можете, но не продержитесь. Вам скажут: отступайте, спасайтесь, больше вы нам здесь не нужны. Нам нечего более сказать нашим союзникам. – Вуракис трагически воздел руки. – Это конец.

Остальные молчали, не зная, что ответить.

– Я слышал, – не знаю, правда ли это, – что некоторые члены правительства требуют немедленной капитуляции. Только это, говорят они, спасет наш город от участи Белграда.

– Роялисты, полагаю? – уточнил Гай.

– Нет. Вовсе нет. Сам король выступает против капитуляции и отказался покинуть Афины, хотя многие говорят ему: бегите! Поверьте мне, господин Прингл, храбрецы есть во всех партиях.

Гай с готовностью согласился, и Вуракис сообщил, что жена послала его купить всё, что он найдет. Все знали, что немцы заберут не только продукты, но и лекарства, одежду, предметы быта и всё что угодно. Поэтому люди скупали всё подряд.

Он ушел. Наступил полдень. Ни катафалк, ни Бен Фиппс так и не явились.

Алан отправился звонить в похоронное бюро. Ему сообщили, что катафалк послали на похороны жертвы воздушного налета. Спрос на ритуальные услуги в последнее время значительно превышал предложение. Алан вернулся и объявил:

– Катафалк, как и смерть, явится, когда настанет его час.

– Уместная метафора, – заметил Гай.

Гарриет не сиделось на месте, и она пошла за цветами, сообщив мужчинам, что идет в цветочную лавку за Королевским дворцом. Завернув за угол, она торопливо зашла через боковую калитку в Национальный сад и поспешила в рощу багрянника. Как Алан и обещал, деревья зацвели к Пасхе. Она целую минуту стояла неподвижно, разглядывая покрывшие голые ветви розетки лиловых цветов. Гарриет пожирала их взглядом, словно голодный, глядящий сквозь окно на накрытый в комнате стол. Затем она отправилась в лавку и купила гвоздики для Якимова.

Жизнь в городе прекратилась, и заняться было нечем. Они сидели втроем и наблюдали за тем, как солнце движется над площадью. Ближе к вечеру к гостинице подкатил катафалк.

– Его провожают с почестями, – сказал Гай.

Четыре вороные лошади в серебряной сбруе, с длинными, до земли, хвостами, тянули черный катафалк из резного дерева и стекла, на котором восседали печальные черные херувимы с черными свечами и черными страусиными перьями в руках. Это великолепное зрелище призвано было утешить скорбящих, но служащие гостиницы были от него не в восторге. При виде катафалка один из портье сбежал по лестнице и приказал переместить процессию к заднему входу.

Алан и Принглы встали рядом с кухней. В это время на такси приехал Добсон и присоединился к ним. Носильщики отнесли хлипкий гроб в ванную, и живые слышали, как его со спорами и треском тащат по мрачной серой лестнице.

Добсон втянул ноздрями запах кулинарного жира, печально взъерошил волосы и сказал:

– Это совсем никуда не годится.

– Могло быть и хуже, – заметил Гай. – Чехов умер в гостинице, и его вынесли оттуда в корзине для белья.

Вынесли гроб. Носильщики поставили его на пол и сняли крышку, чтобы все могли убедиться, что Якимов на месте.

– Мы забыли опустить ему веки, – встревоженно сказала Гарриет и, заглянув в глаза Якимова в последний раз, увидела, что они утратили свой блеск. Несмотря на всю свою жадность, неблагодарность и вечные долги, он всё же выглядел крайне невинно, и Гарриет тронул вид его тела, укутанного в царское пальто, – при жизни он никогда не вызывал у нее таких чувств. Он умер, протестуя, но это был очень мягкий протест, и ее встретил спокойный взгляд – чуть встревоженный, но смирившийся перед финальной неудачей. Гарриет прослезилась и отвернулась, чтобы никто не видел ее лица. Гроб накрыли крышкой, сверху положили гвоздики, и кортеж тронулся в путь.

Добсон попросил провести службу английского священника, отца Харви.

– В конце концов, – сказал он, – Яки, должно быть, был православным.

– Русским православным, полагаю? – спросил Алан.

– Его мать была ирландкой, – заметила Гарриет. – Он мог быть и католиком.

– Ну что ж, – сказал Добсон. – Харви добряк и не будет против.

Они медленно и печально проехали мимо «Заппиона», мимо храма Зевса и прибыли в район, где никто из них, кроме Алана, раньше не был. Над стеной кладбища на фоне вечернего неба возвышались кипарисы. Отец Харви уже ожидал их – в? рясе, со светлой бородой и длинными светлыми волосами, завязанными узлом под клобуком. Он провел процессию через ворота на тихое кладбище.

Выкупить место для Якимова было некому. Миссия оплатила похороны, но гроб погружали в землю только временно. Алан рассказал, что ему пришлось указать место захоронения знакомого, который когда-то умер во время отдыха в Афинах.

– И что от него осталось? – спросил Добсон.

– Совсем немного. Тела на сухой летней жаре разлагаются быстро, и вскоре остается только прах, несколько костей и обрывки ткани. Всё это кладут в коробку и ставят ее в склеп. Мне это по нраву. Не хотелось бы лежать и гнить годами. И какая экономия места!

– Якимова опознать будет некому, – сказала Гарриет.

Алан печально согласился.

Не останется никого, кто знал его при жизни и помнил, что обрывки ткани, лежащие среди его длинных хрупких костей, когда-то были подбитым соболем пальто, которое некогда носил обреченный русский царь.

Пройдя мимо деревьев и кустов, они вышли к небольшому скоплению надгробий, напоминавших компанию друзей, умолкших при появлении незнакомцев. Когда похороны подошли к концу, Гарриет отстала от остальных и, бесшумно шагая по траве, принялась разглядывать памятники и фотографии покойных. Ей не хотелось покидать этот уединенный безопасный уголок, где охряные лучи солнца светили сквозь кипарисы и золотили листья.

Среди окружающей ее густой зелени она чувствовала себя спокойно. Когда голоса мужчин стихли вдали, на кладбище спустилась бархатная тишина, и Гарриет вообразила себя мертвой и бестелесной – в краю, где ее уже не тревожили бы ни прошлые, ни нынешние беды. Она двинулась прочь от ворот, не желая покидать это место.

Гай окликнул ее. Она остановилась рядом с каменным мальчиком, сидящим на стуле. Гай снова позвал ее, нарушая мирную тишину, и Гарриет ощутила, как ее тревога нарастает от этого враждебного и тщетного вторжения.

Гай показался среди деревьев.

– Дорогая, ну пойдем же, – упрекнул он. – Добсону пора возвращаться в миссию. У нас много дел.

На обратном пути Гарриет спросила, чем они заняты в миссии.

– Жжем бумаги! – весело ответил Добсон: его забавляли причудливые повороты судьбы. – Разбираем то, что копилось столетиями. Все важные и секретные документы, составленные самыми важными и секретными личностями в истории, летят в костер в нашем дворе.

Алан сказал, что поедет с ним, чтобы помочь, так что Гая и Гарриет высадили в центре города, и они остались одни.

Гай был уверен, что Бен ожидает их в «Коринфе», но там его не оказалось.

– Давай заглянем в «Зонар».

Они быстро зашагали туда, вопреки всему надеясь, что застанут там Танди. Но его не было, как и Бена Фиппса. Их столик был свободен. Гай и Гарриет безутешно смотрели на него. Больше всего им недоставало принятия Танди. Чувствовалось, что они ему нравятся; ему вообще нравились люди в целом: так некоторые любят собак. Он прожил в Афинах всего десять дней, но окружающие привыкли к нему. Теперь же он уехал, и казалось, будто срубили старое дерево – привычный элемент пейзажа.

Без Танди им не хотелось садиться за столик. Пока они стояли на углу Университетской улицы, туда пришли несколько английских солдат и начали собирать пулеметную установку.

– Господи, что это? – спросил Гай.

– Военное положение, – пояснил сержант. – Я бы не болтался по улицам на вашем месте. Ходят слухи, что пятая колонна планирует уничтожить всех британцев.