Казаки. Донцы, уральцы, кубанцы, терцы. Очерки из истории стародавнего казацкого быта в общедоступном изложении

С началом весны набеги казаков становятся все чаще и чаще; они проникают вглубь квартирного расположения французской армии, тревожат главные квартиры ее маршалов. Однажды Платов переправился через речку Омулей и послал три полка под начальством Карпова 1-го – вправо, 4 полка с Иловайским – влево, а сам двигался посередине, чтобы, смотря по надобности, поддержать того или другого. Казаки Карпова встретили неприятеля в двух колоннах; одну разогнали, а другая отбилась от них пушками. Иловайский наткнулся на конницу; тут был старый уланский полк Домбровского и еще 15 эскадронов сборных. Казаки притворным отступлением завлекли их подальше от пехоты, построили лаву и живо охватили оба фланга. После короткой схватки французы повернули назад; казаки – за ними и гнали их, на глазах своего атамана, больше шести верст. Пленные так были напуганы, что полковник граф Стаховский упал в ноги Иловайскому с просьбой о пощаде. При всяком удобном случае казаки пускали в ход свои обычные сноровки. В ночь на 14-е мая Г.М. Иловайский 4-й отрядил сотню казаков с приказанием залечь им в лесу, а утром выслал 30 человек к Альтен-Кирхен выманить французов. Как ни задирали казаки, конница не поддалась; вместо того выступила пехота «в большом числе», за которой следовало конное прикрытие. Казаки искусно завели пехоту на свою засаду. Подполковник Белогородцев выскочил из леса, ударил всей сотней неприятелю во фланг: французы разбежались, 40 человек осталось в плену. Дня через три после этого есаул Болдырев с небольшим отрядом подполз к самым бивуакам: сделавши залп, казаки уложили человек 20 и ускакали в лес. Пока французы опомнились, их и след простыл.

Любопытна первая встреча казаков с французскими кирасирами, или, как их называл Наполеон, «железными людьми». Это случилось в сражении под городом Гейльсбергом, где наша армия отбивалась целый день в своих окопах; казаки, но обыкновению, тревожили тыл и фланг французов. Денисову пришлось стоять с бригадой за болотистым ручьем. Он уже сделал пять атак и теперь приводил в порядок расстроенные сотни.

– Латники! Латники! – заговорили вдруг казаки, завидя на том берегу два эскадрона «железных людей». Кирасиры перешли ручей и врассыпную атаковали донцов. Первый удар был жесток, казаки подались, но так же скоро оправились, окружили латников и стали колоть их пиками. Однако наконечники гнулись, ломались; кирасиры секли донцов своими тяжелыми палашами, удар за ударом, точно топорами.

Казацкая сметка и тут взяла верх: «Колпаки долой!» – крикнул кто-то в свалке, и казаки начали сбивать им шишаки, после чего смело били по головам и вышибали из седел. Кирасиры, «растеряв головы», опрометью пустились назад, но из двух эскадронов едва ли ушла одна треть. Казацкой удали не было границ, что можно подтвердить еще одним примером. Войсковой старшина Ефремов налетел среди бела дня на французского майора, который имел неосторожность отъехать от своего батальона и стоял в стороне, о чем-то задумавшись. В один миг он лишился сабли, его лошадь подхвачена за повод, и он скачет, сам не зная куда, неведомо с кем. Долго майор не мог понять, как это он, не покидая батальона, очутился в плену?

Под Гейльсбергом наши отбились от французов, но спустя несколько дней были разбиты под Фридландом. 36 французских орудий подъехали сначала на 600 шагов, потом придвинулись на полтораста и открыли такой губительный огонь, что наша артиллерия умолкла, 1-я линия дрогнула, из 2-й линии бросились полки лейб-Егерский, Измайловский и Конногвардейский, но с места были расстроены. Измайловцы потеряли в несколько минут 400 человек, имея-то всего 500. Напрасно Багратион, Раевский, Багговут, Марков, Ермолов, наши лучшие генералы, пытались водворить порядок в той ужасной тесноте, в какой очутились русские боевые линии. Князь Багратион обнажил даже свою шпагу, что делал он чрезвычайно редко; напрасно он ободрял Московский Гренадерский полк, остатки которого окружили его лошадь. Он напоминал Италию, походы, славные битвы – нет, ничего не помогало: французские колонны валили вперед с криками: «Да здравствует император!». Тогда князь Багратион начал переправлять войско на левый берег Алле, мосты уже были объяты пламенем. Наши потеряли под Фридландом 15 тысяч и десятка полтора орудий.

Война была кончена, русские отступали к Неману. На всем этом длинном пути казаки, вместе с башкирами, павлоградцами и 1-м Егерским полком, прикрывая движение армии, дали ей возможность отступить в порядке, сберегли ее артиллерию, обозы. Особенно стремительно наступали французы на третий день после сражения. Платов устроил в лесу засеки, за которыми посадил спешенных казаков. Дружным залпом из-за первой засеки донцы задержали наступление неприятельской пехоты; когда же подъехала к ней артиллерия, они отошли за вторую засеку, потом за третью; тем временем русский арьергард успел порядочно уйти. Французы послали в обход конницу. Тогда Платов покинул лес, отошел к деревне Битенев, где устроил все находившиеся при нем полки к бою. Французские эскадроны приближались на рысях. Донцы встретили их длинной лавой, сбили, вошли в лес, откуда вскоре раздались залпы пехоты, артиллерии и появились целые колонны. Платов тотчас отступил. Французские фланкеры сгоряча заскакали вперед – это не прошло им даром: казаки переловили их всех до единого на глазах неприятеля. Так отважно и неутомимо прикрывали донцы наши расстроенные, утомленные полки. Но и сами они натерпелись не мало. Край был разорен, безлюден; если где и уцелели кое-какие запасы, то немцы тщательно их укрывали, закапывая в ямы, чтоб ничего не досталось русским. Ни хлеба, ни овса, даже соломы нельзя было достать в стране, призвавшей нас на помощь. На что уж казаки промыслить мастера – и те по целым дням оставались не евши; лошадки подбились, отощали – и так шли до самого Немана, где война закончилась Тильзитским миром.

Донцы были утешены и вознаграждены царскими милостями. В похвальной грамоте 1811 года Государь так отзывался об их службе: «Врожденная бдительность донских воинов, на поле брани воспитанная, исчисляла все движения, наблюдала предприятия, предупреждала сокровеннейшия намерения неприятеля и недремлющим оком главнокомандующему служила». При этой же грамоте было пожаловано от лица благодарного Отечества знамя «с изображением отличных деяний войска Донского».