Казаки. Донцы, уральцы, кубанцы, терцы. Очерки из истории стародавнего казацкого быта в общедоступном изложении

Заграничные походы и возвращение на Дон

Однако война не кончилась. И за Неманом казаки безостановочно гнали остатки Великой армии. Проникая далеко вглубь страны своими летучими отрядами, они очищали попутные немецкие города, мешали французам соединить для отпора свои разрозненные силы. Кроме того, казаки вносили неурядицу в тылу неприятеля. Они уничтожали мосты, хватали транспорт, разбивали парки, обозы и даже появлялись в таких больших городах, как Лейпциг, занятых в ту пору неприятелем. И все эти передвижения они совершали так быстро, что никакая конница не могла за ними уследить, да у французов и вовсе не было конницы.

Когда Государь Император отозвал Платова к себе, в главную квартиру, казаки частью были разделены между корпусами, частью вошли в состав летучих отрядов, то мелких, то более крупных, смотря по назначению. Такими летучими отрядами освобожден, между прочим, Берлин, столица Прусского королевства. В начале февраля русские перешли в разных местах Одер. Лед на реке был так тонок, что через 2 дня после переправы река вскрылась. Чернышев, имея под командой 6 казачьих полков, 6 эскадронов гусар и драгун, при 2 орудиях, пригласил еще Теттенборна принять участие в набеге. В Берлине менее всего ждали появления русских: генерал Ожеро был уверен, что все переправы через Одер находятся в руках французов. В 4 часа утра оба отряда незаметно подошли к городу. Полковник Власов с двумя казачьими полками должен был напасть на Шарло-тенбург, где стояла бόль-шая часть французской артиллерии, а в это время остальные войска – вскочить в город. Дело вышло иначе. Пока у нас делались распоряжения, в городских воротах показалось 30 французских всадников. В один миг казачий полк Киселева бросился навстречу и по их следам ворвался в город. Тут уж медлить было нельзя. Чернышев подвел к заставе остальные войска, из которых 3 полка послал туда же, на помощь. Они промчались по улицам под выстрелами неприятельских команд и остановились на берегу Шпре; все мосты сломаны, кроме каменного, где стояла батарея в 6 орудий; полк Киселева был встречен на Александровской площади огнем из пехотного каре. Это не помешало казакам носиться вдоль улиц, гарцевать на площадях, особенно там, где собирались кучи любопытных. Берлинцы не верили своим глазам, видя такое чудо; они не впали, чем выразить свою радость; многие были бы не прочь присоединиться, подать помощь, но полиция за такими зорко следила и даже стреляла в толпы народа. Между тем на гауптвахте забили тревогу: французы строились в ряды, из Шарлотенбурга скакала артиллерия. Тогда Чернышев разослал приказание возвратиться за заставу. Двое казаков были ранены на главной улице, перед окнами принцессы Оранской. Она скрывала их в своем доме и оберегала, пока французы не очистили Берлин, что случилось через три недели, само собой. Русские вступали этот раз в столицу Пруссии торжественно, победоносно. Брат короля, окруженный генералами, выехал за 4 версты навстречу войскам; весь путь до города сплошь покрылся ликующими немцами. В самом городе крыши, заборы, окна домов наполнились зрителями, среди которых раздавались приветствия и радостные возгласы: «Да здравствует Александр, наш избавитель!». Все глядело весело, радостно, как бывает в дни избавления целого народа от власти чужеземцев.

Пока немцы ополчались против общего врага, наши летучие отряды углублялись все дальше и дальше – одни вверх по течению Одера, другие к берегам Эльбы, а третьи – и того дальше, за Эльбу, до Везера. Полковник Теттенборн, с 4 полками казаков, 4 эскадронами гусар и драгун при двух орудиях, пошел на Гамбург, один из богатейших городов Германии, принадлежавший тогда французам. Жители Гамбурга, недовольные притеснениями властей, срывали с присутственных мест французские гербы, причем бросали камнями в городского мэра и его приверженцев. Все стихло при приближении русских. За 15 верст от города 30 граждан, с двумя сенаторами, вручили Теттенборну городские ключи. Отсюда началось триумфальное шествие: гильдии и цехи выступали в порядке, со своими знаменами; женщины устилали путь цветами; бюст Императора, увенчанный лаврами, несли высоко над головами с подобающим почетом. Звон колоколов, пальба из ружей и восторженные крики: «Да здравствует Александр!», не умолкали целый день ни на минуту. Жители приглашали к себе на дом казаков, где угощали их радушно, обильно. Когда Теттенборн вышел вечером из театра, немцы выпрягли лошадей, довезли его коляску и внесли на плечах в квартиру. Он объявил гражданам, что отныне они могут начать торговлю с англичанами и другими народами, состоящими в мире с русским царем. Радостное известие облетело весь город, и тотчас же был снаряжен первый пакетбот, который на другой день отплыл к берегам Англии. Как известно, Наполеон, чтобы обессилить эту морскую державу, запретил всем приморским городам Европы вести с ней торговлю. На этом-то пакетботе Теттенборн отправил с депешами к нашему посланнику в Лондоне донского казака 9-го Сулина полка Александра Земленухина, или по-уличному Витиченкова, с одним из офицеров, по фамилии Бок.

О донцах в ту пору ходили рассказы самые преувеличенные: говорили, что они имеют вид зверообразный, свирепы, что на корысть чрезвычайно падки, жестоки до того, что не дают пощады ни старости, ни младости, одним словом, что это скорее звери, выпущенные на травлю людей. Несмотря на такие россказни, англичане к ним благоволили, потому что видели в них заклятых врагов Наполеона, истребивших его армию. Приезд казака в Лондон стал заранее известен. Густая толпа народа окружила почтовую карету, из окна которой торчала длинная казацкая пика. Кое-как, с большим трудом, добрался Земленухин до своего помещения, приготовленного ему радушным Акерманом. Лондонские граждане, желая чем-нибудь показать свое уважение русскому народу, стали собирать деньги в пользу Земленухина, но Бок, узнавши об этом, объявил в газетах, что русскому воину запрещено брать деньги, а если кто пожелает его почтить, то может дарить оружием. Через неделю Земленухин и Бок получили приглашение во дворец к лорду-мэру, хозяину столицы. Лорд-мэр, принимая казака, сказал через переводчика, что он считает за честь пожать руку такому заслуженному воину, хотя у него нет ни чинов, ни титулов. Земленухин ответил, также через переводчика, что он «всегда готов служить Царю и Отечеству». «А сколько французов вы убили своей пикой?» – «Трех офицеров, а сволочи несколько четвериков». Переводчик же передал его слова так: «Казак убил своей пикой 39 французов». После роскошного завтрака лорд-мэр провел своих гостей в большую залу, где собралось именитое купечество столицы и множество посторонней публики. Когда Земленухин показался на балконе перед биржей, то народ приветствовал его громкими криками: «Да здравствуют русские! Слава казакам!». Как только толпа стихла, лорд-мэр сказал краткую речь, в которой выхвалял храбрость русского казака и, в заключение, пожелал нашему Государю довести до конца победоносную войну с французами. Англичане захлопали в ладоши с криками: «Браво! браво!». В английских газетах так описывали наружность Земленухина: «Роста он около 6 футов, сильный и коренастый; наружность воинственная, но лицо доброе, вовсе но такое, как у нас думают про русских. Борода у казака длинная, кудрявая и седая, волосы тоже длинные, зачесанные назад, а на лбу острижены коротко и ровно. Одет он в синий кафтан и шаровары, сшитые из толстого английского сукна, сапоги широкие, с круглыми носками. Руки у казака необыкновенной ширины, с короткими пальцами, но он отлично управляется своим оружием, состоящим из пистолета, ружья, сабли и длинной пики». Вид казака настолько был любопытен, что два художника вызвались снять с него портрет. Когда эти портреты были отпечатаны, то Земленухин просил дать ему несколько штук для жены и детей. Хозяин, у которого он гостил, принес ему на выбор 4 дорогих сабли. Земленухин выбрал с турецким клинком; на нем была сделана такая надпись: «Подарена Александру Земленухину, донскому казаку Сулина полка, от Рудольфа Акермана. Лондон, 20 апреля». На рукоятке было вырезано по-латыни: «За Бога, Царя и Отчизну». Кроме того, многие знатные англичане, особенно англичанки, поднесли ему богатые подарки, преимущественно оружием, английского же изделия. Один англичанин даже написал в честь Земленухина стихи, которые начинаются так:

Ура! горят, пылают села.Седлай, казак, коня!

Пасха застала его на чужбине, но он разговелся по русскому обычаю у нашего посланника, который пригласил его к себе обедать на всю Святую. Он же представил Земленухина принцу-регенту, бывшему за короля. Его высочество подарил казаку саблю на черной бархатной портупее, обитой серебром, и такую же сумку со своим вензелем и короной. Несколько дней спустя, Земленухин уехал из Лондона, отблагодаривши своих новых друзой за ласку, особенно же хозяина: «Погостил я и поел у тебя хлеба-соли, сказал он на прощанье Акерману, ты в последний день был так же ласков со мной, как и в первый». Когда Земленухин явился в свой отряд, то вскоре было получено приказание выслать его в главную квартиру. Здесь он имел счастье быть представленным императору Александру и королю Прусскому. Обласканный и произведенный в урядники, Земленухин вернулся на Дон.

Между тем, летучие отряды продолжали вредить неприятелю на берегах Эльбы. Однажды разъездам Чернышева удалось перехватить письмо с важным известием, что из Ганновера выступил огромный артиллерийский транспорт, который на 18-е мая должен иметь ночлег у города Гальберштадта. Наш отряд перешел реку и двинулся навстречу: 75 верст прошли за 30 часов. Не доходя 7 верст, Чернышев узнал, что за городом ночевал другой парк, немного поменьше, с прикрытием в 2 тысячи человек, но что в это же утро ожидается и большой транспорт; отсюда они должны следовать вместе. Это известие заставило Чернышева немедленно распорядиться нападением. Баварцы отлично расположились вагенбургом между речкой и перекопанной дорогой, за версту от города; пехота скрылась внутри вагенбурга, 14 орудий стояли в промежутках между повозками, защищая фронт и фланги. Чернышев выслал полк Сысоева на дорогу, откуда ожидался большой транспорт; Греков 18-й получил приказание ворваться в город и ударить на вагенбург с тыла, а Власов с двумя казачьими полками – атаковать с фронта. Грекову удалось овладеть городскими воротами, но Власов был отражен картечными залпами 14-ти пушек. Тут от Сысоева прискакал казак с известием, что на дороге уже показалось прикрытие, следовательно, транспорт приближается. К счастью, капитану Богдановичу удалось из своих двух орудий взорвать несколько нарядных ящиков. Этой суматохой воспользовался Чернышев и пустил весь свой отряд: гусар, драгун, казаков – на пролом. Выдержавши страшный залп, они, прежде всего, накинулись на артиллеристов, потом врубились между повозок. Баварцы защищались отчаянно: кололи штыками, отбивались прикладами, одним словом, работали, как следует доброй пехоте, но это еще более ожесточило наших. Они рубили солдат в строю, рубили их под повозками, откуда те продолжали стрелять, или выгоняли пиками. Чернышев доносил после главнокомандующему, что такой стремительной атаки, какую произвели здесь его молодцы, искусившиеся в набегах, он не видал за всю свою боевую жизнь. Половина отряда, в том числе баварский генерал Окс и 15 офицеров, осталась в плену, а другая половина легла на месте. Весь парк стать трофеем этого знаменитого набега. Пока отправляли орудия, зарядные ящики и повозки с амуницией, казаки сдерживали наступление неприятельского авангарда, спешившего на помощь. Дело было сделано на чистоту: ни одна повозка не брошена. После того, все парки и подводы, бывшие в пути, получили приказание остановиться, артиллерию перевели из Ганновера в Баварию, вглубь Германии. Таков был страх, наведенный на французов летучими отрядами.