Казаки. Донцы, уральцы, кубанцы, терцы. Очерки из истории стародавнего казацкого быта в общедоступном изложении

Наполеон одержал победу, в последний раз ему улыбнулось счастье, только ненадолго. От пленных офицеров Император узнал, что перед ним не главная армия, а летучий корпус, что союзные монархи прошли прямо на Париж. В глубоком раздумье объезжал он поле битвы, изрытое канавами, заросшее виноградниками. Все пленные, имевшие знаки отличия, были собраны отдельно. Император ласково поздоровался с ними, выхвалял их храбрость иприказалсвоимгенералам, чтобыпозаботилисьораненых; генерал Жирар получил приказание справиться о здоровье полковника Лошкарева, который был ранен в этом деле.

Через неделю союзные монархи, во главе многочисленных войск, уже вступали в Париж. Война была кончена.

Первый день Пасхи русские войска праздновали особенно торжественно, еще небывалым образом. На том самом месте, где были обезглавлены французский король Людовик XVI и королева Мария-Антуанетта, воздвигли высокий амвон, на котором поставили аналой с крестом и евангелием. Русские войска частью стояли на площади, частью в соседних улицах. Утро было тихое, прекрасное. Император Александр, в сопровождении короля прусского, немецких генералов и французских маршалов, тихо объезжал ряды ветеранов, прошедших длинный путь от Москвы к Парижу. Объезд кончился, войска стянулись в колонны. Лейб-казаки вытянулись вдоль Елисейских Полей, а французская стража окружила амвон. Парижане переполняли соседние улицы, усеяли кровли домов, толпились у окон, у дверей. Наступила торжественная тишина. Государь и его верный сподвижник, король прусский, поднялись на амвон, все присутствующие опустились на колени, не исключая и французской стражи. По окончании водосвятия оба монарха шли за священником, окроплявшим святою водой русских воинов. Гул орудий приводил в трепет сердца всех участников небывалого празднества. Никогда еще не было примера, чтобы победитель молился так торжественно в столице побежденного народа.

По заключении мира все казачьи полки собрались под начальством своего атамана на берегах Рейна; отсюда, в головах четырех колонн русской армии, они проследовали через всю Германию к границам России. В станицах и юртах войска Донского надолго осталось памятным возвращение казаков из далекой чужбины, особенно же встреча атамана, графа Матвея Ивановича Платова. На границе войсковых земель депутаты поднесли ему хлеб-соль и первые же присоединились к его поезду, который ежедневно увеличивался новыми толпами казаков, стекавшихся с разных сторон. На Кундручье и в разных других местах ждали атамана по нескольку дней. Тут были древние старики с правнуками, малолетки и старые сподвижники атамана, увешанные крестами, украшенные сединой и сабельными рубцами; все это пристраивалось сзади: кто гарцуя на коне, кто ехал повозкой, иные и с палочкой, смотря по достатку. Недалеко от Черкасска атаман слез с коня и поднялся на курган, откуда открывались, как на ладони, ярко горевшие на жарком солнце золоченые кресты, золотые, усеянные звездами, купола и колокольни церквей. Обратившись к ним лицом, Матвей Иванович сделал три земных поклона и сказал во всеуслышание: «Слава в вышних Богу и на земле мир! Послужил я царю, постранствовал на чужбине довольно; теперь возвратился на родину и молю Бога, да успокоит Он кости мои на земле предков моих!». При этих словах атаман крепко поцеловал горсть захваченной земли. «Здравствуй, наш атаман, на многия лета!» – ответили хором казаки, поклонившись ему в пояс. Поезд двинулся дальше. У самой горы, на которой стоит Черкасск, Платова встретили все офицеры Донского полка, генералы и наказной атаман Иловайский. В ту же минуту зазвонили колокола, выпалили пушки, и послышалось громовое, перекатное «ура!»: донские полки, вытянувшись по обе стороны, стояли вплоть до собора. Здесь на паперти ожидало духовенство, тут же расставлены войсковые знамена и регалии – славные памятники доблестных заслуг. После молебна старшины проводили атамана в его помещение, где пиршество продолжалось до глубокой ночи. По стародавним обычаям чествовал Дон своего атамана.

До половины прошлого века донских казаков знали только татары да турки. Европейцы считали казаков ордой, недостойной и неспособной с ними сражаться. Донцы на деле доказали, что об них судят несправедливо.

В Семилетнюю войну они своими налетами немало досаждали Фридриху Великому; их подвиги под начальством Суворова в Польше, Турции, Италии стали известны всему миру; наконец, истребление Великой армии заставило Наполеона признать за ними страшную силу. Тот самый Наполеон, который называл казаков «посрамлением человеческого рода», признавался после, что он не знает лучших легких войск, как австрийские кроаты и наши казаки. Он даже думал завести у себя казаков, но это ему не удалось: казаком надо родиться.

Вот как описывает донцов один французский генерал, который много раз с ними встречался в мелких схватках и крупных делах, видал их на аванпостах, на бивуаках, по деревням и городам: «Казаки летят в атаку во весь дух и умеют сразу останавливаться. Лошади у них легкие, берут с места хорошо; всадники сидят, точно приросши. Казаки очень осторожны и сами о себе заботятся; в своих действиях они стремительны, в движениях смелы. Красиво, бывало, глядеть, когда наша конница, блистая серебром и золотом, полная рыцарской отваги, развертывалась в линию на берегах Немана! Но вся эта картина пропадала как дым при первой встрече с казаками, которых мы привыкли презирать. Мы видели их каждый день на подобие огромной завесы, закрывающей горизонт. От нея отделяются самые смелые наездники и подъезжают к нам. Мы развертываемся, смело кидаемся в атаку, уже настигаем их лаву, как вдруг она исчезает: на том месте торчат лишь березы да сосны. Пройдет час, другой, мы начинаем кормить лошадей, как черная завеса снова показалась, снова нам угрожает! Мы повторяем атаку – и опять в пустую. И выходило то, что наша лучшая и храбрейшая кавалерия напрасно утомлялась, приходила в расстройство, а, в конце концов, и вовсе погибла: ее погубили казаки». Это говорит наш неприятель. Более подробно исчисляет заслуги Донского воинства Высочайшая грамота от 19 ноября 1817 года. Государь ничего не позабыл, что сделали донцы за три года неустанной войны. Тогда же он пожаловал им знамя и следующей надписью: «Верноподданному Войску Донскому в ознаменование подвигов, оказанных в последнюю французскую войну в 1812–1814 годах». Упомянутая грамота оканчивалась следующими словами, относящимися к знамени: «Да некогда сыны сынов вернолюбезного нам Войска Донского, преднося пред рядами своими сию святую хоругвь славы и Отечества, вспомнят деяния отцов своих и последуют их примеру».

Граф Матвей Иванович Платов

К священным регалиям старины император Николай Павлович присоединил саблю своего державного брата, которую он носил в походах. На этом не кончились милости Государя к войску Донскому. В октябре 1837 года. он сам посетил Новочеркасск в сопровождении своего старшего сына и наследника престола, впоследствии императора Александра II, в расцвете его юности и красоты.

Царские экипажи остановились за триумфальными воротами, у небольшого домика, где Августейшие гости переоделись и потом сели на коней. У ворот Государь принял рапорт атамана Власова и, милостиво поклонившись присутствовавшим тут генералам и дворянству Донской области, направился шагом по Платовскому проспекту, сопровождаемый многочисленной свитой; эскадрон атаманцев замыкал шествие. По всему проспекту, вплоть до собора, стояли шпалерами 22 донских полка, собранных к Высочайшему смотру, и за их флангом бесчисленное множество народа с верховых и низовых станиц. Восторженное «ура!» не смолкало не на одно мгновение: оно сливалось с колокольным звоном, с пушечной пальбой; в окнах, на балконах, с кровель домов новочеркасские казачки махали платками, бросали под ноги цветы… На паперти собора ждал Государя архиепископ Афанасий со всем городским духовенством. Выслушав его приветствие и приложившись ко кресту, Николай Павлович вошел в средину войскового круга. «Любезные донцы! – произнес он громким голосом, – ваши предки и отцы сослужили много служб государям и Отечеству! Признательность монархов показывают эти грамоты, эти знамена и прочие царские клейноды. Я хотел явить новый знак своего благорасположения и назначил атаманом вашим своего первого сына Наследника престола Нашего. Надеюсь, что вы и потомки ваши не перестанете идти по пути славных предков и заслужите признательность Отечества!». Едва закончил Государь, как мертвая тишина сменилась потрясающим «ура!», загремели пушки, загудели колокола всех новочеркасских церквей. Государь взял поднесенный Власовым на бархатной подушке пернач и, обняв Наследника, вручил ему этот знак атаманского достоинства. Тотчас же все донские генералы окружили Августейшего атамана: под сенью склонившихся знамен они его подняли на руках. Взрыв народного восторга встретил появление царственного юноши и атамана над убеленными сединами ветеранов Великой Екатерины, императоров Павла и Александра… С разных сторон раздались задушевные приветствия: «Батюшка ты наш, атаман войсковой! Надежда наша, красное солнышко! Пойдем в огонь и воду за тебя, наш красавец ненаглядный! Да хранит же тебя Царь Небесный для счастья нашего!..».

Выйдя из круга, Государь с Наследником сели в коляску и отправились в дом Иловайского; атаманское знамя, пернач и бобылевые хвосты были препровождены эскадроном атаманцев на квартиру Наследника, в доме Мартынова. Экипаж с трудом пробивался сквозь густые толпы народа; площадь перед царской квартирой волновалась, как живой муравейник. Весь вечер до глубокой ночи никто не посещал своего места. На другой день Государь император посетил войсковое правление, госпиталь, войсковую гимназию, где, между прочим, произнес следующие достопамятные слова: «Учитесь, дети, усердно. Я хочу, чтобы со временем и из донцов были сенаторы, министры, главнокомандующие!». 21 октября происходил Высочайший смотр всем собранным в ту пору войскам, а 22 утром, Государь с Наследником отъехали по пути на Воронеж.

Описанное событие повторяется каждый раз при восшествии на престол Августейшего атамана: врученную ему отцом булаву или пернач он так же торжественно передает своему Сыну и Наследнику Престола. Этот обычай еще более связывает верных донцов с венценосными вождями русской армии, Оберегаемые с высоты трона, опекаемые Августейшим атаманом, они живут и поныне в своих древних правах и привилегиях, добытых кровью отцов.