Казаки. Донцы, уральцы, кубанцы, терцы. Очерки из истории стародавнего казацкого быта в общедоступном изложении

Трехдневный бой под Иканом

З аслуги уральцев, их труды и кровь, пролитая в степях Средней Азии, не были забыты. 6 мая 1884 года, в памятный для России день совершеннолетия Августейшего атамана всех казачьих войск, уральцам было пожаловано «Общее войсковое георгиевское знамя». В Царской грамоте подробно прописаны все их заслуги: «Почти трехвековая отлично-усердная служба и непоколебимая преданность Престолу и Отечеству верно-любезного Нам Уральского казачьего войска всегда вызывало особое Монаршее к нему благоволение в Бозе почивших предков Наших. Начав первую боевую службу свою, как показывают исторические документы, в 1591 году, участием в походе Царских войск против шамхала Тарковского, Уральское войско с той поры служило живым оплотом государства, охраняя значительную часть границы его от набегов кочевых народов и, вместе с тем, принимало участие и во внешних войнах, являя всегда пример самоотвержения и воинской доблести при исполнении своего служебного долга; при завоевании же Туркестанского края и водворении в нем порядка, оно, с самых первых шагов туда Наших войск, несло непрерывные труды и ознаменовало себя в многочисленных боях, в особенности же в 1864 году, в деле против коканцев под Иканом, подвигами отваги и мужества». В заключение грамоты было сказано: «Да послужит священная сия хоругвь символом неизменной преданности вернолюбезного Нам Уральского войска Престолу и Государству на грядущие времена, и да осенит она храбрых сынов Урала на высокие подвиги чести и славы при защите Отечества».

По завету Петра Первого русские люди подвигались в глубь Средней Азии с двух сторон: от Урала и со стороны Сибири. Шли вперед не потому, чтобы жаждали новых земель, а в силу необходимости: того требовали выгоды торговли, охрана границы от разбойничьих наездов тамошних народов. Наши караваны подвергались разграблению, русские промышленники и казаки – не десятками или сотнями, а тысячами – томились в неволе: их продавали на рынках Хивинского ханства, как рабочую скотину. Но прежде чем добраться до Хивы, главного разбойничьего гнезда, пришлось втянуться в долгую войну, построить на берегу Каспия укрепления, овладеть течением Сыр-Дарьи, штурмовать коканские и бухарские крепости.

Завоевание Туркестана будет рассказано особо. Здесь же пока припомним, что на рубеже этой многолюдной и обширной страны остановились несколько Оренбургских и Сибирских линейных батальонов. Суровые, опаленные зноем лица старых николаевских солдат, ясно говорили, что они прошли тяжелую школу труда, лишений, что они немало настрадались в непривычной для них стране. Десятки лет подвигались шаг за шагом линейцы в киргизских степях, прожигаемые палящими лучами солнца или шли навстречу зимним буранам. Трудно сказать, чем они больше поработали – штыком ли, лопатой или топором? Сегодня линейцы лежали в канаве, с ружьем на прицепке, а завтра копали землю, насыпали брустверы, рубили деревья. Им приходилось то взбираться по зыбкой лестнице на высокие стены коканской крепости, то месить глину, делать кирпич, выводить стены, класть своды. На пустынных берегах Сыр-Дарьи или Каспийского моря появились пароходные пристани, церкви, госпитали, казармы, сады – все это построено руками линейцев; каждый камень, каждая щепотка земли – дело их рук.

Зато каких-нибудь семь линейных батальонов по только покорили, а обстроили пограничную линию от Урала до китайской границы. Рядом с линейным солдатом шел казак, этот его вернейший друг, крещеный именем «Гаврилыча». Сколько раз запасливый и сметливый Гаврилыч выручал линейца из беды? Сегодня он поделится с ним хлебушком, завтра даст испить водицы, послезавтра подвезет усталую «крупу» на своей лошадке, он берег его сон, очищал ему путь, добывал баранту, рядом с ним ковырял землю, стоял на калу. Кроме того, что уральцы составляли гарнизоны дальних степных укреплений, они, как уже сказано, наряжались во все экспедиции для сия края, они гонялись но степям за разбойничьими шайками; уральцы же составляли почетный конвой киргизских султанов, наших друзей. И первый подвиг в Туркестанском крае, подвига, прогремевший на всю Среднюю Азию, совершен уральскими казаками. Это было в 1864 году, когда наши взяли города Туркестан и Чимкент; от Ташкента же, по малочисленности сил, пришлось отступить. На усиление передового отряда была послана из форта Перовский уральская сотня, под начальством есаула Серова. 1-го декабря Серов вступил в Туркестан, а через три дня его уже отправили на розыск. Прошел слух, что за городом появилась шайка в несколько сот человек, надо ее разогнать, потому что как раз в это время выряжался транспорт в Чимкент.

На праздник Варвары, после полудня, Серов выступал из города со своею сотней. В ней находился сотник Абрамичев, 5 урядников, 98 казаков и 4 артиллериста при горном единороге. От встречных киргизов казаки узнали, что село Икан, отстоящее в 20 верстах от города, уже занято неприятелем, но в каком именно числе, киргизам неизвестно. Стало уже темнеть, когда сотня подходила к Икану, правее которого горели огни. Серов остановился и послал киргиза Ахмета узнать, что это за огни? Киргиз скоро вернулся с ответом: «Неприятеля так же много, как камыша в озере». Тогда Серов отвел свою сотню несколько назад, занял канавку, которую раньше наметил, и приказал спешиться. Казаки живо развьючили верблюдов, окружили себя завалами из мешков с провиантом и фуражек, лошадей уложили в середину, а сами залегли но краям. Между тем, коканцы сверху их заметили. Не успели еще казаки приладиться, как конная толпа, приблизившись «тихим молчанием», вдруг, с визгом и оглушительным криком кинулась в атаку. Уральцы дали залп, артиллеристы угостили картечью, что сразу поубавило азиатский пыл. Много убитых, раненых осталось на месте. Оправившись, коканцы с криками: «Алла! Алла!» налетели вторично – опять их отбили с такой же потерей. Еще раза 2–3 они повторили атаку, наконец, оставили уральцев в покое. В виду небольшой кучки казаков коканцы расположились станом, среди которого скоро запылали костры.

Опасность становилась очевидной – уйти ночью нельзя, бороться в открытую нет мочи, оставалось приподнять завалы да дождаться выручки. К счастью, среди уральцев находились люди бывалые, со знаками отличий, которые не раз встречались с коканцами в поле, были между ними даже севастопольцы. Такие люди не робеют, не падают духом, что бы там ни случилось, а распорядительность офицеров довершила остальное. Неприятель всю ночь палил из своих трех орудий; казаки отстреливались из единорога, пока не сломалось в нем колесо. С рассветом огонь усилился. Гранаты и ядра все чаще да чаще ложились в отряд, убивали лошадей, ранили людей. В то же время к неприятельскому стану то и дело подбегали из Икана сарбазы – это коканская пехота, стрелявшая из ружей. Казаки больше метили в артиллеристов, снимали джигитов, подъезжавших ради удальства поближе; попадали в начальников, отличавшихся своим нарядом, лошадьми и конским убором. Многие вызывались было броситься в штыки, однако Серов не позволил. Им и в голову не приходило, что перед ними не шайка бродячая, а целая коканская армия, с пехотой, артиллерией, обозом, боевыми припасами, силой от 10 до 12 тысяч! Алимкул, правитель ханства Коканского, после удачной защиты Ташкента распустил слух, что идет к себе домой, а, между тем, обошел наш передовой отряд, выдвинутый к Чимкенту, и прямо двинулся на Туркестан, в надежде его отнять.

В случае удачи он мог бы наделать нам больших хлопот.

Время было зимнее, глухое, никто не ожидал от коканцев такой прыти. Как же злились они теперь, что горсть «урусов» разрушила их тонкие расчеты! Атаковать отряд открыто они боялись, считали, что он гораздо больше, чем был на самом деле, и придумали плести из хвороста щиты, чтобы, прикрываясь ими, «идти подкатом», т. е. подъезжать на двухколесных арбах. Казаки видели, как арба за арбой подвозили хворост. Они продолжали отстреливаться так же спокойно, метко, как в первую минуту боя, все 4 артиллериста полегли у своего единорога, уральцы заступили их место, причем должны были перетаскивать на руках подбитое орудие. Около 2 часов пополудни, со стороны города, раздались орудийные выстрелы; казаки были уверены, что к ним поспешают на помощь: они участили пальбу, все чаще и чаще поглядывали назад – вот-вот покажется выручка. Здоровые встрепенулись, точно в них удвоились силы, раненые ожили: приподнимая головы, они глядели своими мутными очами туда же… Пальба то прекращалась, то снова усиливалась, сомнения не могло быть ни малейшего – это наши, они сей час появятся из-за бугра… Но пальба вдруг смолкла, еще один-другой выстрел – и все закончилась. Казаки опять остались одни.

А дело было так. По выстрелам от Икана в городе догадались, что казаки отбиваются, и на утро комендант выслал небольшой отряд, в полтораста человек, с двумя пушками, но с таким приказанием, что если неприятель окажется чересчур силен, то в бой с ним не вступать, а отойти назад. В таком большом городе, как Туркестан, всего-то находилось 2 1/2 роты, так что каждый защитник был на счету. Отряд не дошел до казаков версты 3–4, как был окружен сильными толпами конных, угрожавших отрезать его от города. Тогда он повернул назад, с трудом уже пробился к Туркестану, а в 6 часов вечера неприятель рассыпался в городских садах. В цитадели явственно слышались звуки неприятельских труб. Положение защитников многолюдного города, в виду окружавшей их измены, также становилось опасным.

Был удобный случай соблазнить казаков на уступку. Алимкул прислал записку: «Куда теперь уйдешь от меня? – отряд, высланный из Азрота, – так назывался у них Туркестан, – разбит и прогнан назад; из тысячи твоих, – Алимкул, видно, плохо считал, коли сотню принял за тысячу, – не останется ни одного, сдайся и прими нашу веру, никого не обижу!». Доблестный командир сотни не отвечал, казаки ответили за него меткой пальбой. К ночи они насыпали несколько новых завалов, подтащили убитых лошадей, верблюдов и приготовились дорого продать свою жизнь. Все думали как один, розни не было.

Наступила ночь. Серов написал записку коменданту. Бравые казаки Борисов и Аким Чернов, с киргизом Ахметом вызвались доставить ее в город. Они надели поверх полушубков ружья, взяли по револьверу и, приняв напутствие, исчезли в темноте. То пробираясь между огней, то между коканских разъездов, избегая встречных партий, эти отважные люди появились в 9 часов, точно выходцы с того света, в городских воротах.

Пересидели в истоме уральцы другую ночь, вот и праздник заступника русской земли, святителя Николая! «Заступится ли он за нас грешных?», – думал каждый про себя. А, между тем, казаки насчитали 16 щитов, готовых двинуться подкатом. Серов выступал из-за валов и подал знак рукой, что хочет говорить. С их стороны подошел коканец с ружьем. Серов, поглядывая на дорогу, завязал переговоры. В этих переговорах прошло около двух часов, и, должно быть, коканцы заметили, что наш есаул хочет только оттянуть время: щиты придвинулись, трое пеших приближались незаметно, ползком. «Ваше благородие! – закричали казаки, – уходите, стрелять будем!». В 7 часов утра закипел отчаянный бой. Неприятель палил жарко, наступая разом с трех сторон. Все лошади были перебиты, 37 человек лежали уже мертвые, раненые, припав ничком к земле, молча ждали смерти, остальные выглядели не лучше мертвецов: глаза красные, воспаленные, голова, как в огне, лица черные, измученные, во рту пересохло. Они уже забыли, когда ели, жажда мучила их ужасно. В таком-то чаду казаки отбили 4 атаки, одна за другой. Дальше держаться они были не в силах, но пробиться надеялись: отчаяние способно придать нечеловеческую силу. Заклепав свой единорог, уральцы собрались в кучку, крикнули, что было мочи, «ура!» и ринулись наудалую.