Казаки. Донцы, уральцы, кубанцы, терцы. Очерки из истории стародавнего казацкого быта в общедоступном изложении

Полувековая служба

В месте с защитой своей новой родины, черноморцы дрались на разных концах Руси с ее общими врагами. Не было ни одного случая, чтобы они не исполнили наряда, не пошли туда, куда их призывала державная воля. Еще при жизни блаженной памяти императрицы Екатерины черноморцы вырядили в Польшу два доброконных полка, под начальством опытных полковников Высочина и Малого; кошевой Чепега получил приказание заехать по пути в столицу. Здесь он был допущен к руке, после чего приглашен к царскому столу. За обедом Императрица прислала для него вина, по окончании стола, собственноручно наложила на тарелку персиков и винограду. С разрешения Государыни Чепега осматривал все царские покои, кунсткамеру, арсенал и прочие достопримечательности, как в Царском Селе, так и в Петербурге. Подобным вниманием старому запорожцу была оказана «великая честь». При отпуске Императрица благословила кошевого хлебом-солью, пожаловала саблю, украшенную алмазами, причем сказала ему на прощанье: «Бей, сынок, врагов Отечества». На царской кухне черноморцам, в числе прочей провизии, спекли пирог с рыбою в аршин длиною. В августе, через 2 1/2 месяца похода, полки пришли на Волынь, где поступили под начальство Дерфельдена. Вместе с этим генералом они прошли боем до самой Праги, частью в авангарде, частью в арьергарде; бывали в разъездах, стояли на пикетах и во всех случаях отличали себя храбростью и мужеством; в их руки часто попадали целые польские банды. Под начальством великого Суворова черноморцы участвовали в общем штурме Праги. За успех этого последнего дела Че-пега получил генеральский чин и орден Св. Владимира II степени; всем офицерам Государыня пожаловала золотые знаки, а казакам – серебряные медали с надписью «За труд и храбрость». После того казаки еще год простояли кордоном и только в декабре 1795 года вернулись в Черноморию. Тут была объявлена война персиянам. Граф Зубов отписал кошевому, чтобы казаки были наряжены в поход самые отличные, способные отбывать не только пешую или конную службу, но привычные к морю, чтобы действовать на лодках. 26 февраля следующего года, Головатый, отслужив напутственный молебен, выступил в поход со своим тысячным отрядом. Тогдашний таврический губернатор Жегулин прислал своим любимцам черноморцам икону Спаса, 25 рублей на молебен да 200 рублей на горилку, чтоб они распили за здоровье «милостивого батька кошевого и его», т. е. Жегулина.

В Астрахани Головатый сел на суда и отплыл в Баку. По приезде сюда главнокомандующего, графа Зубова, черноморцы, по казацкому обычаю, встретили его под развернутыми знаменами, в лавах, при чем троекратно выпалили из ружей. Зубов был очень доволен. Он просил Головатого вписать его в списки черноморцев войсковым товарищем, а своего сына Платона полковым есаулом; всем участникам похода приказал выдать тройную порцию вина. Из Баку черноморцы отплыли на остров Сару против Талышинского берега, где им довелось отбывать больше морскую службу. Часть казаков под начальством Смолы ходила по Куре, доставляя в армию провиант; остальные забирали под руку Государыни персидские острова, рыбьи и тюленьи промыслы, помогали штурмовать персидские крепости и в то же время оберегали Талышинское ханство от набегов татар. Однажды казаки отбили на морском поиске несколько киржим[13], частью пустых, частью с товарами. Сильным порывом ветра одну киржиму, под командой лейтенанта Епанчина, отбило от прочих и понесло к неприятельскому берегу. На судне находились 10 черноморцев, из них еще двое больных, и армянские купцы с товарами.

С берега их заметили: около полутораста персиян выехало на верную добычу. Лейтенант Епанчин пересел с двумя матросами в лодку, посадив еще 4-х купцов, и отплыл с ними к стоявшему невдалеке нашему боту, а казакам приказал спасаться, как знают. Черноморцы не испугались, несмотря на то, что все армяне, бывшие в киржиме, залезли под палубу. Первым долгом они выбрали за старшего Игната Сову. Когда персияне выкинули на своих лодках красный флаг, Сова приказал распоясать одного армянина и поднять его пояс, также красного цвета. Персияне ответили градом пуль; казаки со своей стороны ударили из ружей, «с уговором: без промаху», причем уложили всех персидских старшин, потом стали выбивать «пидстарших панкив». Персияне сразу притихли, многие со страху попрятались за борт. Так, не солоно хлебавши, повернули они к берегу. «Еще казацкая слава не сгинула, – писал Головатый, – если 8 человек могли дать почувствовать персиянам, що в черноморцив за сила!»

Вскоре казаки потеряли этого любимого ими вождя, главного печальника о своих нуждах: Антон Андреевич Головатый умер в начале 1797 года. Почти в то же время все Черноморье оплакивало кончину своей благодетельницы императрицы Екатерины, до конца жизни благоволившей к войску «верных» казаков. Вслед за ней сошел в могилу и братолюбивый отец черноморской семьи, Захар Алексеевич Чепега. Несмотря на генеральский чин, он оставался верен обычаям старины, соблюдал в одежде, в обычаях ту же простоту, которой держались старые запорожцы. После Чепеги атаманы назначались уже не по выбору войска, а Высочайшей властью. Тогда же вместо прежнего войскового управления была учреждена Войсковая канцелярия, в которой, кроме атамана и старшин, должны были заседать особые лица по назначению Государя.

В тяжелую годину Отечественной войны черноморцы не отстали от других областей государства. Войсковая казна отправила 100 тысяч рублей, да более 14 тысяч было собрано доброхотных даяний. Кроме того, в конце 1811 года, выступила в поход гвардейская сотня, сформированная по Высочайшему повелению. При переходе наших войск через границу эта сотня состояла все время при особе Государя Императора, она участвовала в знаменитой атаке французской конницы под Лейпцигом. 4-й конный полк участвовал в партизанских действиях под начальством князя Кудашева и атамана донцов Платова. Когда под городком Цейцом французы укрепили высоты своими батареями, князь Кудашев, действием артиллерии, заставил их сняться с позиции. Едва французы тронулись, конница помчалась в атаку, впереди ее неслись черноморцы. Они первые ворвались в городок, спешились и пошли штурмовать фабричные постройки, откуда висевший неприятель открыл ружейный огонь. Казаки вместе с гусарами выбили французов, причем взяли в плен 36 офицеров, 1400 солдат, отбили знамена, 5 пушек. По возвращения из Силезии черноморский полк отправился на родину, а гвардейская сотня вступала, в числе прочих войск, в столицу Франции.

По примеру своего отца Павла Петровича и державного брата Александра Павловича, покойный император Николай Павлович также благоволил к войску Черноморскому. Как уже известно, он поставил во главе всех казацких сил, а силы эти нынче не малые: 200 тысяч слишком, – своего старшого сына и Наследника Престола. Наказному атаману Безкровному удалось отнять под Анапой, в числе прочего оружия, богатейшую турецкую саблю, которая была отправлена Его Высочеству. В осаде этой крепости участвовало 4 черноморских полка, получивших знамена с надписью «За отличие при взятии крепости Анапы 12 июня 1828 года». Многие из участников, уже старыми казаками, с длинными седыми усами, через 26 лет явились в рядах пластунских батальонов на защиту Севастополя[14]. В том же, двадцать восьмом году, с открытием военных действий на берегах Дуная откликнулись братья черноморцев, бывшие сечевики.

Надо припомнить, что после разгрома Сечи часть запорожцев ушла в Турцию, где получила в дар землю и основала так называемую Задунайскую Сечь. Хотя они жили безбедно, пользуясь хорошими угодьями и большими рыбными ловлями на Дунаевце, но тоска по родине, измена христианскому знамени, грызла сердце казацкое, смущала душу христианскую, привыкшую видеть в мусульманах врагов своей веры и Отчизны. Однако число запорожцев не уменьшалось, потому что их курени быстро пополнялись беглецами из Руси, особенно крепостными. Вся «запорожская регула», забытая на берегах Кубани, здесь соблюдалась во всей строгости: женатый никак не мог попасть в войско, разве обманом. Так и сделал Осип Михайлов Гладкий, покинувший на родине, в Золотоношском уезде, жену и четырех детей. В числе прочих запорожцев он усмирял сроков, восставших против турок, а за год до объявления войны русским избран кошевым.

По обычаю, султан утвердил это избрание особым фирманом. Как только обозначилось, что турки готовятся к войне, кошевой распустил слух, что запорожцев не оставят на месте военных действий, а выселят в Египет; потом, в тайне, стал склонять к переходу в Россию сначала куренных атаманов, наконец, и остальное товарищество. Большинство было согласно, но люди, за которыми на совести оставался какой-нибудь грех, а также беглые помещичьи крестьяне или бывшие военные поселяне наотрез отказались, потому что боялись держать ответ. Тогда на сходке кошевой смело объявил, что все вины будут им отпущены. В этом он был обнадежен письмом измаильского градоначальника генерала Тучкова. В величайшей поспешности запорожцы разобрали свою походную церковь, уложили ее в лодки, и, покинув большую часть имущества, вышли Дунаевцем в море, затем через Килийское гирло поднялись к крепости Измаилу. Представленные Государю Императору, запорожцы поверглись к стопам Его Величества, находившегося в ту пору при своей армии. Государь, приняв от кошевого грамоты и регалии, жалованные турецкими султанами, произнес следующие достопамятные слова: «Бог вас простит, Отчизна прощает, и я прощаю. Я знаю, что вы за люди!». Когда Государь спросил у кошевого, женат ли он и где его семья? Гладкий отвечал, что он холост.

В это время главная квартира русской армии была сильно озабочена переправой. Неприятельский берег казался так хорошо укрепленным, что не знали, где бы лучше сделать высадку. Государь обратился за советом к Гладкому. А так как запорожцы, кроме рыбной ловли, промышляли охотой, то они тотчас припомнили, что на том берегу есть место верст на 20 поросшее камышом, в роде плавни, где турки никак не могут ожидать высадки. Там, по их словам, поперек плавни тянется земляной вал, то поднимаясь, то опускаясь под водой, а в одном месте он расширяется в площадку, на которой можно собрать целую дивизию. Кошевой просил разрешения съездить, разыскать конец вала, где он упирается в берег. Гладкий с одним из куренных атаманов побывали ночью на том берегу, прошли до широкой поляны, обсаженной деревьями, потом, сделавши на камышах заметку, вернулись и просили доложить Государю. Чтобы удостовериться в справедливости их слов, Государь послал в следующую ночь одного из своих флигель-адъютантов: все оказалось верно. Тогда войска перенесли на руках 42 запорожских лодки как раз против указанного места, и в ту же ночь началась переправа дивизии Рудзевича. Часть запорожцев подвозила солдат, а остальные были расставлены вдоль вала для указания дороги. Дивизия Рудзевича двинулась с музыкой и барабанным боем в тыл ближайшей турецкой крепости Исакчи; в то же время дунайская флотилия, под начальством Гамалея, сделала фланговую атаку. Турки, пораженные ужасом, покинули крепость, которую Рудзевич сейчас же занял. Последний пришел в такой восторг, что объявил кошевому, что если он не будет сегодня полковником, то он, Рудзевич, не хочет быть генералом, отдаст свои эполеты Государю. Как тут приезжает флигель-адъютант с приказанием, чтобы кошевой на своей лодке и со своими гребцами прибыл к Государю. Осип Михайлович сел за рулевого, 12 куренных атаманов взялись за весла, и когда переехали в Измаил, Государь, оставив свою свиту, один вошел в запорожскую лодку и приказал опять грести в Исакчу. Здесь паша поднес ему ключи крепости, и здесь же Государь, вынув из чемодана полковничьи эполеты и Георгиевский крест, собственноручно навесил их Гладкому, а 12-ти куренным пожаловал знаки отличия военного ордена. На той же лодке Государь проехал к своей флотилии поблагодарить моряков за молодецкое дело. Из запорожцев был составлен пятисотенный полк под названием «Пешего Дунайского казачьего полка». Осип Михайлович Гладкий – командир полка, куренные атаманы назначены за офицеров. Казакам поручили наблюдать за исправностью моста, а Гладкий на все время войны был прикомандирован к главной квартире.