Казаки. Донцы, уральцы, кубанцы, терцы. Очерки из истории стародавнего казацкого быта в общедоступном изложении

Государь Император, покидая армию, приказал Гладкому следовать за собой. В Одессе он представил его Императрице, которая обласкала и пригласила бывшего кошевого к своему столу. По окончании войны Гладкий, по приказанию Государя, отправился на Кавказ выбрать удобные места для поселения своего войска. Пока он там ездил, пришло в столицу донесение, что кошевой имеет в Полтавской губернии жену и четырех детей. Государь, хотя и был обманут, но нисколько не разгневался. Напротив, он велел доставить двух его детей в Петербург для воспитания за счет казны. И кошевого он встретил ласково, выслушал доклад об осмотре земли и только потом спросил, отчего Гладкий скрыл от него правду? Осип Михайлович доложил, что в присутствии всех запорожцев ему иначе нельзя было поступить: товарищи перестали бы ему верить и во всем остальном. Государь вполне его одобрил. Обласканный монаршими милостями Гладкий поспешил на родину, в Полтавскую губернию. В глубокую зиму он подъехал к бедной хате, в деревенском захолустье, где нашел в сборе всю свою семью, покинутую им 10 лет тому назад. Велика была радость бедной матери, осиротелых детей, еще больше изумление односельчан, знававших его в ту пору, когда он ходил в простой казацкой сермяге.

Прослывшие в свое время «неверными», запорожцы были поселены на берегу Азовского моря, между Мариуполем и Бердянском, под именем Азовского казачьего войска, наказным атаманом которого считался Осип Михайлович. В проезд Государя на Кавказ через Керчь, Гладкий встречал его в числе прочих начальствующих лиц. Государь, минуя других, подошел прямо к нему и милостиво сказал: «Здравствуй, мой вождь и витязь Осип Михайлович!». Так высоко ценил Монарх заслуги кошевого, снявшего грех со своих братьев-запорожцев!

Вообще, покойный Государь при всяком удобном случае выражал свое благоволение к войску Черноморскому. В 1844 году исполнилось 50 лет со времени водворения казаков на Тамани. Государь прислал к этому времени большое белое знамя Св. Победоносца Георгия. Для торжественного приема новопожалованного знамени были собраны в Екатеринодар атаманы всех черноморских куреней. Каждого из них сопровождали малолетки и престарелые казаки, служившие еще в «славном войске Низовом Запорожском». Старики сходились порадоваться торжеству молодежи да вспомнить на закате дней славные времена матушки-царицы; подростки были призваны затем, чтобы передать своим уже внукам, как они принимали царские милости. На войсковой праздник получили приглашение мирные черкесы и даже немирные шапсуги. Стечение народа по случаю троицкой ярмарки было необычайное. Среди воинского стана, у порога атаманской ставки, вкопали старый чугунный единорог, дулом вверх; по обе стороны ставки приготовили из зеленого дерна длинные столы. По особому наряду, охотники набили к этому дню множество фазанов, уток, зайцев, кабанов, оленей, коз; рыбаки наловили разных сортов рыбы; посуду приготовили старую, казацкую, деревянную. К Николину дню все было кончено. Лагерь стал наполняться народом, валили конные и пешие, скрипели черкесские арбы. Ровно в полдень зазвонили во все колокола, что означало приезд в город владыки. К вечеру войска выстроились перед лагерем. К атаманской ставке собрались все чины войскового управления, позади которого встали в ряд 59 станичных атаманов; между ними, вперемежку, разместились старики с подростками. Снова зазвонили колокола: то выехал из города владыка, преосвященный Иеремия, проследовавший прямо в атаманскую ставку. Здесь, против дверей, помещался во весь рост портрет Государя; у его подножья лежали серебряные литавры, трубы, атаманские булавы, перначи, древнее казацкое оружие, фальконеты;

на большом столе лежало распростертое новое знамя, осененное сверху старыми, времен Екатерины, Павла, Александра I. Преосвященный благословил знамя, после чего наказной атаман Завадовский вбил первый гвоздь, потом, по старшинству, молоток переходил из рук в руки, начиная с владыки и кончая присутствующими казаками. В лагере царствовала тишина: пешие батальоны держали на караул, конные полки – сабли наголо, устремив взоры в атаманскую ставку, откуда глухо доносился стук молотка. Прибивкой знамени закончилось торжество первого дня. Всю ночь горел в ставке огонь, знамя охранял почетный караул из урядников. На другой день, в 8 часов утра, из крепости раздались три выстрела, на которые отвечали в лагере. Это был призыв к литургии, совершаемой преосвященным. Когда началось чтение Евангелия, загорелась учащенная пальба в крепости и в лагере. Так же праздновали в былые дни и запорожцы свои большие праздники, открывая перекатную пальбу по валам Сечи. Словам любви и мира вторил гром оружия: «Во всю землю изыде вещание их». За последними тремя выстрелами, означавшими окончание литургии, войска стали за лагерем в ружье. Они расположились покоем вокруг высокого амвона; четвертую сторону каре заняли старцы, подростки и ученики войскового училища. Обширная поляна пестрела тысячами собравшегося народа; конные черкесы держались поодаль, пешие теснились в общей толпе.

По прибытии в лагерь высшего начальства и преосвященного, знамя вынесли к войскам. Гром барабанов и звук оружия приветствовали его появление. Затем последовало освящение знамени, совершенное епископом соборне с архимандритом Дионисием и 75 священнослужителями, собранными со всего Черноморья. После многолетия войсковой атаман прочел Высочайшую грамоту, при которой пожаловало знамя. Музыка заиграла «Боже Царя храни», раздались пушечные залпы, загремело «ура», громовое, несмолкаемое; за войсками его подхватили все присутствующие, все слилось в один торжественный ответ словам Монарха, даже горские дружины гикнули в честь русского Царя. На том берегу Кубани, у аула Бжегой, стояли, внимательно вслушиваясь, хамышейцы. Они в восторге загикали, открыли пальбу и, бросившись в реку, присоединились н. своих борзых конях к ликующему войску. Утихли бурные выражения восторга, наступила тишина: архипастырь, с крестом в руках и взором, поднятым к небу, сказал краткое назидание, как следует хранить завет чести, после чего, благословив, породил его наказному атаману. Этот последний принял войсковую святыню, опустившись на колени. Затем началась присяга на верность новому знамени; после присяги его обнесли по рядам и водрузили в жерло старого турецкого единорога. Войска вернулись в лагерь, гости сели обедать. За дерновыми столами черноморцы «времен Очакова и покорения Крыма» угощались родными запорожскими блюдами. Круговой «михалик» переходил из рук в руки между седыми сподвижниками Потемкина, Суворова, Белого, Чепеги, Головатого и Власова. Старики помолодели, вспомнили былое время. Один столетний чубатый черноморец, украшенный очаковским крестом, рассказывал, как они во тьме карабкались на неприступную Березань, как сняли часовых, переоделись сами турками и врасплох накрыли гарнизон. Другой вспомнил «батька» Харька Чепегу, как тот подплывал на челнах к стенам Хаджибея, что теперь называется Одессой, и поджигал под носом у янычар турецкие магазины; третий указывал на берегу Кубани место, где 50 лет тому назад он вбил первый кол кордонного оплота… На правом фланге лагеря роскошествовали по своим обычаям до 500 человек горцев, мирных и диких, ненадежных друзей и заклятых врагов. Они были приглашены разделить радость черноморцев повеселиться, позабыв на время кровавые встречи с оружием в руках. Везде, и в атаманской ставке, и за дерновыми столами, в лагере и среди горцев, было обычное радушие, изобилие во всем – везде ели, пили, славили Царя и матушку Русь святую. Угостившись добре, два седых запорожца, усатых, с роскошными чупринами, бойко и плавно отбивали «казака» под войсковую музыку; выпивши по ковшу горелки, они садились друг против друга и пели забугские песни, сложенные Головатым. Потом, опять подкрепившись, лихо отбивали «гайдука» – земля дрожала, у людей захватывало дух, глядя на широкий казацкий разгул. А знамя тихо развевалось над волнами народа, переливавшими с места на место. Молодой казак глядел на него молча, и ему чудилось, что двуглавый орел расправляет свои крылья, силится подняться на те синие горы, политые братскою кровью…

Вечером зажглись потешные огни, взлетели ракеты, зашипели бураки, заискрились огромные разноцветные литеры И, А, М – между таких же узорчатых красивых елок. Огромный вензель Государя Императора был виден на той стороне Кубани. В то время, когда в атаманской ставке черноокие казачки усердно отплясывали под бальную музыку, войсковой певческий хор в сотый раз затягивал любимую черноморцами песню:

Ой, годи нам журиться,Треба перестати:Заслужили от Царицы,За службу заплати!..